— Вот вы, млять, боксёры. Или, это… Музыканты, млять! Как можно совмещать⁈

— Но ты же совмещаешь? Или завязал с музыкой?

— Не завязал, — осторожно произнёс я. — Практикую. В Москве с Кутиковым кучу песен записали.

— Бля-я-я… Так ты тот Евгений Семёнов? Композитор⁈ Них*я себе, ребя! Это же… Мать моя женщина… Еб*нуться!

Он подскочил из-за стола и метнулся к сцене, где музыканты уже в который раз делали вид, что собирали инструменты. Чтобы кто-то ещё попросил что-нибудь исполнить и сунул десять рублей. К концу вечера ставка с пятёрки выросла до червонца.

Попов подбежал к Гончарову, протянувшему ему руку для приветствия, и что-то оживлённо стал ему говорить, то и дело показывая, на наш столик. Потом замахал мне рукой, но я, вроде как, в это время отвлёкся на разговор с Лерой. Та, кстати, сделала вид, что узнала меня только тогда, когда ей меня представили.

— Ты такой, э-э-э, серьёзный стал, А ведь был мальчишкой сопливым.

— Ну… Соплей у меня точно не было, — рассмеялся я. — Ангины были часто, а носом не маялся.

— Я в переносном смысле.

— Что закончила?

— А! Институт искусств. Театральное.

— О, как⁉ И что сейчас?

— В нашем ТЮЗе пристроилась. Зайчиков-ежиков играю. Я же на год тебя старше. В том году закончила. Уже год, как работаю по специальности.

— Интересно?

— Прикольно, — скривилась Лера. — Ставки низкие. Надо в Горький перебираться, но там все роли заняты. Актрисы вечно молодые, как и репертуар. Ха-ха!

— Женька! — крикнул Попов мне на ухо.

Только то, что я видел его, но проигнорировал, я не влупил ему.

— Ты охренел, орёшь так⁈ — спросил я, морщась.

— Пошли, тебя ждут. Ребята хотят познакомиться.

Тут вдруг со сцены через микрофон и через динамики на весь зал раздалось:

— Уважаемые гости! Сейчас на нашу сцену выйдет и исполнит свои песни известный поэт, композитор и музыкант Евгений Семёнов. Он автор песни «Поворот» и «За тех, кто в море», особенно любимой в нашем городе.

Я с негодованием посмотрел на Попова. Леркины глаза округлились.

— Да⁈ Это ты?

Я мысленно выматерился, и пожав плечами, пошёл к сцене. Посетителям ресторана, по-моему, было уже всё равно, кто будет что-то петь. Они уже и про драку многие забыли, особенно те, которые сидели дальше всех от окна.

— Привет, ребята. Привет Саня.

Тот удивился.

— Ты помнишь меня?

— Ты не изменился.

— А ты сильно. Это, действительно твои песни? Студия в МГУ?

— Мои, — вздохнул я.

— Мы писались. Саша Кутиков приглашал. Даже билеты нам купил, в гостинице поселил. Тебя не было. Говорят, ты в Париже тогда был.

— Наверное, — кивнул я головой. — Постоянно в разъездах.

— Песню давайте! — крикнул кто-то из зала.

— Возьмёшь гитару?

— Акустика есть?

— Есть. Зачем тебе? — удивился Сашка.

— Я на акустике. Сами играйте.

— У-у-у, — поскучнел Гончаров. — Хотел отдохнуть.

— Да? Тогда давай!

Мне радостно передали гитару и Санька, показав всем компаньонам язык, прошёл к столику, стоящему слева от сцены у окна.

— Салат оставь, — бросил ему в спину Вяткин из-за «Вермоны».

— Что играем и поём? — спросил Гутман.

Я на секунду задумался.

— Мечта сбывается, — объявил я в микрофон и заиграл гитарный проигрыш.

— Если любовь не сбудется, ты поступай, как хочется[2]…

— Нормально, — кивнул головой Гутман. — Теперь верю.

Я пожал плечами.

— Давайте «Поворот», что ли? — спросил я.

— Его же Кутиков исполняет? — спросил бас-гитарист «Баллады» Владимир Попов.

— На диске — да, а так… По разному бывало. Поехали, Костя, — сказал я Вяткину.

Мы поехали…

Потом сыграли и спели «За тех, кто в море», и, по просьбе Гутмана, «У берёз и сосен».

— Так орать, как ты, у нас ни у кого не получается, — хохотнул Гутман. — Как тебе удаётся сочетать рок с такой лирикой?

Я усмехнулся.

— Получается как-то.

— Поужинаете с нами? — предложил Гончаров.

— А ты хоть что-то оставил? — спросил Костя Вяткин.

— Это у нас ребята так шутят, — пояснил Гутман. — Не подумайте чего.

Это он уже обращался не только ко мне, а и к подошедшим к сцене моим «друзьям».

— Сейчас накроем. Маша, накрой стол.

— Стоп! — Остановил его цыган. — Банкую я.

[1] Удар в печень заменяет пять кружек пива (пословица).

[2] Юрий Антонов — «Если любовь не сбудется» — https://ok.ru/video/1474899151398

Примерно в час ночи двери ресторана открылись и в зал вошло сначала трое, потом ещё двое посетителей. Последний был, судя по коробке, с баяном.

— Пи*дец, — мягко выговаривая звуки, выругался Гутман.

— О! Братва! А скрипач тут! — воскликнул один из вошедших первыми. — Сейчас Моню заделаем.

— Пи*дец мне, — сообщил Гончаров.

— Что такое? — спросил я, хотя ответ знал.

Блатари, пасшиеся в «Волне» заставляли Сашку играть на скрипке, обзывая евреем или жидом, и грозя переломать ему пальцы, если откажется.

— Сейчас полночи на них батрачить придётся. Хотел же свалить по-быстрому, да что-то заболтался с вами.

— Порешаем! — неуверенно сказал цыган.

— Лучше не лезьте, Роман Григорьевич, — покрутил головой Гончаров. — Они, наверняка, под «ханкой» или под какой другой «дурью».

— Ерунда, Сашка, — усмехнулся я. — В обиду не дадим.

— Что ты, что ты, — испугался и замахал на меня руками Гончаров. — Не вздумайте драться. Ты-то их тут положишь, а они меня потом точно покалечат.

— Да… Не надо вмешиваться, ребята, — предостерёг Гутман. — Тогда нам всем не поздоровится.

— У меня есть для них аргумент, кроме кулаков, — криво усмехнулся я.

Первый вошедший в зал уголовник подошёл к нашему, собранному из трёх частей, столу и, светя одной фиксой, спросил:

— Что празднуете, шелупонь пархатая? Нарубили капусту? Налог заплатить не забудьте.

— О, как, — подумал я. — Уже начался рэкет? В восемьдесят третьем? Или он тут и был, в ресторанах, да я об этом не знал? Возможно-возможно…

— Готовь инструмент, жидёнок, — приказным тоном сказал урка.

— Ты чего барагозишь, Егоза? — мягким голосом спросил Роман. — Ты видишь, я с ними отдыхаю.

— Тебе, Барон, никто не мешает отдыхать. Наоборот! Мы пришли тоже отдыхать после дел праведных. Пришли со своим баянистом, а скрипача мы тут постоянно припахиваем и он не против. Ты же не против, скрипач? Он не против!

Уголовник, щерясь жёлтыми, почти коричневыми, зубами, и щурясь, словно от ветра, смотрел не на Гончарова, или Романа, а как-то на всех сразу.

— Точно вмазанные, — подумал я.

— Не обламывай кайф, Барон.

— Ничего-ничего, ребята. Мне не трудно, — натужено улыбаясь, произнёс Сашка и встал из-за стола.

— А ты, уважаемый, шелупонью кого назвал? — спросил я.

Урка струдом сконцентрировал на мне взгляд.

— А ты кто такой, чтобы меня спрашивать? Обзовись!

— А ты кто такой, чтобы незнакомых людей нахывать шелупонью[1] Где ты тут шелупонь видишь.

— А где ты тут людей видишь? — даже удивлённо спросил урка. — По тебе не скажешь, что ты, ха-ха, «люди».

— Да, ты разговаривать не умеешь, — с сожалением сказал я. — Придётся тебя поучить.

— Не надо, пожалуйста, — попросил Гутман. — Они нас потом сгнобят.

— А при чём тут вы? — «удивился» я и добавил громко. — Он меня назвал шелупонью. Ты кто такой, я тебя спрашиваю, чтобы разбрасываться словами?

Я поднялся из-за стола, удерживая за плечо Романа.

— Ты чо быкуешь? — спросил второй уголовник, подойдя ближе. — Ты кто такой есть, сявка? Или перо в бок хочешь? Так мы устроим.

Я шагнул вперёд и прошипел едва слышно.

— Ты мне угрожаешь? Пером? Покажи! Или только понтуешься?

Второй потенциальный сиделец вынул нож из рукава куртки. Первый сделал тоже самое.

— Сидеть всем на своих местах, — сказал я, чуть обернувшись и спросил других уголовникам отлично слышавших нашу перепалку. — Может и у вас есть «перья». Доставайте!