В середине ноября, после мощного авианалета, началось общее наступление Красной гвардии финнов совместно с частями РККА и бригадами интернационалистов, которые десантировались силами Балтфлота в Турку и Бьёрнеборг (Пори), откуда начали наступление на Тампере, куда переехало буржуазное правительство страны.

Тем не менее, маршалу удалось остановить продвижение интербригад, и в конце ноября-начале декабря его армия перешла в контрнаступление, прорвавшись к Гельсинфорсу. Но артиллерия двух линкоров «Марат» и «Октябрьская революция» оказалась тем фактором, который сломал хребет атакующей комбинации финской армии. Во время штурма Хельсинки погибло несколько их самых перспективных командиров, в том числе «палач Выборга», полковник Ялмар Сииласвуо. В это время на Швецию обрушилась волна дипломатического давления Германии и Британии. Берлин требовал пропустить через территорию нейтрального государства свои войска, не желая рисковать доставкой вооруженных сил по морю, где господствовал Балтфлот СССР, Британия требовала… того же! И только влияние на короля и правительство Швеции посла Александры Михайловны Коллонтай (конечно, плюс успехи РККА в конфликтах последних лет) не позволили осуществиться этим планам.

К этому времени почти весь состав регулярной финской армии был выбит, а в бою участвовали пусть и крепко мотивированные, но недостаточно обученные шюцкоровцы, тем более, что они готовились к партизанским действиям, а не к суровым фронтовым будням в качестве линейной пехоты. Да и красная пропаганда продолжала вносить свою лепту в разложение частей финской армии, которая начала откатываться от Гельсинфорса, куда прибыли подкрепления, в том числе бригада морской пехоты Балтийского флота. Кроме того, в столице страны разгрузили танковый полк на Т-26 и с небольшим количеством бэтэшек. Его сопровождала рота экспериментальных самоходных артиллерийских установок САУ-45, вооруженных 45-мм орудиями. Они показали себя как весьма эффективные истребители немецких танков, особенно «двоечек», которые более всего досаждали нашим войскам. А стоимсоть и простота их создания сразу же делала вопрос их массового производства в качесве средства усиления танковых и моторизованных частей делом решенным.

К концу года сопротивление буржуазной армии было сломлено, Маннергейм и правительство страны бежали в Швецию, в стране оставались небольшие очаги сопротивления, которые Красная Гвардия и силы РККА давили до февраля тридцать седьмого года. Сейчас в стране было еще неспокойно: то тут то там вспыхивали крестьянские волнения, провоцируемые шюцкоровцами. Но отказ от коллективизации и земельные реформы, в ходе которых крестьянские хозяйства получили ряд льгот, постепенно сводили эти эксцессы на нет

^{(Вейко Пёусти)}

Сталин быстро пробежал глазами список делегатов, которые прибыли на переговоры из Гельсинфорса. Возглавлял делегацию Вейкко Хенрик Пёусти, молодой парень, которому и тридцати не исполнилось. Но при этом он сумел возглавить подпольно-диверсионную борьбу финских рабочих против буржуазного режима. Свою революционную деятельность начал в возрасте двадцати лет и из которых четыре уже провел четыре года в тюрьме. По выходу перешёл на нелегальное положение, сначала отвечал за доставку оружия подпольным организациям, а потом возглавил отряд боевиков, первой акцией которых был отстрел слишком уж зверствовавших лапуанцев (сторонников ультраправого движения Лапуа). Он со своими боевиками (под чутким руководством товарища Старинова) провел несколько успешных диверсий на железных дорогах. Фактически, он сейчас и возглавлял временное правительство страны. Мартта Йоханна Коскинен отвечала за связь подпольщиков Финляндии с советской разведкой, и стояла во главе разведывательной сети, обеспечивающей СССР важной информацией, в том числе военного толка. Присутствовали в делегации еще два человека, которые вышли из заключения, поскольку оказались осуждены на довольно внушительные сроки — это Адольф Тами, бывший главнокомандующий финской Красной Гвардии, его арестовали еще в двадцать восьмом и всё это время он находился за решеткой. Кроме того, из заключения освободили Тойво Антикайнена, имевшего большой опыт подпольной борьбы. Армию Свободной Республики Финляндия представляли Аксель Интилла и Вальтер Валли, а единственным не-коммунистом был социал-демократ Маури Рюёма, который возглавлял левую фракцию социал-демократов, которые в ходе Гражданской войны 1936−37 годов присоединились к компартии.

А вот и вопросы, которые хотела поднять эта делегация: первый и основной — конфликт между ними и финской «диаспорой» в СССР. Ну, тут всё было ясно, Иосиф Виссарионович считал, что страной должны управлять те, кто делал революцию изнутри, а не скрывался в комфортных условиях эмиграции. Правда, вместо Пёусти руководство страной следовало поручить доверить кому-то имеющему больший опыт, а еще не мешало бы будущие структуры власти укрепить хозяйственниками, которые себя хорошо показали на работе в Карельской АССР. Остальные вопросы не имели принципиального значения. К приему делегации вождь был готов.

Москва. Кремль. Кабинет Сталина

20 марта 1937 года

В кабинете вождя было неожиданно тихо. Это время он посвятил чтению. Надо сказать, что Иосиф Виссарионович читал много, причем не только специальную литературу, но и труды философов, да и художественная литература в списках запрошенного в библиотеке тоже присутствовала. В Кремлевской библиотеке было множество книг, которые Иосиф Виссарионович прорабатывал. Вообще то этот процесс скорее походил на работу редактора, ибо его карандаш оставлял пометки на полях. А еще самые интересные мысли вождь не стеснялся выписывать в отдельную тетрадь. Сегодня ему положили на стол рукопись произведения Михаила Афанасьевича Булгакова «Мастер и Маргарита». История получения этого опуса была весьма нестандартной: о том, что Булгаков пишет нечто необычное, слухи шли по Москве. И вождь проявил любопытство, тем более что запомнил фразу, написанную попаданцем Пятницыным о том, что это шедевр мирового значения. Сам Булгаков закончил первую версию романа, но не читал ее даже друзьям, только супруге. Когда они были в гостях, квартиру 44 в доме на Нащекинском переулке ⅗ посетили агенты Абакумова, которые нашли рукопись и аккуратно ее перефотографировали. Потом доверенный человек со снимков распечатал рукопись на машинке и так она попала на стол вождя.

Сказать, что книга ему не понравилась, Сталин не мог, но и признаться себе, что очень понравилась — тем более не мог. Она оставляла после себя какое-то двойственное ощущение. Что вызвало его раздражение — издевательство над советским строем, хотя, по зрелому размышлению, критика, даже столь ироничная, во многом была справедлива. И всё-таки, писатель, которого эта власть кормила не имел никакого морального права… или всё-таки имел? А что будет с этой властью, если давить любую критику, даже такую талантливую? Может быть, вызвать к себе? Поговорить? Указать на перегибы? Хм… Сомнительная идея. Сталин вспомнил, как он в тридцатом позвонил Булгакову, который просился уехать заграницу на лечение. Тогда он помог ему устроиться в МХАТ, а пьеса «Дни Турбиных» стала одним из его любимых театральных постановок. Сталин признался себе. Что талант Михаила Афанасьевича был чем-то ему симпатичен. Более того, он видел те гнилые процессы, которые происходили в союзе писателей, которая становилась все более похожа на льстиво-паразитическую организацию по поддержке бездарностей с правильной идеологической окраской. И именно поэтому поддерживал таких, как Булгаков…

А еще его немного покоробило слишком вольное отношение писателя к библейским темам. Ладно, когда какая-то никчемная фигурка высмеивала библию, не прочитав оттуда и пары строк, это еще куда ни шло, к таким вещам он относился с иронией, и как-то их терпел. Но вот такая интерпретации самой главной идеи Евангелия Иосифа Виссарионовича, как человека верующего, хотя и тайно, всё-таки коробила. Он понимал, что это неправильно, но что-то в этой версии библейских событий его и привораживало. Но как красиво всё связал в один узел! Ещё раз поразился таланту Михаила Афанасьевича. И что же с ним делать? Выпустить заграницу? Болезнь почек очень скоро сведет его в могилу… Но тогда его произведения будут опубликованы ТАМ, причём все, в том числе запрещённые. Ну и что? А если поступить еще мудрее? Выпустить его, пусть лечиться. И дописывает «Мастера и Маргариту». Отполирует. Уберет огрехи, они тут есть, и немалые. А мы в это время опубликуем ВСЕ его произведение, даже «Собачье сердце». Хай поднимется! Еще какой. А мы и понаблюдаем, кто и что говорить будет! Надо эту идею еще обдумать. А на завтра пригласить Ставского[182], посмотрим на эту идею с другой стороны. Дал указание Поскребышеву найти полчаса в своем расписании для заместителя Толстого и попросил принести чай.