— Спал мало-мало? Теперь кушать надо, — и сует ему миску.

От горячего супа и добродушной болтовни старого проводника Борису становится совсем тепло…

Но стоило мальчику поработать час-другой, и в голову снова начинали лезть неприятные мысли.

— Нет, на заводе было все-таки легче, — вздыхал он, вспоминая слова матери: «Если будет трудно, возвращайся». Она словно чувствовала, что её любимцу действительно будет трудновато. Борис так и написал ей. Но как отсюда уехать? Совсем нет денег на дорогу. Да и стыдно… Димка же терпит. И Светлана терпит. А разве легко Лидии Петровне? Борис не раз видел, как, возвратившись с поисков, она не в силах была выйти из палатки и поужинать. Однако и она терпит. Никто не охает, не вздыхает. Светлана даже песни поет, а иной раз и попляшет у костра. Леонтьич тоже ни на что не жалуется. Впрочем, о нем что скажешь! Всю жизнь человек провел в тайге. Зато он один только и жалел Бориса.

— Шибко устал, парень? Вижу, друг… все вижу. Садись. Кушай. Ты еще маленький, и сила твоя маленькая.

Молодому поисковику становилось до слез жалко самого себя. Но он старался казаться бодрым.

— Иначе нельзя, Леонтьич. Мы работаем по заданию правительства. Руду ищем на ртуть. Знаешь такую? Жидкий такой металл. Им еще термометры наполняют. Слыхал?

— Нет, не слыхал. Золото-руду знаю, железо знаю. Ходил маленько с инженерами проводником А этого не знаю.

— Ртуть очень нужна стране, и мы должны ее найти во что бы то ни стало, — вдруг воспламенялся самолюбивый разведчик.

— Мало-мало отдыхать надо, — отвечал старик, и Борис успокаивался.

Но после того, как юные поисковики отправились на самостоятельную работу да еще разделились и пошли каждый своим маршрутом, жизнь в тайге показалась Борису сплошным адом. Не успел пройти он по берегу пенистой сердитой речушки и полкилометра, как ему стало мерещиться, что за ним кто-то следит, смотрит на него острыми глазами то из-за старой пихты, то из-за бугорка…

Чтобы прогнать невольный страх, Борис начинал свистеть, петь, кричать. Это немного ободряло, и он шагал быстрее. Но стоило хрустнуть ветке, как подросток снова останавливался, озирался по сторонам.

А то мелькал полосатый бурундук, расстелив по сучку свой пушистый хвост, и Борис отскакивал в сторону.

Узнав зверка, он сердился, плевался и брался за лопату.

И закопушки становились чем дальше, тем мельче, шлихи промывались наспех. Кое-как дотянул до вечера.

«Скорее бы прошли эти сутки! — с отчаянием думал Борис. — Еще целая ночь впереди!»

Ночевать он решил на дереве: разводить костер опасно— могут бандиты выследить. Выбрал кедр потолще и поразвесистее, забрался на него и примостился на тройной развилке сучка. Телогрейку натянул на плечи, плащом окутал ноги, рюкзак нацепил на тот же сучок.

— Это даже интересно. Будет что рассказать ребятам в городе!

Устроившись, он осмотрелся. Впереди — каменные скалы и поток осыпей, по сторонам — тайга, сзади — говорливая река и за ней опять тайга. Невдалеке полянка и одинокое горелое дерево. «Наверное, молнией ударило», — мелькнуло в голове. Если будет гроза, может и в его дерево трахнуть.

Разведчик взглянул на небо. Алое зарево позднего заката предвещало и на. завтра хорошую погоду.

— Ну, теперь, пожалуй, все в порядке! — Однако закат скоро погас, и в глубокую долину безыменной речушки как-то сразу скатилась с гор густая темнота. В тайге стало непробудно тихо. Слышался только неугомонный плеск воды да легкое трепыхание ещё не уснувшей птицы в вершине кедра.

Но скоро к этим звукам стали примешиваться какие-то неясные шорохи, вздохи, словно кто-то осторожно, крадучись, пробирался от дерева к дереву.

Вдруг это медведь? От него на дереве не спасешься. А еще хуже, если рысь… Медведь на его кедр может и не полезть, а эта обязательно заберется.

Борис совсем было решил спуститься на землю. Но где-то впереди раздался глухой стук, и с горы посыпались камни. Подростка на мгновение обдало жаром, потом холодом. На лбу выступил пот.

— Что это?

Опять загрохотали камни.

— Нет, я этого не вынесу, — чуть не крикнул Борис. Потом прижался к стволу дерева и беззвучно заплакал.

Через несколько минут из-за хребта выкатилась луна. Дальние горы, посеребренные сверху, лиловатые у подножья, будто пододвинулись к темной долине. Над тайгой посветлело.

Борис повернулся лицом к луне и невольно залюбовался. Холодная, спокойная, она величественно плыла над долиной, заметно подвигаясь слева направо, а по диску ее так же медленно — только справа налево проплывали кедровые ветки, до того четко обрисованные, что видна была каждая хвоинка.

Незаметно для себя разведчик задремал.

Очнулся он только на рассвете, когда с реки потянулся сырой туман…

Борис спустился с дерева и первым делом постарался размять окоченевшие ноги. От холода он весь дрожал. Очень хотелось есть, но в рюкзаке, кроме давно надоевших сухарей, ничего не осталось.

— Побегу вперед, разогреюсь.

Бег немного подбодрил Бориса. Дрожь постепенно улеглась, и он решил взяться скорее за работу, чтобы к обеду вернуться на условленное место, встретиться с Димкой и поделиться с ним своими планами.

ССОРА

К знакомой развилке Борис пришёл засветло. Он сразу разыскал полянку, на которой они с Димкой позапрошлой ночью разводили костер. Вот и темное, широкое пятно кострища, и звериная тропка, ведущая к реке…

— А где же Димка? Неужели еще не кончил работу и снова задержался на ночь?

При одной мысли об этом Борису стало не по себе. Он сердито сбросил рюкзак и присел отдохнуть.

— А может быть, он подался прямо в лагерь? Но тогда оставил бы записку.

Подросток встал, осмотрелся.

Записки нигде не было. Снова присел, да так и остался сидеть, уставившись в полусгоревший кустик.

Из глубокой задумчивости его вывел легкий шорох. У самого кострища копошился какой-то зверок с черной мордочкой и рыжеватыми боками. По шелковистой, блестящей шерстке Борис догадался, что это соболь.

Вот бы поймать!

Но стоило шелохнуться, как зверок подпрыгнул кверху. И через мгновение его гибкое тело уже мелькало далеко в траве.

Неужели Димка не придет?

Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, Борис принялся заготовлять дрова. Натаскал кучу сухих ветвей и коряг, надрал бересты и опять присел в нетерпеливом ожидании.

Так подошла вторая и, кажется, еще более страшная ночь.

Дрожащими руками разведчик достал коробку спичек и поджёг бересту. Ему показалось, что в самом конце полянки между деревьями начинают мелькать злые зеленоватые огоньки.

Когда затрещали сучья и сотни искр взметнулись фейерверком к небу, рассыпаясь по всей поляне, на душе стало как-то спокойнее. Да и ждать пришлось недолго.

— О-го-го! — разнеслось по лесу. Это Димка заметил костер.

Привет поисковику-шлиховалыцику! Здорово, братишка! — весело кричал школьный товарищ, выходя на поляну.

Подойдя к костру, Димка порывисто обнял друга.

— Димка, ты? Ох, и рад же я! — захлебываясь от радости, бормотал Борис — Боялся, что ты не придешь или, быть может, уже в лагерь смотался.

Димка подсел поближе к костру и начал стаскивать с ног рваные сапоги.

— Ты что, уже высушился? — спросил он товарища, заметив, что тот в сапогах.

— Н-нет… Я… я не сушился…

— Напрасно. Так и ноги стереть недолго. Разувайся скорее.

Борис немедленно потянулся к сапогам. Разуваясь, он то и дело любовно поглядывал на друга.

— Волков не видел? — спросил он.

— Нет! А что? Встречался, что ли?

— Да нет. Наверное, показалось. Блестело что-то с той стороны, откуда ты пришел.

— Показалось. Ночью всегда страшнее кажется, — беспечно ответил Димка.

— Ты где ночевал? — как можно равнодушнее спросил Борис.

— Высоко. Чуть не у самой вершины.

— На дереве?

— Как на дереве? — изумился Димка. — Кто же на дереве спит?

— Так ты же сам сказал, что на вершине.