Я иду.

Левая стена – в отпечатках ладоней. Иногда это просто отпечатки, с клочьями кожи и мяса, поросшими инеем. Иногда торчат осколки промороженных костей с обрывками одежды. А иногда – распятые на льду фигуры, покрытые снежной коростой.

С правой стеной – проще. Она сжигает быстро и дотла. Может быть, потому ее предпочитают реже.

Я иду.

Нить под ногами вибрирует. Может быть, ее опаляет огнем. Может быть, обдает стужей. А может быть, кто-то идет впереди или за мной.

Мне надо дойти. Очень надо.

Вот только каждый раз сон заканчивается одинаково.

Нить вздрагивает. Может быть, я сам качнул ее слишком сильно, не знаю…

И как падающий канатоходец я раскидываю руки, пытаясь удержать равновесие, цепляясь: за левую стену – синий лед, за правую стену – алый огонь…

01

Давненько я не опаздывал на работу!

Стою в пробке, вытянувшейся на полквартала. Рядом – длинный, неуклюжий автомобиль, кажется, «линкольн» последней модели. Стекла опущены, мрачный водитель косится на меня, будто именно мой мотоцикл повинен в творящемся на улицах безобразии.

– Огонек будет? – спрашивает он, наконец. Наверное, ему просто скучно. Да и не поверю никогда, что в этом роскошном монстре вишневого цвета нет прикуривателя. Там, пожалуй, и для газовой плиты с грилем место найдется…

Молча протягиваю зажигалку. Усыпанная перстнями рука тянется к огоньку, раскуривается дорогая тонкая сигарета с фильтром неимоверной длины. Что сказал бы дедушка Фрейд о тяге к большим автомобилям и длинным сигаретам? А… ну его. Он бы у нас спятил, причем очень быстро.

– Что творится-то? – интересуется водитель.

Слишком приземистый лимузин, ему не видно. Отвечаю:

– Колонна идет. Грузовики.

У кого-нибудь другого эти слова вызвали бы вполне заслуженную реакцию. Гнать по центру города грузы! Да еще по русскому кварталу, в утренний час пик по московскому времени!

– Что ж, бывает, – легко соглашается водитель. – Надо.

Значит, предполагаемый «Линкольн» – не просто показуха. Его владелец никуда не спешит, и пробка в пять-десять минут – не повод для возмущения.

А мне – повод! Еще какой!

Опоздание в пять минут могут и не заметить. Десять минут – отметка в личное дело. Четверть часа – половина дневной зарплаты долой.

Я уже на четыре минуты опаздываю!

Полоса забита полностью, но стандартный мотоцикл – не машина, собранная по спецзаказу. А моя тускло-стальная куртка, серые джинсы, лицо под зеркальным шлемом… да, конечно, это не яркая, примечательная внешность, не одежда от кутюр, но…

В непримечательности есть свои преимущества.

Газую, двигатель взревывает. Хозяин «Линкольна» с живейшим интересом смотрит на меня, интересуется:

– Что, собрался…

Я не дослушиваю.

Оставляя на асфальте след горелой резины, «Хонда» несется между машинами.

– Давай! – кричат вслед.

Наблюдение за чужими глупостями – вечное бесплатное удовольствие.

Перекрывшие движение грузовики ползут по перпендикулярной улице медленно, лениво. Обычные «КамАЗы», но с надписями на тентах: «2Т». Понятно, крупная фирма получила срочный заказ и предпочла заплатить за ненормативный трафик, чем терпеть неустойку из-за поздней доставки. Расстояние между машинами метра полтора, идут они аккуратно, след в след…

Может быть, и проскочу.

Я вижу отблески полуденного солнца на стеклах грузовиков, лица водителей, черные выхлопы дизельных движков. Шанс вписаться между двумя «КамАЗами» – минимальный.

Глубина-глубина, а пошла ты…

Миг перехода из виртуального пространства в обычное всегда забавен. Но сейчас различия минимальны – я был в мотоциклетном шлеме, а остался в виртуальном; сидел в седле – оказался в кресле, но на корточках.

Вот только город вокруг перестал быть реальным. Все огрубело, потеряло детали, небо приобрело равномерную голубизну с легкими облачками (раз в сутки они выстраиваются в надпись «Вспомните, кто придумал и оплатил для вас это небо!»), машины утратили царапины, пятна грязи, наклейки – все то, что додумывало воображение.

Колонна грузовиков с логотипами «2Т» осталась.

Проскочу!

В наушниках звучали чьи-то голоса, кто-то махал рукой из машины, пытаясь предостеречь меня. Покачивая джойстиком, я впихнул мотоцикл между «КАМАЗами». Легкий толчок – наверное, бампер успел зацепить заднее колесо. Не страшно.

В виртуальности я мог бы и упасть, не удержать равновесия. Сейчас мне хватило одного движения джойстиком, чтобы выправить мотоцикл.

Я остановился за перекрестком. Посмотрел назад. Пальцы сами скользнули по клавиатуре.

deep Ввод.

Миг я еще видел экраны перед глазами, подкладку шлема. Потом пробежавшая по экранам радужная волна смыла реальность.

Дип-программа работает быстро.

Я стою на перекрестке проспекта Гибсона и улицы А.Черткова в русском квартале Диптауна. Сквозь просветы в колонне грузовиков, ползущих по Черткова в сторону клуба «Вайт Биэр ББС», видны мои недавние коллеги по пробке. Многие свистят, аплодируют и прочим образом выражают свой восторг.

И на душе у меня – замечательно.

Как и должно быть у человека, забившего гвоздик любимым микроскопом.

Снова газую и уношусь по проспекту. Есть шанс не опоздать на работу.

Интересно, кто такой этот Гибсон…

К раздевалке я подкатываю с опозданием в семь минут. Плохо, но не фатально.

– Леонид… – укоризненно говорит охранник на входе. Развожу руками, пытаясь зеркальным шлемом отобразить всю гамму эмоций. Раскаяние, вина, стыд, заискивание… – Давай быстрее.

Заскакиваю в длинный коридор. Под потолками уныло покачиваются матовые шары ламп, напоминающие полузабытые школьные коридоры. Вдоль стен – шкафчики. Почти над всеми горят красные огоньки, лишь два или три – зеленые. Ну вот, явился в числе последних…

– Привет, – бросает мне Илья.

Он тоже опоздал. Возится у соседнего шкафчика, отпирая замок.

– С утра сегодня? – спрашиваю я, быстро набирая код – трудно запоминаемое простаками слово «gfhjkm».

– Я на чуть-чуть, у меня со вчера «хвост» остался. – Илья мрачно смотрит внутрь шкафа. Ему лет тридцать, он коротко стрижен, в меру мускулист и подтянут. Лицо нестандартное. Работа хорошего имидж-дизайнера, вряд ли собственная. – Вдруг успею с утра…

Он наконец сует руку в шкафчик и вытягивает оттуда обмякшее тело. Тощее и маленькое, принадлежащее мальчишке лет двенадцати.

– Смелее, он тебя не укусит! – подбадриваю я.

Мальчик дергается, как от гальванического удара, поворачивается ко мне. В одной руке он держит мужчину, извлекшего его из шкафа, – теперь у того тело сдутое и невесомое, а глаза пустые, без проблеска мысли.

– Твою мать… – с чувством выдыхает мальчик тонким голосом. – Тебе хорошо острить!

– Думаешь? – заглядывая в собственный шкафчик, спрашиваю я.

– Да! – Мальчик начинает пинками утрамбовывать импозантного мужика в шкаф. Тело гнется, словно восковое. Под нелепым углом торчит нога в лакированном ботинке, галстук выбивается из пиджака. – Как! Меня! Достало!

– Давай меняться? – предлагаю я. – Ты потаскаешь посылки, а я разнесу телеграммы.

Мое сменное тело тоже ничего не весит. Это мужчина. Ему лет двадцать. На нем спецовка. Он мускулист. Лицо добродушно-идиотское.

Строитель коммунизма с плаката двадцатилетней давности. И не поверишь, что рисовали в США.

Я ведь не стал моделировать или заказывать персональное тело. Обошелся стандартной личностью – «рабочий». Заглядываю ему в пустые глаза, прижимаюсь лбом ко лбу…

И начинаю впихивать бывшего мотоциклиста в шкаф, с не меньшим ожесточением, чем недавно Илья.

– Слушай, – мальчик тарабанит по кнопкам, закрывая шкаф, – а что у тебя все тела такие одинаковые?

Его новая личность тоже штучная и не менее хорошей работы. Симпатичный рыжеволосый мальчишка, удачные глаза и почти постоянная полуулыбка.

– Дорого стоит персональный дизайн, – отсекаю разговор.