— А что у вас хорошего?

— Да ничего особенного. Четыре шлиха только промыли, — спокойно ответила начальница. И лишь когда Леонтьич отошел в сторону, тихонько добавила — Один шлих интересный… Даже простым глазом видно — розоватый.

С этими словами она передала помощнику четыре пакетика.

— Сейчас темно, завтра утром посмотришь. Перед сном Лидия Петровна попросила Леонтьича

разрубить труп Сокола и отвезти подальше от лагеря.

— Разлагаться начнет — медведей притянет.

— Верно говоришь, — поддакнул проводник.

— Прощай, мой Сокол, — прошептал Димка и больше в этот вечер не проронил ни слова.

А на следующий день, проводив Лидию Петровну, достал бинокулярную лупу, уверенной рукой пристроил ее на вьючном ящике и, сев на свернутую валиком телогрейку, принялся изучать шлихи.

Первые же движения иглой по тонкой дорожке шлиха, растянутой по стеклу, привели мальчика в восторг.

— Пять, десять, пятнадцать, тридцать… сорок… На ста пятидесяти счет оборвался.

— Полтораста зерен киновари! Такого у нас еще не было!

Поисковик осторожно смел кисточкой драгоценные зерна шлиха обратно в белый пакетик. Вот обрадуется Лидия Петровна!

Во втором и третьем шлихе оказалось только по де-сяти-двенадцати зерен. Зато в четвертом, розоватом, Димка насчитал больше тысячи.

— Нет, больше в палатке сидеть никак нельзя!

Продукты подходили к концу, а Нуклай и Борис то вместе, то порознь все еще бродили по тайге. За эти несколько дней юный поисковик стал настоящим следопытом и так привык к кочевой жизни, к ночным шорохам и шумам, что совсем перестал бояться. Сначала его страшили медведи, но Нуклай постепенно убедил своего спутника, что медведь по своему характеру очень труслив и сам убегает, заслышав незнакомый шум, а тем более крик.

— Если встретишь, кричи как можно больше, стучи молотком. Непременно убежит.

А сколько интересных встреч чуть не на каждом шагу!

Вот, тяжело шлепая крыльями, взлетел на дерево молодой глухарь. Птица села на ближайший голый сучок и, вытягивая шею, с любопытством принялась разглядывать Бориса красными немигающими глазами. Вот, пощелкивая языком к непогоде, вскинув кверху пушистый

хвост, пробежал по старому, полусгнившему стволу нарядно полосатый бурундук. А вот на высокой скале застыл на страже горный козел. Голова его, с круто изогнутыми рогами, чуть запрокинута, точеные ноги готовы к прыжку… еще выше в прозрачном небе проплыл беркут, чуть шевеля широко распластанными крыльями.

Как-то под вечер, выбравшись на берег незнакомой реки, Борис увидел тайменя. Крупная, почти метровая рыба, заметив невиданного гостя, медленно повела хвостом и солидно, не торопясь, ушла в темнозеленый омут.

В другой раз они с Нуклаем ловили на завтрак хариусов. Нацепив на самодельный крючок кузнечика, водили насадку над самой рекой. Было хорошо видно, как хариус стремительно вывертывался из-за камня, прицеливался и прыгал вверх, почти наполовину выбрасываясь из воды. Схватив приманку, рыба уходила в глубину, но на этот раз только для того, чтобы в следующее мгновение оказаться на берегу…

Кроме медведя, Борис побаивался змей. Однако вскоре освоился и с ними. Он помнил, с каким ожесточением истреблял их Димка, и однажды, увидев на тропе шипевшую гадюку, решил последовать его примеру. Храбро придавил каблуком шею змеи и с силой несколько раз ударил ее палкой по голове. Гадюка взметнула хвостом и вытянулась как плеть. За первой последовали и другие.

Отбрасывая поверженного врага в сторону, Борис приговаривал, совсем как Димка:

— Вот и еще сорок грехов долой!

Да, много было за эти дни интересных встреч! Не хватало только одной, ради которой они отправились в тайгу, — встречи с Басаргиным. В последние два дня следопыты шли за ним по пятам, и все-таки не могли застать его на месте. Старик вертелся то около Долины Смерти, то вокруг лагеря Светланы. Но нигде долго не задерживался. Он, кажется, почувствовал что-то неладное, а может быть, его кто-то предупредил… Во всяком случае, старый таежный волк оставался неуловимым.

Но сегодня Нуклай как будто разгадал замысел старика.

— Басаргин решил поохотиться, — сообщил он Борису. — Я недаром сегодня ходил по следу. Ты видел маральи тропы? Они ведут к солонцу. И почти каждую ночь олени под утро спускаются на этот солонец.

Прочитав на лице спутника недоумение, Нуклай пояснил:

— Травы альпийских лугов, на которых пасутся маралы, очень сочны, но в них мало соли. А соль маралам нужна так же, как и нашим домашним животным. Без нее они начинают терять свое чутье. Домашних животных подкармливаем мы, скотоводы, а кто станет подкармливать солью маралов? Они отыскивают ее сами. Спускаются со своих высокогорных пастбищ в долины, где есть солонцы, и лижут землю, пропитанную солью. Изголодавшись по ней, они часто забывают даже осторожность. Этим и пользуются браконьеры.

— Охотники?

— Не охотники, а именно браконьеры. По нашим советским законам охота на маралов сейчас запрещена, и ни один настоящий, честный охотник не убьет оленя. А Басаргин… и тут верен себе. Враг есть враг.

— А почему вы думаете, что Басаргин решил охотиться?

— По следам вижу. Он еще вчера устраивал засаду, но марал, видно, не приходил. А сегодня мы устроим засаду самому Басаргину. Только надо торопиться. Скоро придет…

Нуклай показал Борису место в камнях под скалой.

— Карауль тут. Тропа неподалеку. А я пойду на ту сторону солонца. Там тоже есть тропа.

— А если марал опять не придет? — спросил подросток.

— И очень хорошо сделает, если не придет. Нам нужен не марал, а Басаргин. А он-то наверняка придет. И наверняка просидит до рассвета. Только неизвестно, на какой тропе. Если на моей — все в порядке. Если на твоей… смотри в оба. Я тебе и место такое выбрал, откуда кругом видать. Только не проспи!

Борис протестующе замахал руками.

— Ну, ну, ладно… Увидишь, и сейчас же подай мне знак, а сам, как условились, задержи его. Заплутался, мол, и все такое прочее…

— Понятно.

Спрятавшись среди камней, взбудораженный следопыт и без наказа Нуклая не мог сомкнуть глаз. Долго смотрел на звезды. По ковшу Большой медведицы отыскал Полярную звезду и Малую медведицу, треугольник Кассиопеи… Сторожко прислушивался к шелесту деревьев в долине, к чуть заметным шорохам среди камней…

«Ловко же ходит этот старик, — подумал Борис— Хоть бы сучком хрустнул… А может быть, он еще не пришел? Может быть, и совсем не придет?»

От камней тянуло холодом. Над долиной поднимался легкий туман. Затем белесоватый парок потянулся вверх по склону, закурился под островерхими скалами…

В полумгле подросток потерял всякое представление о времени. И тем напряженнее стал всматриваться з неясные очертания камней, деревьев. Набегавший ветерок колыхал туман, и тогда, казалось, все вокруг приходило в движение — ближе подступали приземистые кедры, шевелились скалы. А вот какой-то огромный камень совсем оторвался от скалы и медленно пополз по склону вниз…

Борис протер глаза и чуть не вскрикнул. Олень!

Громадное животное, вскинув красивую рогатую голову, точно плыло по воздуху. Видимо, близился рассвет, и марал торопился. Но все же ступал он так легко, что ни один камешек не чиркнул под копытом.

Борис забыл обо всем. Он не чувствовал больше ни холода, ни пронизывающей сырости.

Туман так быстро рассеивался, что чем дальше уходил олень, тем отчетливее было его видно. Следопыт даже заметил, как раздувались ноздри животного.

Время от времени марал останавливался. Рога медленно поворачивались в одну сторону, в другую. А вот они резко взметнулись вверх и на мгновение словно застыли. И в то же мгновение прогремел выстрел…

Олень дернулся, а затем все также беззвучно, покойно стал опускаться на передние ноги. И вдруг, словно подкошенный, рухнул на тропу.

Не помня себя, не сознавая, что он делает, Борис кинулся вниз по склону. Животное билось в предсмертных судорогах.