Но я разочарована, разочарована тем, что она все еще продолжает верить в то, что мой отец был хорошим человеком. Ведь этот человек причинил ей столько страданий, а его смерть ожесточила ее. Мама стала суровой по отношению к жизни, по отношению ко мне.

«Si vous marchez dans les pas de votre mere, attention…» ( Остерегайтесь, если последуете по стопам своей матери…)

Эти слова сейчас преследуют меня.

Я обыскала всю комнату, распотрошила свою сумку и вывернула кошелек наизнанку. Куда же подевался этот клочок бумаги? Я всегда хранила этот забавный сувенир, как напоминание о нашей дружбе с Бетти. Мы были так близки, даже вес у нас был почти одинаковый, плюс-минус триста граммов. Я засунула эту бумажку за кредитные карточки в кошельке, и она хранилась там годами, истончаясь и желтея.

Но теперь его там больше нет. Я ничего не понимаю.

Я снова и снова повторяю фразу, словно это может помочь мне понять ее смысл, узнать конец предложения или просто отыскать этот проклятый обрывок. Но все бесполезно. В конце концов я отправляюсь спать. Но я не могу заснуть. К четырем утра ко мне приходит идея: я снова пойду туда с утра, перед работой, прямиком к аптеке.

Я должна знать.

Я сажусь в метро, делаю пересадку на станции «Шателе», в сторону Гар-Сен-Лазар. С опаской озираюсь по сторонам в вагоне, я боюсь увидеть ее, ее огненные распущенные волосы и зеленые глаза, подозрительно смотрящие на меня.

Сегодня пятница. На улице особенно холодно. Еще довольно рано, без десяти восемь утра, а мне надо успеть на работу к девяти, хотя офис «Моратель» находится совсем в другой стороне. Я молюсь, чтобы Бетти сегодня не надо было начинать в восемь.

Выйдя на Кур-де-Ром, я быстро пробегаю мимо огромной скульптурной композиции L'heure de tous, которая представляет собой стопку часов в черных корпусах, образующих целую колонну. Больше всего это похоже на партию автомобильных покрышек, неаккуратно сложенных друг на друга, прямо посредине площади. Я добираюсь до кафе, украдкой заглядывая внутрь. В баре мелькают знакомые лица, но Бетти среди них нет. Хорошо. Но бармен заметил меня. Он машет рукой, но я притворяюсь, что не вижу его, и продолжаю идти.

Вот и аптека, прямо за углом.

Но тут я вспоминаю, что в тот первый понедельник, когда я снова оказалась здесь, в этом мире, автоматических весов здесь не было… как нет их здесь и сейчас. Странно. Они стояли здесь всегда, обмотанные цепью с замком. Я заглядываю за угол, желая посмотреть, открыта ли аптека. Крест светится зеленым неоном, жалюзи на двери приспущены, но свет внутри горит. Аптека должна вот-вот открыться. Придется немного подождать. Меня охватило волнение. Я плотнее укутываюсь в пальто, размышляя, что делать дальше, и надеясь не встретить Бетти, как вдруг рядом останавливается грузовик. Водитель выскакивает из кабины и, подмигнув мне, направляется назад, к торцу машины. Я вежливо улыбаюсь, наблюдая, как он одним легким движением, словно атлет, запрыгивает в кузов, очевидно желая произвести впечатление. Молодой человек прислоняется к борту кузова, сложив руки на груди. Он жует жвачку и периодически бросает взгляды в мою сторону, чтобы убедиться, что я смотрю на него. К сожалению, я смотрю. От кузова отделяется металлическая платформа и опускается вниз. Отличный трюк, думаю я. И что же он будет делать дальше? Бить себя в грудь?

Весы стояли в кузове. Я увидела их одновременно с тем, как за моей спиной поднялись жалюзи на двери и аптекарь вышел встретить водителя и свои новые весы.

Так вот почему я не могла найти тот злополучный листочек бумаги. Просто этого еще не случилось!

Должно быть, это случилось тогда — в тот день, когда мы с Бетти стояли здесь на холоде и взвешивались. Неужели это судьба привела меня сюда? Или я изменила ход событий, как говорил Марк? Я взглянула на часы Гар-Сен-Лазар, старинные часы с белым циферблатом, поблекшими римскими цифрами, что висят над входом в метро. Я столько раз смотрела на эти часы в прошлом, как и многие другие до меня еще в другую эру, в прошлом столетии. На циферблате семь пятьдесят восемь. Я оглядываюсь в сторону кафе. Бетти не видно. В тот день мы вышли позже. Мое дыхание учащается. Бетти может показаться в любую минуту.

Весы установлены на место. Тут мы и должны появиться. Я и Бетти.

Я оглядываюсь по сторонам, затем смотрю на часы. Время восемь ноль одна. Я смогу успеть, думаю я, если сейчас встану на них.

Бросив франк в прорезь, я жду, снова взглянув на часы. Раздается электронный сигнал, из небольшой прорези вылезает бумажка, и в это же время мне на плечо ложится рука.

— Энни?

Мое сердце замирает, но я не поворачиваюсь. Осторожно, чтобы бумага не порвалась на этот раз, я вытаскиваю ее из прорези.

— Что ты тут делаешь?

Бумажка у меня в руке, в целости и сохранности. Я спрыгиваю с платформы весов, чувствуя некоторую неловкость.

— Взвешиваюсь, — холодно отвечаю я.

Я не хочу смотреть на нее, но все равно смотрю. Бетти растирает руки, стараясь согреть озябшие пальцы. Она чуть наклонила голову и слегка улыбается. Очевидно, Бетти не ожидала застать меня здесь, да еще за подобным занятием.

— Ты проделала долгий путь для этого.

— Ты права. — Я снова бросаю взгляд на часы. Со стороны это, наверное, выглядело как нервный тик. — Мне пора.

Но как только я повернулась, чтобы уйти, Бетти схватила меня за руку.

— Не уходи, — произнесла она мягко. — Нам надо поговорить.

— Мне не надо!

— А мне надо. — Она еще крепче сжала мою руку.

Но я действительно не хочу смотреть на нее, я не хочу видеть ее лицо. Я не хочу видеть свою старую подругу, особенно сейчас, когда ее глаза буквально впиваются в меня. И еще я не хочу разговаривать, потому что холодно. Я отдергиваю руку и поворачиваюсь, чтобы уйти.

— Энни, пожалуйста, это не то, что ты думаешь!

Я резко поворачиваюсь к ней. Ярость кипит во мне, щеки пылают на холодном воздухе. Снова она, эта знакомая фраза, эта общая фраза, за которой скрывались все они — мой отец, Марк, а теперь и Бетти!

Дрожь сотрясает все мое тело, когда я смотрю прямо Бетти в глаза.

— Тогда скажи мне, Бетти, что же мне надо думать?

Она совершенно спокойна и взирает на меня так, будто именно я в чем-то виновата.

— Ты не понимаешь…

— А что здесь понимать, Бетти? — Я вскидываю руки. — Ты спала с ним. Все яснее ясного.

— Да, ты права, я спала с ним, — кивает она, и ее огненные волосы колышутся, горя еще ярче на фоне белого красивого лица. Она похожа на ангела. — Но я спала с ним с самого начала.

Я замираю. Меня просто шокирует такое откровенное признание. Знала ли я вообще эту девушку?

— Что? И от этого, ты полагаешь, мне должно стать легче?

— Ты меня не слушаешь, Энни. — Она сделала несколько шагов в мою сторону, не отрывая от меня взгляда. — Он выходил из класса после вашего первого урока с ним. Мы столкнулись с ним в коридоре. Он пригласил меня поужинать…

Этого нельзя было предвидеть, как нельзя предвидеть удар в живот, когда ждешь пощечину. Я невольно делаю шаг назад, вспомнив, как мы познакомились с ней, когда Бетти несла целую стопку книг. И я представляю, как они с Карло сидят на корточках, собирая разбросанные книги; его руки невольно касаются рук Бетти, когда они тянутся за одной книгой, глядя друг другу в глаза. «Ах!» — восклицает он, очарованный ее красотой. А она крепко пожимает протянутую ладонь: «Меня зовут Бетти».

— Прости, Энни, я… — Ее голос срывается, когда она подходит ближе и берет меня за руку. — Прости, пожалуйста.

Все еще не остыв, я отступаю.

— Разве ты не могла сказать мне, Бетти? Мы же были подругами, помнишь?

Тут я замечаю, как меняется ее лицо. Бетти опускает глаза, уставившись в землю. Я поражена. За все годы, что я знала ее, никогда я не видела, чтобы Бетти так вела себя. Она плачет, и слезы текут по ее щекам.

— Когда я начала с ним встречаться, я не могла сказать тебе. Я не хотела, чтобы вообще кто-то знал об этом. Потому что мне было известно, что Карло женат. Боже, Энни, если бы моя семья узнала, мой отец меня просто бы убил! Их дочь встречается с женатым мужчиной! Но я не могла не видеться с ним. Ты же знаешь, как это, Энни. Ты же понимаешь, как это — быть с ним!