Пьём кофе, едим бутерброды. Где-то далеко в лесу звенит птичий голос.

– Мне снился плохой сон, – сообщает Вика.

– Про сцену? – спрашиваю я, и сердце замирает, словно в него вновь вонзается пуля.

– Нет. Словно я нашла упавшую звезду, а она уже догорела. Дотла.

Сердце снова дрожит, отдаётся в висках, гулко и тоскливо.

Спать в виртуальности – дурная примета.

Какие связи протягивались между нами, уснувшими в глубине? Беззвучный шёпот и сонные гримасы, напрягшиеся мускулы и качнувшиеся ресницы – все, все переплавлялось в электронные импульсы и уносилось сквозь глубину.

Чтобы коснуться той, кто была рядом.

Такая же спящая.

Чтобы скользнуть в его сон.

Плохая примета – спать в глубине.

– Мы поищем её завтра, – говорю я. Вика иронически смотрит на меня. Спрашивает:

– Ты что, племянник миллионера?

Пожимаю плечами.

– Я хочу снова тебя увидеть. Просто увидеть.

Она колеблется, прежде чем спросить:

– Скажи… я не привлекаю тебя?

– Сексуально?

Вика кивает.

– Привлекаешь.

– Тогда… почему?

– Это не должно быть так легко, – я тоже не сразу нахожу силы закончить: – И не должно быть товаром.

– Лёня, ты сходишь с ума.

– Возможно.

– Ты же не знаешь, кто я. Это, – она вскидывает руки к лицу, – маска. Грим. Я могу быть кем угодно.

Молчу. Ты права, права. Я не спорю.

– Я ведь могу быть старухой на самом деле, – беспощадно говорит Вика. – Уродиной. Мужиком-извращенцем. Понимаешь?

Понимаю.

Про мужика, правда, сомнительно…

– Не глупи, Лёня. Не влюбляйся в мираж.

– Я просто хочу снова тебя увидеть.

Она решается.

– Зайдёшь в «Забавы» и попросишь позвать Вику. Без заказов. Хорошо?

– А Мадам не рассердится?

– Нет.

– Ладно, – я касаюсь её руки. – Договорились.

Мы допиваем остатки кофе, доедаем бутерброды. Вика поглядывает на меня, но молчит.

Пусть.

Внутри я ликую. Внутри я собран и деловит.

Я снова двадцатилетний юнец, ухаживающий за капризной ровесницей.

Только в отличии от юнца мне не кружит голову мысль о постели.

Мы, вместе, обмениваясь ничего не значащими фразами, выходим из сада. Дверь стоит прямо в траве, напоминая сцену из какого-то старого детского фильма. Вика открывает её, первая выходит в коридор борделя, я – следом.

Тихо и тоскливо.

Посетители не увидят друг друга. Приходи сюда лечиться и зайчонок, и лисица.

– Мне пора, – говорит Вика. – Сейчас сработает мой таймер.

Киваю. Что уж тут не понять, таймер – это святое.

– Спасибо.

– За что?

– За упавшую звезду.

Кажется, она хочет что-то сказать. Но видимо, её время и впрямь было на исходе.

Вика тает в воздухе.

– До свидания, – шепчу я. Спускаюсь по лестнице. Охранник в холле уже другой, я подмигиваю ему, не дожидаюсь ответа, иду к входной двери.

– Стрелок!

Оборачиваюсь.

Мадам стоит на верхней площадке, тяжело облокотившись на перила.

– Мне кажется, вы зря пришли к нам, юноша.

– Может быть, – соглашаюсь я. – Но так уж получилось.

Мадам вздыхает и отворачивается. Пусть.

Сегодня мне не нужен «Дип-проводник». Я ещё помню маршрут вчерашнего бегства, а выход из «Лабиринта» и входной портал – в пяти минутах ходьбы друг от друга. Иду по привычно-вечерним улицам Диптауна, оглядываясь в ожидании засады.

Но со вчерашнего дня то ли угас пыл преследователей, то ли поистощились их кошельки.

– Я – Стрелок! – кричу я, входя в алый туман портала. На меня оглядываются, и я смеюсь, вскидывая руки к пронзённой молниями арке. – Я – Стрелок! Стрелок! Стрелок!

Сегодня я стал смертью, а смерть стала мной.

Так бывает.

Я иду по уровням «Лабиринта», почти не таясь, отстреливая монстров и обходя других игроков. Игроки тоже меня обходят.

Кроме тех, кто был обижен ещё со вчерашнего дня, и тех, кто издавна считает себя героем.

Их я убиваю.

Дважды убивали меня самого. Вначале я теряю все оружие, и меня отбрасывает к началу девятнадцатого, водного уровня. Это сработала целая команда, человек двадцать, не представляю, какие серверы «Лабиринта» ухитряются координировать действия такой толпы.

Я обижаюсь и убиваю их всех. Поочерёдно, отлавливая в болотистых зарослях, затянувших городское водохранилище, ныряя и затаскивая под воду – где мог продержаться куда дольше их, ибо выходил из виртуальности. Последнему – если не ошибаюсь, это был Толик, я перерезаю горло бритвенно-острым листом инопланетной осоки. Это что-то новенькое в программе «Лабиринта» – возможность использовать подручные предметы.

Потом я собираю их снаряжение и иду дальше.

На двадцать четвёртом уровне – это мост, отделяющий промышленные районы Сумеречного Города от жилой зоны, меня догоняет Алекс.

Я заканчиваю проходить мост – процедура, требующая скорее чувства равновесия и крепких нервов, чем умения стрелять. К счастью, у меня есть опробованный ещё на волосяном мосту «Аль-Кабара» способ.

Взрыв жахает передо мной, когда я спрыгиваю с последней балки, нависшей над пропастью. На мосту расцветает огненная воронка, ударной волной меня швыряет на бетонный парапет.

Алекс стоит у начала этапа. Когда я подношу к глазам бинокль, найденный в главном тайнике на двадцатом уровне, то могу разглядеть его подробно. Снаряжения у Алекса самый минимум – штуцер, гранатомёт и пара аптечек.

– Стрелок! – кричит он, и машет рукой.

Зарядов у него ещё полным-полно, но он не стреляет. И я тоже.

– Я сделаю тебя, парень! – кричит Алекс. – Слышишь? Ты труп!

Он идёт за мной с первого уровня – и почти ухитряется догнать. Может быть, он тоже дайвер? Ещё один претендент на Медаль Вседозволенности? У меня начинают шалить нервы, я выхожу из глубины, ловлю Алекса в сетку прицела, и пускаю подряд три ракеты.

Он ухитряется увернуться, и взрывы гремят за его спиной, разнося в клочья какого-то бедолагу, только выходящего на этап. Однако Алекса оглушает, он сидит на корточках, трясёт головой, пытается подняться. Я навожу гранатомёт, потом опускаю оружие.

Злость проходит.

– Остынь, ламер! – кричу я, закидываю гранатомёт за плечи и покидаю уровень. Если он не дайвер, то застрянет на мосту надолго.

На тридцать первом уровне меня берут в оборот монстры. Здесь их сотни две, начиная от тупых и слабых мутантов, и кончая летающей, прыгающей, зарывающейся в землю и асфальт нечистью.

Минут семь я стою у начала уровня – в вестибюле небоскрёба, и расстреливаю радостно сбегающихся монстров. Кончаются патроны в винчестере, в штуцере, заряды для гранатомёта. Я отбрасываю использованное оружие. Меня дважды ранят, приходится использовать несколько аптечек.

Стекло вестибюля трескается, в него всовывается полупрозрачная морда. Монстры продолжают сбегаться.

Я снимаю с плеча плазмоган и открываю огонь. Энергоячеек у меня много, я берег самое мощное из доступного пока оружия.

Уровень пылает.

Синие плети выстрелов рушат этажи вместе с монстрами и другими игроками. Я выжигаю целый квартал.

Монстры затихают.

Я иду сквозь руины.

Несколько атак – уже куда менее массированных.

С уровня я выхожу с пустыми руками. Очень, очень неприятный уровень. Монстрам все равно далеко до людей по сообразительности, как бы ни тужились программисты. Но они давят массой.

На тридцать втором уровне меня мгновенно убивают. У входа стоит паренёк с винчестером и расстреливает меня в упор. Боеприпасов нет, я пытаюсь добежать к врагу и забить кастетом, но три пули подряд выбивают из меня остатки жизни.

Начинаю уровень заново. Без брони и с одним пистолетом, как водится.

От ярости у меня темнеет в глазах. Я расстреливаю гадёныша, зигзагом приближаясь к нему, он роняет винчестер и падает навзничь. Начинаю молотить его головой об асфальт, вытрясая при каждом ударе один процент жизни. Он даже не сопротивляется, лишь радостно бормочет: