Во вторник меня вызвали в Горком КПСС, вручили грамоту и долго водили по кабинетам.Товарищ Гришин, лично поблагодарив, сказал: «Мы не ошиблись в вас», и пожал руку. «Желаем продолжать в том же духе!» — сказал он на прощание. Поблагодарив и «товарищей» за содействие, я отправился прокатиться по практически пустынной Москве на своём мерседесе.

Сегодня, вторник второго января, был обычным рабочим днём. С него у всех трудящихся начиналась рабочая неделя и поэтому вчера все ещё восстанавливали здоровье и готовились к трудовым будням, а сегодня все просто работали. А поэтому машин, развозивших жаждущих продолжения праздника не было. Да, некоторые люди спешили с подарками, вероятно, чтобы поздравить друзей или родственников, но позавчерашнего и вчерашнего ажиотажа уже не было. Город работал и отдыхал от праздника, и этому очень к месту способствовал небольшой снежок.

Дорога была скользкой, но я, ещё готовя машину к поездке в горную Ниццу, снабдил колёса шипами, а потому чувствовал себя на дороге уверенно. Да и не гнал я сильно свой «W-114», получая удовольствие и отдыхая от созерцания нарядной Москвы, чем если бы от мелькания людей и зданий. На Москву опускались зимние ранние сумерки, загорались огни фонарей и витрин магазинов с подсвеченными манекенами и пирамидами советских консервов.

С проспекта Калинина, который в моём времени превратился в Новый Арбат, я выскочил на Кутузовский проспект и не выезжая на Рублёвское шоссе развернулся обратно, выехав на параллельно идущий проспект Багратиона. Мне взбрело в голову подъехать к дому Владимира Высоцкого на Малую Грузинскую улицу. Почему? Зачем? Не знаю. Может потому, что я почти постоянно думал о нём, переживая неблагоприятные рассказы куратора о том, что принудительное лечение не принесло желаемого результата.

В этом доме сейчас жил у знакомых один, знакомый мне ещё по Парижу, французский художник, котророго пригласили в Москву его советские коллеги. Вот я и нашёл повод, чтобы посетить двор дома на Малой Грузинской. В багажнике Мерседеса ещё оставалось несколько «фирменных» бумажных пакетов с подарками, настроение у меня было приподнятое, а мне давно хотелось посмотреть на дом художников, и даже не на дом, а посидеть в его дворе вечером, дабы посмотреть, как возвращаются домой известные всей стране художники и артисты.

Во дворе дома на Малой Грузинской мне, конечно же, бывать приходилось, но это уже в будущем, когда многие оттуда уехали, или, кхе-кхе, перебрались из этого двора в иной мир. А здесь и сейчас мне куратор даже предложил как-то самому наладить доверительные отношения с Владимиром Семёновичем. Даже квартиру выкупить предлагал. Оставались, оказывается, в кооперативе две выкупленные государством квартиры, закреплённые формально за известными изобретателями, работавшими пока в каком-то «ящике».

Высоцкому, кстати, эту кооперативную квартиру дало государство по какой-то там «квоте». Видимо, чтобы было где жить с французской актрисой Мариной Влади, ведь после замужества Высоцкий с Влади с семьдесят первого по семьдесят пятый год проживали в съёмной квартире каких-то советских дипломатов, работавших за рубежом. Отказавшись тогда, не понятно по какой причине, от покупки квартиры, я, честно говоря, теперь жалел и, наверное из-за этого поехал сейчас на Малую Грузинскую.

Попетляв по проспектам и улицам (третье транспортное кольцо ещё было только в проекте), мне удалось довольно быстро — минут за тридцать — добраться до искомого адреса и даже въехать во двор. Честно говоря, как-то вылетело из головы, что я на мерседесе. Только выйдя из машины, «пикнув» пультом сигналки, и увидев оглянувшиеся на машину, забелевшие в сумерках лица прохожих, я понял свой прокол. Сюда надо было ехать или на другой машине, или вообще на городском транспорте.

Оглядев дворик и, увидев недалеко пару скамеек, я прошёл к одной из них и, стряхнув перчатками снег, сел, подстелив полы пальто. Дом имел три подъезда. В первом подъезде, я знал, в тридцатой квартире жил Высоцкий. Рядом с подъездом стоял его Мерседес представительского класса «W-116»[21]. Мне хотелось себе взять такой же, но форма кузова сто шестнадцатого мне тогда показалась проще, чем «сто четырнадцатого», «кушал» он своим восьмицилиндровым двигателем больше, а салон мне поставили «суперовый». Хотя сейчас, глядя на серо-голубой мерседес Высоцкого меня куснула «жаба».

А, с другой стороны, может быть этот мерседес и стал причиной репрессий, обрушившихся на Высоцкого и его административную команду буквально накануне его смерти. Может быть эти репрессии и стали причиной его преждевременного ухода из жизни. Ведь все музыканты скрывали доход от «левых» билетов, а покарали немногих. Ведь имелась «Брежневская» установка «не трогать некоторых» по особому списку. Почему в этот список не вошёл Высоцкий, не из-за такого же мерседеса ли, как у Леонида Ильича? Известно ведь, что Брежнев очень любил свой Мерседес «W-116». А так, получалось, что генеральный секретарь ЦК КПСС делил свою любовь к Мерседесу с каким-то бардом-наркоманом.

Так что, посмотрев на стоявший у первого подъезда Мерседес, я только грустно вздохнул, и тут же увидел вышедшую из подъезда женщину с плетёной корзинкой на левой руке, в дублёнке и песцовой шапке. Она спустилась со ступенек и несколько раз пнув белым сапожком снег, грустно побрела по тротуару вдоль дома.

— Марина! — крикнула женщина, прогуливавшая собаку, — С новым годом, Марина! Как Володя?

— С новым годом, Ольга! С новым счастьем! — прокричала Влади, не отвечая на вопрос, и двинулась по тротуару дальше, мазнув заинтересованным взглядом сначала по моему мерседесу, а потом по мне.

Остановившись, она некоторое время смотрела в мою сторону, а потом развернулась и уверенным шагом пошла прямо ко мне. Я был благодушен и не стал напрягаться.

— Вы кто? — спросила Марина.

— Француз.

— Что вы тут делаете? Это ваша машина? Вы из посольства? Я же говорила, что во Францию пока не собираюсь.

— Из посольства? — удивился я. — Вас тревожат из французского посольства?

— Да! — с вызовом бросила Влади.

— Я не из посольства. Я частное лицо. Художник. Президент фонда Пьера Делаваля. Пьер Делаваль! Моё почтение, госпожа Влади.

Эту фразу я произнёс по-французски.

— Мы знакомы? — спросила она. — Откуда вы меня знаете?

— Догадался по двум именам: Марина и Володя.

— Что вы тут делаете? — спросила она грубо.

— Зачем вы так возбуждены? Я приехал посмотреть дом, где мне предложили купить квартиру.

— Квартиру? В этом доме? Тут нет квартир на продажу.

— Пятьдесят четвёртая, что на четырнадцатом этаже. Как ходят лифты? Не ломаются?

— Нормально ходят, — сбавила напор Влади и с недоумением на лице спросила. — А почему это иностранцу дают купить квартиру в Москве?

— Да,э-э-э, я, вроде, как уже, и не иностранец. Принял Советское гражданство. Сейчас меня зовут Евгений Семёнов.

— Семёнов? Пьер Делаваль? Ха! А я слышала про вас! Олег Даль вчера звонил Володе и жаловался, что его не пригласили выступать на новоднее шоу в Московском университете, что на Ленинских горах. Олега Анофриева пригласили, а его нет… Так и было?

Марина смотрела прищурившись и грустно, словно морщилась, улыбалась.

— Так и было, но как с ним можно было договориться, если он постоянно пьян? Я и Владимиру Семёновичу присылал приглашение…

— Да? Я не читаю его почту, он не любит, а сам он, э-э-э, не мог и не хотел читать. Мы недавно приехали из клиники. Володя болеет в последнее время.

— Знаю, чем он болеет, ваш Володя. — скривился и я. — Однако я не нарколог. Могутолько посочувствовать.

Марина ещё больше сощурила глаза и лицо её напряглось. Но я смотрел на неё спокойно и молчал. Она опустила руки и взгляд скользнул мимо меня на землю, припорошенную снегом.

— Он словно не хочет спастись. Однажды я случайно заметила, как он слушал свою песню, звучащую из какого-то окна. Он сидел в автомашине, ждал меня и слушал: «Вдоль обрыва, по-над пропастью…»[1]