— Что сказал?

Гарри кивнул.

— Я до сих пор не знаю, шутил ли директор или... Дело в том, что в некотором смысле он прав. У меня были любящие родители, но я никогда не чувствовал, что могу доверять их решениям, они не были достаточно разумны. Я всегда знал, что, если я не продумаю всё самостоятельно, я могу пострадать. Профессор МакГонагалл сделает то, что необходимо, только если я не отстану от неё по этому поводу — она нарушит правила лишь под контролем героя. А профессор Квиррелл — это именно тот человек, который сделает дело не смотря ни на что, и он — единственный из всех, кого я знаю, кто замечает, например, что снитч портит квиддич. Но я не могу полагаться на доброту его намерений. Как это ни печально, я думаю, что именно так получаются люди, которых Дамблдор называет героями — люди, которым не на кого переложить окончательную ответственность и которые поэтому приучаются отслеживать всё самостоятельно.

Гермиона ничего не ответила, но задумалась об одной фразе, которую Годрик Гриффиндор написал ближе к концу своей очень короткой автобиографии. Кратко и без объяснений, ибо свитки в те времена переписывали вручную. Лишь столетиями позже магловский печатный станок вдохновил волшебников на изобретение Переписывающего Пера.

Нет спасителя у спасителя, — писал Годрик Гриффиндор. — Нет властителя у защитника, нет ни отца, ни матери, нет никого над ним.

Если герой должен заплатить такую цену, Гермиона уже не была уверена, что готова пойти на это. Или, возможно, — хотя такая мысль и не пришла бы к ней в голову, пока она не начала общаться с Гарри, — возможно, Годрик Гриффиндор ошибался.

— Ты доверяешь Дамблдору? — спросила Гермиона. — Я хочу сказать, он ведь прямо тут, в школе, и он — самый легендарный герой во всём мире...

— Он был самым легендарным героем, — заметил Гарри. — А теперь он поджигает куриц. Ну, честно, тебе Дамблдор кажется надёжным?

Гермиона не ответила.

Они вместе начали подниматься по огромной винтовой лестнице с чередующимися ступеньками из бронзового металла и синего камня, ведущей к портрету, который глупыми загадками охранял дверь в башню Когтеврана.

— Кстати, думаю, я должен кое-что сказать тебе, — нарушил молчание Гарри, когда они прошли примерно половину лестницы. — Так как это повлияет на твою жизнь, ну и вообще... Считай, что это аванс...

— И что же это? — спросила Гермиона.

— Я полагаю, что ЖОПРПГ скоро прекратит своё существование.

— Прекратит? — Гермиона чуть не споткнулась о ступеньку.

— Ага, — сказал Гарри. — В смысле, я, конечно, могу ошибаться, но я подозреваю, что учителя собираются жёстко пресекать драки в коридорах. — Гарри ухмыльнулся. Какая-то искорка в его глазах, за стёклами очков, намекала на тайную осведомлённость. — Наложат новые чары, чтобы определять агрессивные проклятия, или станут проверять все жалобы на хулиганов под сывороткой правды... Я вижу несколько возможных способов. Но если я прав, то тебе есть, что отпраздновать, Гермиона. Ты подняла достаточно сильный переполох, чтобы заставить их действительно что-то сделать по поводу хулиганов. С хулиганами как явлением.

Пусть и не сразу, но улыбка появилась на лице Гермионы, а когда она дошла до верха лестницы и двинулась к портрету, то почувствовала, что ей стало гораздо легче шагать, какая-то удивительная лёгкость распространилась по всему телу, будто её накачали гелием.

Почему-то, несмотря на все приложенные ими усилия, она не ожидала такого результата, она не ожидала, что у них действительно получится.

Им удалось что-то изменить...

* * *

Это произошло за завтраком на следующее утро.

Ученики всех курсов замерли на своих местах за столом, повернув головы к столу преподавателей, перед которым на негнущихся ногах, не шевелясь, стояла одинокая первокурсница. Она стояла с задранной головой и не сводила глаз с декана Слизерина.

Лицо профессора Снейпа было искажено яростью и триумфом, мстительное, как на любой картине, изображающей Тёмного волшебника. Позади него, за столом, сидели остальные профессора, наблюдая за происходящим. Их лица были словно высечены из камня.

— ...распускается навсегда, — прошипел профессор Зельеварения. — Моим решением, как профессора, ваше так называемое Общество объявляется вне закона в стенах Хогвартса! Если ваше Общество или любой из его членов будет вновь замечен за драками в коридорах, вы, Грейнджер, персонально ответите за это, и я лично исключу вас из школы чародейства и волшебства Хогвартс!

Эта первокурсница стояла здесь, перед преподавательским столом, куда её прежде вызывали только затем, чтобы наградить похвалой и улыбкой. Стояла, выпрямив спину и высоко подняв голову, как натянутый лук кентавра, не показывая своих эмоций врагу.

Эта юная ведьма стояла здесь, скрывая слёзы и гнев. Её лицо застыло, и в её внешнем облике ничего не менялось, но что-то внутри медленно ломалось, она чувствовала, как оно ломается.

Это что-то сломалось ещё сильнее, когда профессор Снейп с насмешкой назначил ей две недели отработок за насилие в школе. Его лицо выражало презрение, как на самом первом уроке Зельеварения, а кривая улыбка говорила о том, что профессор точно знал, насколько он несправедлив.

Что бы там ни было внутри неё, но оно треснуло по всей длине, сверху до низу, когда профессор Снейп отнял сотню баллов у Когтеврана.

Затем всё закончилось, и Снейп сказал, что она может идти.

Она обернулась и за столом Когтеврана увидела Гарри Поттера. Он сидел неподвижно на своём месте, отсюда она не могла видеть выражение его лица, она видела на столе его кулаки, но не могла разглядеть, стиснуты ли они так же крепко, как её. Когда профессор Снейп вызвал Гермиону, она успела шепнуть Гарри, что он не должен ничего делать без спроса.

Гермиона развернулась, чтобы вновь взглянуть на учительский стол, как раз в тот момент, когда Снейп отвернулся от неё, садясь на своё место.

— Я сказал, что вы можете идти, девочка, — сказал Снейп насмешливо, с довольной улыбкой, как будто только и ждал, чтобы она что-нибудь предприняла...

Гермиона сделала ещё пять шагов к учительскому столу:

— Директор? — её голос сорвался.

В Большом зале воцарилась гробовая тишина.

Директор Дамблдор не сказал ничего, не сдвинулся с места. Как будто он тоже был просто вырезан из камня.

Гермиона перевела взгляд на профессора Флитвика, голова которого была едва заметна за столом, но он как будто бы не мог отвести взгляд от чего-то у себя на коленях. Лицо профессора Спраут, сидевшей рядом, было сильно напряжено, она, похоже, заставляла себя наблюдать за происходящим, её губы дрожали, но она промолчала.

Кресло профессора МакГонагалл пустовало — заместитель директора не появилась за завтраком этим утром.

— Почему вы все молчите? — спросила Гермиона Грейнджер. В дрожи её голоса слышалась её последняя надежда, что-то внутри неё в последний раз отчаянно протянуло руку, прося о помощи. — Вы же знаете, что он неправ!

— Ещё две недели отработок за дерзость, — вкрадчиво добавил Снейп.

Что-то внутри неё рассыпалось на мелкие кусочки.

Ещё несколько секунд она смотрела на стол преподавателей — на профессора Флитвика, профессора Спраут и пустующее место профессора МакГонагалл. А потом Гермиона Грейнджер повернулась и зашагала к столу Когтеврана.

Ученики преодолели оцепенение и начали перешёптываться.

И когда она почти подошла к столу Когтеврана...

Шум зала разрезал бесстрастный голос профессора Квиррелла:

— Сто баллов мисс Грейнджер за то, что она делала то, что правильно.

Гермиона чуть не упала на месте, но удержалась и продолжила шагать, а позади неё что-то сердито кричал Снейп, профессор Квиррелл откинулся на спинку кресла и начал хохотать, и даже Дамблдор сказал что-то, но она не расслышала.

И вот она оказалась за столом Когтеврана, рядом с Гарри Поттером, который сидел, застыв на месте, будто не смея шевельнуться.