И это напомнило ему о том, что ответил профессор Квиррелл на его последний вопрос, напомнило о самом профессоре Квиррелле — у Гарри опять перехватило дыхание. Его мысли ушли на следующий виток спирали.
Почему любое упоминание о профессоре Квиррелле заставляет его испытывать такую горечь? Гарри привык к тому, что он понимает себя, понимает мотивы своих действий, но в этот раз он не понимал, лишь чувствовал эту горечь...
Он чувствовал себя так, словно там, в Азкабане, он потерял профессора Квиррелла, потерял его навсегда. Как если бы профессора Защиты сожрали дементоры, поглотила воплощённая пустота.
«Потерял его»! Почему я его потерял? Потому что он произнёс «Авада Кедавра»? У него на это были довольно серьёзные причины, пусть я и не знал о них в течение следующей пары часов. Почему всё изменилось безвозвратно?
Получается, дело не в Авада Кедавре. Возможно, она стала последним камнем, под весом которого наконец обрушилась пирамида из самооправданий и уклонений от обдумывания некоторых вопросов. Но из того, что видел Гарри, не Авада Кедавра волновала его.
Что я видел?..
Гарри смотрел на тускнеющее небо.
Он видел, как при встрече с аврором профессор Квиррелл превратился в матёрого преступника. И, казалось, смена личности была полной и произошла совершенно без усилий.
Другая женщина знала профессора Защиты под именем «Джереми Джефф».
И сколько же у вас разных личностей?
Боюсь, я не утруждал себя такими подсчётами.
Нельзя не задуматься...
...не был ли «профессор Квиррелл» лишь ещё одним именем в списке, лишь ещё одной личностью, в которую нужно превратиться, чтобы достигнуть какой-то непостижимой цели.
Теперь каждый раз при разговоре с профессором Квирреллом Гарри будет думать, не является ли это маской, и какие мотивы прячутся под этой маской. Каждая бесстрастная улыбка заставит Гарри задумываться, что же движет этими губами.
Не так ли другие начнут думать обо мне, если я стану слишком слизеринцем? Если я приведу в действие слишком много интриг, неужели я никогда не смогу улыбнуться кому-нибудь, чтобы все не задумались, а что я на самом деле имею в виду?
Возможно, и есть какой-то способ восстановить веру во внешние проявления и вернуться к обычным человеческим отношениям, но Гарри ничего не приходило в голову.
Вот как Гарри потерял профессора Квиррелла. Не человека, а... связь...
Почему от этого так больно?
Почему сейчас он чувствует себя настолько одиноко?
Ведь есть и другие люди, возможно, даже лучше профессора Квиррелла, которым можно доверять и с которыми можно дружить. Профессор МакГонагалл, профессор Флитвик, Гермиона, Драко, и, само собой разумеется, мама и папа... Вроде бы Гарри не одинок...
Только...
У Гарри запершило в горле.
Конечно, профессор МакГонагалл, профессор Флитвик, Гермиона, Драко — все они — иногда знали то, что не знал Гарри, но...
Они не превосходили Гарри в том, что он считал своей епархией. Они были талантливы, но их таланты не были похожи на таланты Гарри, и наоборот. Он мог смотреть на них как на равных, но не как на превосходящих его.
Никогда и никого из них он не смог бы считать...
Своим учителем.
Вот кем был профессор Квиррелл.
Вот кого потерял Гарри.
И то, каким образом он потерял своего первого учителя, возможно, никогда не позволит его вернуть. Может быть, когда-нибудь он узнает все тайные замыслы профессора Квиррелла, и недомолвки между ними исчезнут. Но даже если это возможно, вероятность этого события не слишком высока.
Порыв ветра снаружи слегка согнул голые деревья, создал рябь на воде озера, середина которого до сих пор не замёрзла, прошелестел по оконному стеклу, выходящему на полусумеречный мир. Мысли Гарри на время отвлеклись на пейзаж за окном.
Вскоре они вернулись вовнутрь, на очередной шаг спирали.
Почему я не такой, как другие дети моего возраста?
Если ответ профессора Квиррелла был увёрткой, то это была очень хорошо просчитанная увёртка. Достаточно глубокая и достаточно сложная, полная намёков на тайные смыслы, как раз чтобы поймать в ловушку когтевранца, который на меньшее бы и не отвлёкся. Но, может быть, профессор Квиррелл отвечал честно. Кто знает, какие мотивы двигали его губами?
Вот что я скажу, мистер Поттер: вы уже окклюмент и, думаю, вскоре станете окклюментом идеальным. Для людей, подобных нам с вами, само понятие личности имеет иное значение. Мы можем стать кем угодно, кого только сможем себе вообразить, а ваше истинное отличие, мистер Поттер, — на редкость хорошее воображение. Драматург должен содержать в себе своих персонажей, он должен быть больше, чем они, чтобы в его разуме они смогли играть свои роли. Предел возможностей для актёра или шпиона или политика определяется границами, в которых они могут притворяться, лицами, которые они могут носить как маску. Люди вроде нас с вами могут стать кем угодно, кого только смогут себе вообразить, и не притворяясь, а на самом деле. Когда вы воображаете себя ребёнком, мистер Поттер, вы и есть ребёнок. Но вы можете поддерживать и другие личности, если захотите, гораздо более сложные личности. Почему вы столь свободны, почему ваши пределы столь широки, в то время как ваши ровесники слабы и скованы? Почему вы способны вообразить и стать личностями более взрослыми, чем те, что положено сочинять обычному ребенку? Этого я не знаю, а свои догадки на этот счёт озвучивать не стану. Но если у вас что-то и есть, мистер Поттер, так это свобода.
Если целью профессора Квиррелла было запутать Гарри, у него это чертовски хорошо получилось.
И всё же была и более пугающая мысль, что профессор Квиррелл не понимал, насколько это обеспокоит Гарри, насколько неправильно эта речь прозвучит для него, как сильно она повредит доверию между Гарри и профессором.
Должна же всегда быть реальная личность, которой человек является по-настоящему, в центре всего...
Гарри смотрел на опускающуюся ночь, на сгущающуюся тьму.
...верно?
* * *
Уже почти наступило время ложиться спать, и тут Гермиона услышала, как несколько человек почти синхронно ахнули. Она оторвалась от книги «Шармбатон: История» и увидела пропавшего мальчика. Его не было сегодня на обеде, а его отсутствие во время ужина сопровождалось слухами, что он покинул Хогвартс, чтобы выследить Беллатрису Блэк. Гермиона не верила этим слухам, потому что они были совершенно нелепыми, но тем не менее они заставили её понервничать.
— Гарри! — вскрикнула она. Она совершенно не осознала, что заговорила с ним в первый раз за неделю, и не заметила, как некоторые ученики вздрогнули, когда её крик разнёсся по всей гостиной Когтеврана.
Гарри уже смотрел на неё, он уже шёл к ней, поэтому она остановилась на половине пути от своего кресла...
Несколько мгновений спустя Гарри уже сидел рядом. Создав барьер Квиетуса, он убрал палочку.
(Ужасно много когтевранцев пытались делать вид, что не смотрят на них.)
— Привет, — голос Гарри слегка дрогнул. — Я скучал без тебя. Ты... теперь будешь со мной разговаривать снова?
Гермиона кивнула, просто кивнула. Она не могла придумать, что сказать. Она тоже скучала без Гарри, но понимала, и от этого даже чувствовала себя слегка виноватой, что ему, скорее всего, было намного хуже. У неё были и другие друзья, а у Гарри... Иногда казалось несправедливым, что Гарри общается подобным образом только с ней, и поэтому она должна общаться с ним. Но Гарри выглядел так, будто несправедливости в последнее время происходили и с ним.
— Что происходит? — спросила Гермиона. — Ходит множество слухов. Одни говорят, что ты сбежал сражаться с Беллатрисой Блэк, другие — что ты сбежал, чтобы присоединиться к Беллатрисе Блэк... — а ещё были слухи, которые утверждали, что Гермиона просто выдумала всё насчёт феникса. Когда она их услышала, то крикнула, что это видела вся гостиная Когтеврана, поэтому следующие слухи утверждали, что и это она тоже выдумала. Гермиона совершенно не могла понять, как может существовать настолько невероятный идиотизм.
