— Блестяще, Гермиона! — мальчик быстро выхватил палочку, сказал «Квиетус» — звуки библиотеки стихли — и продолжил: — Даже если Философский Камень — это всего лишь миф, этот трюк может пригодиться при работе с другими сложными алхимическими...

— Нет, не пригодится, — прервала его Гермиона. Ранее она перерыла всю библиотеку и отыскала единственную книгу по алхимии, которая была не в Запретной секции. Она вспомнила, какое это было сокрушительное разочарование и как её надежда испарилась словно дым. — Потому что линия любого алхимического круга должна быть «тонкой, как волос ребёнка», и её толщина не зависит от того, о каком алхимическом рецепте идёт речь. К тому же у волшебников есть омниокуляры, а я никогда не слышала о заклинаниях, в которых можно их использовать, чтобы что-то увеличить и сделать точнее. Я должна была об этом догадаться!

— Гермиона, — серьёзно сказал Гарри, снова принимаясь рыться в своём мешочке из красного бархата, — не казни себя, когда хорошая идея не срабатывает. Чтобы найти идею, которая сработает, приходится перебрать множество ошибочных. А если ты будешь сердиться по поводу ошибочных идей и тем самым давать своему мозгу отрицательную обратную связь вместо того, чтобы понять, что сам факт генерации идеи — это хорошее поведение со стороны твоего мозга и его следует поощрять, то рано или поздно ты вообще не сможешь придумать ни одной идеи, — Гарри положил две конфеты в виде сердечек рядом с книгой. — Вот, возьми ещё шоколадки. Я имею в виду, в добавок к той, что я дал раньше. А эта — поможет твоему мозгу в выработке хорошей рабочей стратегии.

— Наверное, ты прав, — тихо сказала Гермиона, но к шоколаду не прикоснулась. Она принялась листать книгу, чтобы вернуться на страницу 167, которую читала до того, как пришёл Гарри.

(Гермиона Грейнджер, естественно, не пользовалась закладками).

Гарри слегка наклонился вперёд, его голова почти касалась её плеча. Он смотрел на мелькавшие листы, словно был способен вычленить полезную информацию, глядя на страницу всего лишь четверть секунды. Завтрак окончился совсем недавно, и по лёгкому запаху дыхания Гарри она могла сказать, что на десерт он ел банановый пудинг.

Гарри снова заговорил:

— Я правильно понимаю… пожалуйста, рассматривай это как положительное подкрепление… ты в самом деле пыталась изобрести способ массового производства бессмертия для того, чтобы я мог выплатить долг Люциусу Малфою?

— Да, — сказала она ещё тише. Хотя она и пыталась думать, как Гарри, у неё до сих пор это не слишком получалось. — А чем ты занимался всё это время, Гарри?

Гарри скривился.

— Пытался собрать свидетельства по делу «Кто подставил Гермиону Грейнджер».

— Я… — Гермиона посмотрела на Гарри. — Разве мне не следует… самой попытаться раскрыть дело обо мне?

Это не было её главным приоритетом и первоочередной задачей, но раз уж Гарри упомянул…

— Увы, не получится, — рассудительно сказал Гарри. — Слишком многие будут разговаривать со мной, но не с тобой… И мне очень жаль, но некоторые из них взяли с меня обещание не пересказывать наши разговоры кому-либо ещё. Прости, но я не думаю, что ты сможешь чем-то помочь в этом деле.

— Что ж, понятно, — глухо ответила Гермиона. — Прекрасно. Ты сделаешь всё сам. Ты соберёшь все улики, опросишь всех подозреваемых, а я буду просто сидеть в библиотеке. Дай мне знать, когда окажется, что во всём виноват профессор Квиррелл.

— Гермиона… Почему так важно, кто сделает это? Разве не важнее сам результат, чем то, кто именно его получит?

— Думаю, ты прав, — ответила Гермиона. Она закрыла лицо руками. — Думаю, теперь это не имеет значения. Теперь все будут думать — я знаю, это не твоя вина, Гарри, ты был… ты был Хорошим, ты вёл себя как истинный джентльмен, — но что бы я ни делала теперь, все они будут думать, что я просто… просто кто-то, кого ты спасаешь, — она замолчала, потом закончила дрожащим голосом: — И, возможно, они будут правы.

— Эй, стой, погоди минуточку…

— Я не умею запугивать дементоров. Я могу получить «Великолепно» на уроке Заклинаний, но я не умею запугивать дементоров.

Гарри быстро огляделся по сторонам.

— У меня есть таинственная тёмная сторона! — прошипел он, когда убедился, что вокруг никого нет, кроме парня в дальнем углу, который порой посматривал в их сторону, но находился слишком далеко, чтобы расслышать их даже без барьера Квиетуса. — У меня есть тёмная сторона, которая определённо уже не ребёнок, и кто знает, какая ещё безумная магическая чертовщина творится у меня в голове... Профессор Квиррелл утверждает, что я могу стать кем угодно, кого только смогу себе вообразить. Это всё жульничество, разве ты не понимаешь, Гермиона? Благодаря поблажке от школьной администрации — я не имею права тебе о ней рассказывать — Мальчик-Который-Выжил может уделять занятиям больше времени каждый день. Я жульничаю, а ты всё равно лучше меня на уроках Заклинаний. Я… вероятно, я не… вероятно, Мальчика-Который-Выжил неправильно называть ребёнком — а ты по-прежнему с ним соперничаешь. Неужели ты не понимаешь, что если бы люди не обращали столько внимания на меня, то, вероятно, считали бы, что ты станешь самой могущественной ведьмой столетия? Ты же можешь одна сразиться с тремя хулиганами-старшекурсниками и победить!

— Я не знаю, — ответила она дрожащим голосом, снова закрывая лицо руками. — Всё, что я знаю — даже если всё это правда — никто больше не разглядит во мне меня. Никогда.

— Ладно, — сказал Гарри, помедлив. — Понимаю, что ты хочешь сказать. Вместо исследовательской группы Поттер-и-Грейнджер получается Гарри Поттер и его лаборантка. Хм… У меня идея. Давай я пока не буду заниматься вопросом, как заработать деньги? Ведь долг не вступит в силу, пока я не окончу Хогвартс. Тогда ты можешь сделать всё сама и показать миру, на что способна. А если ты между делом раскроешь секрет бессмертия, мы посчитаем это за бонус.

Мысль, что Гарри уверен в её способности найти решение, была похожа… Была похожа на сокрушающее бремя ответственности, рухнувшее на бедную травмированную двенадцатилетнюю девочку, и ей захотелось обнять его за то, что он преподнёс ей способ восстановить своё самоуважение как героини, и это при том, что она была ужасной и грубо разговаривала с ним всё то время, пока он был для неё куда лучшим другом, чем она когда-либо была для него, и было здорово, что он всё ещё думает, что она что-то может, и…

— У тебя есть какой-нибудь удивительный рациональный приём, который ты применяешь, когда твои мысли начинают разбегаться? — наконец сказала она.

— Обычно я идентифицирую различные желания, даю им имена и рассматриваю, как отдельных индивидуумов, а потом позволяю им спорить у себя в голове. Чаще всего это мои пуффендуйская, когтевранская, гриффиндорская и слизеринская стороны, мой Внутренний критик и копии тебя, Невилла, Драко, профессора МакГонагалл, профессора Флитвика, профессора Квиррелла, папы, мамы, Ричарда Фейнмана и Дугласа Хофштадтера.

Гермиона задумалась, не попробовать ли сделать то же самое, но тут её Здравый смысл заявил, что это может быть опасной затеей.

— У тебя в голове есть копия меня?

— Конечно! — ответил Гарри. Неожиданно он почему-то слегка заволновался: — Ты хочешь сказать, у тебя в голове нет копии меня?

Гермиона осознала, что у неё в голове действительно есть копия Гарри, которая говорит в точности его голосом.

— Теперь, когда я об этом задумалась, меня это слегка нервирует, — сказала Гермиона. — У меня в голове в самом деле есть копия тебя. Прямо сейчас она мне твоим голосом объясняет, что это совершенно нормально.

— Хорошо, — серьёзно ответил Гарри. — То есть, я не понимаю, как можно быть друзьями без этого.

Она продолжила читать, а Гарри по-прежнему сидел и смотрел на страницы через её плечо. Видимо, его это устраивало.

Так она дошла до номера семьдесят, Катарины Скотт, которая, судя по всему, изобрела способ превращать мелких животных в лимонные торты, и, наконец, набралась смелости заговорить.