— Где их видели до Шармбатона? — задал следующий вопрос резко посерьёзневший Рон, щелчком бросивший бычок в урну.

— Думаешь, я искал их? Мне насрать на тебя и всю твою семейку, Уизли, — грустно усмехнулся Поттер. — Но ходили слухи в Визенгамоте, дескать, Гриндевальд сильно переживает насчёт Марокко, РАФ недавно ощутимо усилились какими-то магами. Возможно, это и есть твои братья.

— Наконец-то полезная информация, — Рон вложил лазпистолет в кобуру. — Счастливо оставаться, Гарри! И не советую за мной идти.

— Почему, Рон? — задал вопрос ему в спину Поттер.

— Почему я оставляю тебя в живых? — верно понял посыл Поттера Рон. — Потому что ты не важен, Гарри. Твоя смерть почти ни на что не повлияет, возрадуйся, вернись к семье и живи своей обычной жизнью повзрослевшего и пожирневшего Мальчика-который-выжил.

Он ушёл, сначала с Косого переулка, а затем и из Лондона.

Его никто не преследовал, Поттеру на сегодня хватило приключений. А возможно, что и не только на сегодня.

Рону вдруг вспомнилось, что когда они захватили столицу Рохана, он приказал уничтожить всех взрослых, оставив только детей. Практической необходимости в том не было, они бы всё равно ни на что не повлияли, но Рон так решил. В текущей ситуации же логичнее было истребить всех авроров и вырезать министерство магии до последнего клерка, чтобы никто не преследовал его и не задумал объявлять в международный розыск. Но Рону этого почему-то не хотелось.

— Размяк, видимо… — произнёс он в заключение своих мыслей. — Вернулся домой, стал гуманным и слабым…

Поттер, скорее всего, так не считал, но Рону было плевать на его мнение. По сравнению с тем, что он мог сделать с ними всеми, то, что случилось у лавки Олливандера, можно считать актом высочайшего гуманизма.

Выйдя из зоны возможного отслеживания маршрута аппарации, Рон надел противогаз, вытащил из закромов памяти знания об аппарации и решился на первый в его жизни прыжок.

Оказавшись среди радиоактивных руин Уизли-манора, он не стал ничего искать в пепелище, но направился к дому Лавгудов, который выглядел целее остальных.

Радиационный фон вызывал у него поначалу определённое беспокойство, но по мере приближения к дому соседей начал снижаться. В итоге, прямо у калитки ограды, он снизился до нормального.

Определённо, маги изобрели какое-то надёжное средство против радиации, раз сумели обезопасить свои жилища от главной кары магловского человечества.

Последствия первой аппарации не заставили себя ждать, у Рона закрутило живот, но гадить у калитки бывших соседей он счёл несколько неуважительным.

Проверив дворик на наличие ловушек, он перемахнул через ограду и по изрезанной трещинами каменной дорожке прошёл к покрытому обшарпанной белой краской дубовой двери.

На ней сохранился медный звонок и Рон не придумал ничего лучше, чем позвонить в него. Сработали оповещающие чары, он это почувствовал. Это значило, что как минимум есть кого оповещать. Очень ценная информация, оградившая его от необходимости взламывать дверь.

— Кто? — спросил грубый женский голос.

— Рон Уизли, — ответил Рон. — Сосед.

— Отойди на один шаг и посмотри в зеркало на стене, — потребовала неизвестная женщина.

Рон покладисто выполнил требуемое и разглядел в отражении потрескавшегося магического зеркала смутно знакомое лицо.

— Это точно ты, — заявила женщина. — Заходи.

Дверь отворилась с помощью чар, Рон переступил через порог. Тут он подумал, что никогда не бывал у Лавгудов в гостях. Как-то так сложилось, что Уизли и Лавгуды обходились приветствиями и никогда не лезли друг другу в душу. Этакое комфортное сосуществование в рамках магического посёлка.

Рон прошёл в большую гостиную на первом этаже. Посреди гостиной располагалась винтовая лестница на второй этаж, у восточной стены стоял функционирующий магический камин, тут же было какое-то подобие мастерской зельевара, где многие необходимые вещи были заменены магловской посудой.

— Ты стал старше, — произнесла болезненно тощая и нездорово бледная женщина, сидящая в инвалидном кресле. — Но не так старше, как остальные. Ты стал злее, но не настолько, чтобы сразу бросаться убивать всех, кто успел причинить тебе боль. Ты стал жёстче, но только потому, что хотел домой.

— Полумна? — узнал в женщине свою старую знакомую.

— Да, Полумна, — ответила женщина. — Чего ты хотел, Рон?

— Могу я присесть? — спросил он, подходя к дивану у камина.

— Садись, — разрешила Полумна, подъехав на коляске поближе. — Мозгошмыги…

— Опять ты про мозгошмыгов? — улыбнулся Рон. — Неужели опять вокруг меня хмуро вьются какие-то чужие мозгошмыги?

— Да, — односложно ответила Полумна. — Несколько сотен мозгошмыгов держат остальных на дистанции от твоей головы. Мне даже начинает казаться, что они работают на тебя.

— Я уверяю тебя, что не заключал никаких трудовых договоров ни с одним мозгошмыгом, — улыбнулся Рон.

— А ты смешной, — слегка скривила губы в полуулыбке Полумна. — Жестокий и смешной.

— Я чего пришёл-то… — Рон достал из стоящего у ног рюкзака две бутылки орочьего виски и брикет вяленого мяса. — Вот это плата за то, чтобы воспользоваться твоим камином.

— Алкоголь и мясо? — заинтересовалась Полумна. — Это очень интересное предложение, Рональд.

— Как ты живёшь здесь? — спросил Рон, решив выложить ещё два брикета с вяленым мясом на диван.

— Не буду кривить душой и скажу тебе, что живу очень плохо, — призналась Полумна. — Ноги отказали из-за проклятья, полученного в юности, работы нет, никто больше не читает "Придиру", но я всё ещё выпускаю его, мне осталось недолго, потому что через месяц закончатся остатки еды, это я про вяленое мясо, которое так соблазнительно лежит на диване…

— Как давно ты не ела? — Рон вытащил упаковку молочного шоколада, производство которого только-только освоили в Мории, и отломил кусок. — Ешь. Вода есть?

— Воды у меня много, — улыбнулась Полумна, принимая от него тающий в руках шоколад, самый натуральный из возможных.

Рон был искренне рад, что орки ещё не дошли до концепции консервантов и идентичных натуральным заменителей. Дойдут со временем…

— Очень вкусный шоколад… — оценила Полумна, облизав тонкие пальцы.

— Пробовала что-то сделать с ногами? — спросил Рон.

В голове его роились мысли касательно запечатанных в рунах "Исцелений тела", бессмысленно и напрасно исчезнувших в пучине сорокового тысячелетия. Будь тот мутный некрон более тщательным в поиске его личных вещей, у Рона сейчас было бы с собой несколько очень полезных свитков…

— Сделать что-то можно, но у меня нет сил и возможностей, — ответила она. — А ты ведь очень молод, Рон, гораздо моложе, чем должен был быть.

— Слушай, а у тебя есть какие-нибудь планы на дальнейшую жизнь? — поинтересовался Рон, не выдержавший и отломивший себе кусочек от шоколадной плитки.

— Хочешь забрать меня с собой в неизвестность? — спросила Полумна с ничего не выражающим лицом. — Что движет тобою, Рон? Зачем тебе лишняя обуза?

Над ответом ему долго думать не пришлось. Был один эпизод, навсегда врезавшийся ему в память. Он хранил его в "ближнем доступе", чтобы никогда не забывать.

— Помнишь, когда-то давным-давно, мы мило беседовали возле ограды моего дома, когда я поливал грядки из шланга? — спросил Рон.

Лицо Полумны сначала напряжённо исказилось, она с трудом вспоминала, а затем разгладилось и тронулось лёгкой ностальгической улыбкой.

— Помню, — ответила она, спустя несколько десятков секунд молчания. — Я тебе сказала напоследок, чтобы ты остерегался острых рук… Помогло?

— В каком-то смысле, — кивнул Рон. — Потом было очень и очень много острых рук.

— И как это объясняет то, что ты хочешь взять шестидесятивосьмилетнюю женщину в качестве замедляющей тебя обузы, Рон? — поинтересовалась Полумна с оттенком надежды в голосе.

— Ты единственная, кто относился ко мне нормально, Полумна, — ответил Рон. — Все смотрели на Рональда Уизли и видели либо бедное дитя, ни за что страдающее от проклятья, либо пушечное мясо, которое должно умереть во имя интересов Его Величества, либо профессионального солдата, который хорошо сделает свою работу и отнимет ещё не одну тысячу вражеских жизней, либо врага, которого нужно как можно быстрее убить. Ещё, относительно недавно, на меня смотрели как на символ надежды, мудрого отца, который скоро приведёт всех к светлому будущему. Но единственная, кто смотрела на меня как на человека — это ты, Полумна.