— Стало быть, вот отчего он с таким равнодушием отнесся к этому известию?

— Как он к нему отнесся, я тоже могу рассказать вашему величеству, потому что я знаю, кто эту новость принес: это один из членов Национального собрания. Спросите у него сами, он не сможет солгать, потому что это священнослужитель из монастыря Жьен, аббат Вале; он занимает место на скамье, противоположной той, где сидит Мирабо. Он прошел через весь зал и, к величайшему изумлению графа, сел рядом с ним. «Какого черта вы здесь делаете?» — спросил его Мирабо. Аббат Вале молча подал ему письмо, в котором во всех подробностях рассказывалось о трагическом происшествии. Мирабо распечатал письмо и долго читал; должно быть, он не мог этому поверить. Потом он еще раз стал перечитывать письмо, сильно изменившись в лице и побледнев; время от времени он проводил рукой по лицу, смахивал слезу, кашлял, пытался взять себя в руки. Наконец он не выдержал, встал, торопливо вышел из зала и три дня не появлялся на заседаниях Национального собрания… Государь! Простите мне все эти подробности; достаточно быть просто гением, чтобы на тебя клеветали по любому поводу; чего же ждать в том случае, когда дело доходит до не просто гения, а колосса?!

— Почему же дело обстоит именно так, доктор? Какая выгода в том, чтобы очернить в моих глазах господина де Мирабо?

— Какая в том выгода, государь? Посредственность жаждет удержаться около трона. А Мирабо — из тех, кто, входя в храм, выгоняет из него торгующих. Окажись Мирабо рядом с вами, государь, тут-то и наступил бы конец всем мелким интригам; появление около вас Мирабо будет означать изгнание ничтожных интриганов, ведь он — гений, прокладывающий дорогу к честности. И какое значение для вас, государь, может иметь то, что Мирабо не ладил с женой? Что вам до того, что Мирабо похитил госпожу де Моннье? Почему вас должно смущать, что у Мирабо — полумиллионный долг? Расплатитесь за него с этими долгами, государь; прибавьте к этой сумме миллион, два, десять миллионов, если потребуется! Мирабо свободен, не упускайте Мирабо; берите его, назначьте его своим советником, министром; прислушайтесь к его мощному голосу и повторите его слова своему народу, Европе, всему миру!

— Господин де Мирабо торговал бельем в Эксе ради того, чтобы стать народным избранником; господин де Мирабо не может обмануть тех, кто ему доверял; он не может оставить сторону народа и перейти на сторону короля.

— Государь! Государь! Еще раз говорю вам, что вы не знаете Мирабо: Мирабо

— аристократ, дворянин, роялист прежде всего. Он пошел на то, чтобы народ избрал его, потому, что знать его презирала, потому что у Мирабо есть потребность любой ценой добиться своего, это так свойственно гениям! Если бы он не был избран ни знатью, ни простым народом, он вошел бы в Парламент, как Людовик Четырнадцатый, с оружием в руках, ссылаясь на свое священное право. Вы говорите, что он не бросит народ и не перейдет на сторону двора? Государь! А почему существуют эти две партии? Почему бы им не объединиться? Вот Мирабо это и сделает… Берите себе Мирабо, государь! Завтра господина де Мирабо — может оттолкнуть ваше пренебрежение, и тогда он, возможно, повернется против вас. А уж в таком случае, государь, — это говорю вам я, это же скажет вам потом и портрет Карла Первого, как он говорил вам и до меня, — в таком случае все погибло!

— Вы говорите, Мирабо повернется против меня? Разве это уже не произошло, доктор?

— Да, внешне это выглядит именно так, но в глубине души, государь, Мирабо еще с вами. Спросите у графа де Ламарка, что он сказал после знаменитого заседания двадцать первого июня, — ведь только Мирабо мог угадать будущее с такой пугающей прозорливостью!

— Что же он сказал?

— Кусая кулаки от боли, он воскликнул: «Вот так королей и приводят на эшафот!», а спустя три дня прибавил: «Эти люди не замечают пропасти, которую они разверзли под ногами у монархии! Король и королева погибнут, а народ будет аплодировать над их телами!» Король содрогнулся, побледнел, взглянул на портрет Карла I и, после некоторого колебания, вдруг сказал:

— Я побеседую на эту тему с королевой. Может быть, она решится переговорить с господином де Мирабо. Сам я говорить с ним не стану. Я предпочитаю иметь дело с людьми, которым я могу пожать руку, господин Жильбер, а господину де Мирабо я не могу подать руки ценой трона, свободы и даже жизни.

Жильбер собрался было возразить; возможно, он продолжал бы настаивать, но в эту минуту на пороге появился лакей.

— Государь! — объявил он. — Прибыло лицо, которому ваше величестве изволили назначить встречу на утро; оно ожидает в приемных.

Взглянув на Жильбера, Людовик XVI сделал беспокойное движение.

— Государь! — сказал тот. — Если я не должен встречаться с лицом, которого ожидает ваше величество, я выйду через другую дверь.

— Нет, доктор, — возразил Людовик XVI, — ступайте вон туда; вы знаете, что я считаю вас своим другом и у меня нет от вас секретов. Кстати сказать, господин, которого я жду, — простой дворянин; он был когда-то очень привязан к моему брату, брат мне его и порекомендовал. Это верный слуга, и я хочу узнать, могу ли я что-либо для него сделать, а если не для него, то по крайней мере для его близких. Идите, господин Жильбер, вы знаете, что я всегда рад вас видеть, даже если вы приходите, чтобы рассказать мне о господине Рикети де Мирабо.

— Государь, следует ли мне понимать это так, что я проиграл в нашем с вами споре? — спросил Жильбер.

— Я уже сказал вам, доктор, что поговорю об этом с королевой, подумаю; одним словом, мы еще вернемся к этому разговору.

— Вернемся, государь! Я буду молить Бога, чтобы не было слишком поздно…

— Ого! Неужто вы полагаете, что гибель неизбежна?

— Государь! Прикажите, чтобы из вашей спальни никогда не уносили портрет Карла Стюарта, это прекрасный советчик.

И он с поклоном вышел как раз в ту минуту, как на пороге появился ожидаемый королем дворянин.

Жильбер от удивления вскрикнул. Этим дворянином оказался маркиз де Фавра, которого дней десять тому назад он встретил у Калиостро; именно ему тот предсказал скорую и страшную смерть.

В то время, как Жильбер уходил все дальше и дальше, охваченный необъяснимым ужасом, который ему внушали не действительные события, но невидимая и таинственная сторона происходящего, маркиз де Фавра, как мы уже сказали в предыдущей главе, предстал перед королем Людовиком XVI.

Он замер на пороге, как прежде это сделал доктор Жильбер, но король сразу же его заметил и подал знак, чтобы тот приблизился.

Фавра шагнул вперед, поклонился и замер в почтительном ожидании, когда король сам с ним заговорит.

Людовик XVI остановил на нем испытующий взгляд, которому, кажется, нарочно учат королей; он может быть либо поверхностным, либо глубоким, в зависимости от способностей того, кто обращает этот взгляд на вошедшего.

Тома Май, маркиз де Фавра, был сорокапятилетним дворянином приятной наружности, в нем угадывались изысканность и в то же время решительность; лицо его было открытым и выражало смелость и искренность.

Король остался доволен осмотром, и на губах его мелькнула любезная улыбка.

— Вы — маркиз де Фавра? — спросил король.

— Да, государь, — отвечал маркиз.

— Вы желали быть мне представленным?

— Я выразил его высочеству графу Прованскому мое горячее желание засвидетельствовать королю мое почтение.

— Брат вам доверяет, не так ли?

— Надеюсь, что так, государь. Должен признаться, что самая моя заветная мечта заключается в том, чтобы вы, ваше величество, разделили это доверие.

— Брат знает вас уже давно, господин де Фавра…

— ..А вы, ваше величество, меня не знаете... понимаю; однако пусть ваше величество соблаговолит задать мне вопросы, и через десять минут вы будете знать меня не хуже, чем ваш августейший брат.

— Говорите, маркиз, — молвил Людовик XVI, украдкой бросив взгляд на портрет Карла Стюарта, который не выходил у него из головы и продолжал стоять в глазах, — продолжайте, я вас слушаю.