Почему-то мне было грустно расставаться с восьмидесятым годом. Так и сказал, поднимая бокал.

— Этот год был очень насыщенным. И мы с вами много сделали для того, чтобы он был именно таким: светлым, радостным, по олимпийски напряжённым, но победным. И такого года у нас с вами уже никогда не будет. От этого мне жаль расставаться с восьмидесятым годом.

Кто-то из девчонок всхлипнул.

— Но представляете, сколько мы ещё сможем сделать в нашей жизни, имея такой опыт и память о таком хорошем старом годе? Проводим его товарищи и, смело глядя в лицо Деду Морозу, встретим новый восемьдесят первый год такими же трудовыми успехами. Ура, товарищи!

Эту «речь» я толкал на улице со сцены перед памятником Ломоносову перед много-сотенной толпой студентов и гостей Университетской Горки, как называли мы это место. Всем было налито шампанское и все, выслушав мою пафосную глупость, с удовольствием выпили, а знающие, прослезились.

Мне было вдвойне грустно, потому что я заканчивал активную фазу Рок-клуба. Нет, я не закрывал его и не собирался прекращать участвовать в нём. Но он уже начал жить сам по себе. Уже учредили рок-клубы в Ленинграде, Новосибирске, Киеве, Иркутске и Владивостоке. При нашем участии, конечно, патронаже и спонсорстве, но работали они уже самостоятельно. Как, впрочем, и Московский рок-клуб, с которым хорошо справлялись Романов, Никольский и Кутиков.

Саша четко понял мою концепцию звукозаписи и следуя в её русле, создавал музыкальные, э-э-э… Шедевры — слово громкое, но иначе ту музыку, которую он писал, и не назовёшь. У Саши был дар и я с удовольствием передал ему свою студию в безраздельное пользование.

А что же оставалось делать мне? Честно говоря, я не знал. Моя миссия, действительно, как то вдруг подошла к финалу. Словно компьютерная игра. Стратегия, мать её. Миссия выполнена. Гэйм овер! Кхе-кхе!

Можно было бы и дальше развивать тему, самому участвуя в ней, но я вдруг понял, что вырос из Рок-клуба. У меня теперь имелась фабрика по выпуску грампластинок, которая уже давала неплохой доход, типография, где мы выпускали полезную и интересную литературу и строился завод по изготовлению процессоров, которые, как я понял, без моего, хотя бы временного участия, зачахнут быстро. То есть надолго бросать их было нельзя, а, честно говоря, хотелось. Но пока, время, чтобы определиться, чего мне хочется, ещё было. Но мне точно не хотелось самолично заниматься печатанием микросхем.

Завод микропроцессоров, как и граммофонная фабрика, был учреждён как совместное предприятие и в перестройку должен был выжить. А вот, придёт она или нет, это надо посмотреть. И осталось всего-то десять лет. А здесь я уже шесть. Да-а-а…

Я так и «мотался» по четырёхугольнику: Москва, Париж, Лондон, Париж, Тайвань, Лондон, Париж, Москва. Я менял имена, я менял города… Да-а-а…

У Мэри родился сын и я сразу передал ему герцогский титул. Меня он угнетал. А так, мало ли, что случись со мной… Да и мало ли с кем замучу ещё. Ведь мотаюсь по свету. А семья и королева должны быть спокойны. Зато после этого королева Елизавета Вторая позволила «заходить к ней, не стесняясь». Кхе-кхе… И ускорила мою космическую программу, заложив в бюджет постройку аж ста спутников. И американскому президенту Картеру королева «насыпала перца под хвост», чтобы и они поторопились. А я продолжил крутить колесо сансары, зарабатывая бонусы на карму для следующего перерождения.

Однажды меня случайно занесло во Владивосток и я прошёлся по местам, хе-хе, «боевой славы». Зашёл во двор на улице Космонавтов и даже увидел Федосеева Славку, стоящего у своего подъезда. Он тоже повзрослел, но меня, сидящего в синих жигулях, предоставленных мне на прокат цыганским бароном, не узнал.

Женькину мать я тревожить не стал, а вот к Мишке зашёл, но того не оказалось дома. Оказалось, что он женился, поросёнок этакий. В двадцать лет решил себе испортить жизнь. Хе-хе… Ну, ничего… Раньше сядешь, как говорится, раньше выйдешь.

Семёныч, я знал от генерала, уже не работал и проживал с матерью. В свою старую квартиру на Семёновской, 1, даже «нос не казал», как узнал, что она «под колпаком у Мюллера», то есть КГБ. Поэтому в свой старый адрес я поехал спокойно и открыл дверь квартиры уверенно.

Было прибрано и даже пахло жилым, хоть и чужим запахом. Посещают, вероятно, — подумал я. В шкафах обнаружилась и мужская, и женская одежда, на трельяже и в ванной парфюмерия. Ну, да…Не стоять же квартире пустой столько лет?

Квартира была хороша. За ней явно ухаживали. И подвал со спортзалом тоже функционировал. По стенам стояли макивары, с потолка свисали мешки и гимнастические кольца, имелись другие снаряды: штанги, гантели, шведская стенка с турниками, как в школьном спортзале.

Я позвонил Рамзину.

— Привет, Сан Саныч, — поздоровался я.

— Привет, Женёк, — просто, словно мы только что вчера виделись, поздоровался Рамзин.

— Как живёте-можете?

— Твоими, говорят, молитвами, живём.

— Да, ну вас, Сан Саныч. Скажете тоже! Простая работа.

— Молчи-молчи, Женёк. И слышать ничего не хочу. И так теперь после нашего разговора, хоть и пишут, а всё равно в подвал потащат. Знал, не знал, когда встречались?

— Так давай усугубим, раз всё одно пытать будут. Семь бед — один ответ. Приезжай. У меня с собой есть.

— У тебя с собой всегда есть. Генерал рассказывал. Тьфу, блять. Теперь генерала сдал!

Рамзин рассмеялся.

— Расслабился я с этими ментами. А ведь ты прав был. Перевели меня под их крышу и группу создали.

— Вот и приезжай. Хочу у тебя кое что уточнить.

— Слушай, ну конечно приезжай! Если отпустят, конечно. Вместе сподручнее будет, да и мастер ты такой, что мало кого знаю таких. Главное у тебя — система. От А до Я. И можешь вычленять и отделять главное от второстепенного.

— Это когда же ты понял это?

— Генерал присылает видеоплёнки с твоими тренировками. Видно же, как ты тело готовишь. И на чём акцентируешься. У меня такое ощущение, что ты за полгода из кого хочешь боевика сделаешь.

— Ха! За полгода и ты из кого угодно боевика сделаешь. Тут главное — дыхание, концентрация и правильные схемы движения.

— Вот и приезжай. Правильные схемы движения… Откуда только ты знаешь эти «правильные схемы движения»?

— Налью?

— Наливай!

Это была середина лета восемьдесят первого года, а летом восемьдесят четвёртого меня «отпустили». Перестроечный процесс, как говорил известный исторический персонаж, всё-таки пошёл и я, психанув после разговора с Юрием Владимировичем, который таки стал генеральным секретарём, написал заявление об увольнении из органов.

Да, Леонид Ильич, хоть и не в восемьдесят первом, а в восемьдесят втором, но, таки, умер. Юрий Владимирович сказал, что остановилось сердце. Ну, ему виднее. Он до самой смерти генсека так и был самым близким его, кхе-кхе, товарищем по партии. И они, таки снова, как и в моём времени, вывели Юрия Владимировича из КГБ и ввели в состав ЦК.

Как сказал мне Леонид Ильич:

— А кого ещё? На них ведь ни на ком клейма ставить негде. Все, блять, масоны и прочие иезуиты.

Я тогда просто пожал плечами, так как, кто масон, а кто нет, на Руси хрен разберёшь. Похоже, что, действительно — все, только из разных лож.

Кровь моя оказалась не волшебным лекарством, излечивающим все болезни, а сильнейшим стимулирующим и питательным средством. Она очищала организм от токсинов и иной дряни, убирая воспаления, но восстановить разрушенные жизнью органы не могла. Вот изношенный левый желудочек и заклинило. Сердце пытались пересадить, но что-то врачи напортачили, и моего любимого генсека загубили. Умный был дядька. Управленецот Бога! Да-а-а…

К сожалению, я не видел управленца в Юрии Владимировиче. Этого я ему не говорил, конечно. Не враг своему здоровью, ха-ха… Однако, понял, что украинско-днепропетровская свора его скоро сожрёт. Хотя, вроде и вооружил я его своим мощнейшим «послезнанием».