— Я дам тебе пять луидоров, чтобы ты купила себе шелковое платье, а малышу — бархатный костюмчик. А на пять других монет…

— Что же?

— ..Я добуду обещанный миллион.

— Ты опять собираешься играть, несчастный?

— Я тебе уже сказал, что нашел верный способ такого повышения ставок!

— Да, да, такой же, как тот, который слопал шестьдесят тысяч ливров, остававшихся у тебя после «португальского» дела.

— Нечестно заработанные деньги не приносят счастья, — сентенциозно заметил Босир, — а я всегда думал, что мы несчастливы потому, что именно так я и заработал те деньги.

— Можно подумать, что эти ты получишь по наследству. Кажется, у тебя был дядюшка, который умер то ли в Америке, то ли в Индии… Это он завещал тебе десять луидоров?

— Эти десять луидоров, мадмуазель Николь Леге, — с некоторым превосходством проговорил Босир, — эти десять луидоров — вы слышите? — будут заработаны не только честно, но и в определенном смысле благородно! Речь идет о деле, в котором заинтересован не только я, но и вся французская знать.

— А вы — знатного происхождения, господин Босир? — насмешливо молвила Никель.

— Скажите лучше: «де Босир», мадмуазель Леге. «Де Босир»! — подчеркнул он, — так записано в свидетельстве о рождении вашего сына, составленном в ризнице церкви Апостола Павла и подписанном Вашим покорным слугой, Жаном-Батистом-Туссеном де Босиром, в тот самый день, когда я дал ему CBQC имя…

— Подумаешь: осчастливил! — прошептала Николь.

— ..И состояние! — с гордостью прибавил Босир.

— Если Господь не смилостивится и не пошлет ему ничего другого, — покачав головой, возразила Николь, — бедному мальчику придется жить подаянием, а умереть в приюте.

— По правде говоря, мадмуазель Николь, — с раздосадованным видом промолвил Босир, — это нестерпимо: вы всегда всем недовольны!

— Да не терпите! — вскричала Николь, давая волю долго сдерживаемой злобе.

— Никто вас не просит терпеть! Я, слава Богу, никому не навязываюсь и ребенка своего не навязываю. Да я хоть нынче же вечером уйду и попытаю счастья в другом месте!

Николь встала и пошла к двери.

Босир бросился ей наперерез и, раскинув руки в стороны, преградил ей путь.

— Да говорю же тебе, злючка, — промолвил он, — что это счастье…

— Что? — перебила его Николь.

— ..наступит сегодня вечером. Я же тебе говорю, что даже если мои расчеты ошибочны, — а это совершенно невероятно, — я проиграю пять луидоров, только и всего.

— Бывают минуты, когда пять луидоров — целое состояние, слышите, господин мот?! Впрочем, вам этого не понять, ведь вы уже проиграли золотой слиток размером с этот дом.

— Это лишний раз доказывает мои достоинства, Николь: если я проиграл это золото, значит, мне было что проигрывать, а раз я мог заработать деньги раньше, стало быть, я и еще могу заработать; Бог всегда на стороне., ловких людей.

— Ну да, надейся, как же!

— Мадмуазель Николь, уж не безбожница ли вы случайно?

Николь пожала плечами.

— Может, вы последовательница учения господина де Вольтера, отрицающего роль Провидения?..

— Босир! Вы — дурак! — отрезала Николь.

— ..Что было бы неудивительно, ведь вы низкого происхождения. Должен вас предупредить, что эти идеи не пользуются популярностью в моем кругу и не имеют ничего общего с моими политическими воззрениями.

— Господин де Босир, вы — наглец! — прошипела Николь.

— У меня есть вера, слышите? И если кто-нибудь сказал бы мне: «Твой сын, Жан-Батист-Туссен де Босир, спустившийся, чтобы купить двухгрошовый леденец, поднимается сейчас, неся в руке кошелек, набитый золотыми», — я бы ему ответил: «Вполне возможно, на все воля Божья».

И Босир с благодушным видом поднял к небу глаза.

— Босир, вы — глупец! — заметила Николь. Не успела она договорить, как с лестницы донесся голосок Туссена-младшего:

— Папа! Мама!

Босир и Николь насторожились.

— Папа! Мама! — повторял малыш; голос его раздавался все ближе.

— Что случилось? — вскричала Николь, открывая дверь. — Иди сюда, детка, иди! — заботливо прибавила мать.

— Папа! Мама! — не унимался мальчик; его голос по-прежнему приближался, становясь все громче.

— Я не удивлюсь, — прошептал Босир, уловив в криках мальчика радостные нотки, — если чудо в самом деле свершилось и малыш нашел кошелек, о котором я только что говорил.

В эту минуту ребенок появился наконец на последней ступеньке лестницы. Он бросился в комнату, держа во рту леденец, а левой рукой прижимая к груди пакет со сладостями. Когда он разжал правый кулачок, у него на ладошке засняла, словно звезда Альдебаран, золотая монета.

— Боже мой! Боже мой! — вскричала Николь, забыв про дверь. — Что с тобой приключилось, мальчик мой любимый?

И она стала осыпать липкие щеки юного Туссена поцелуями, которые, казалось, способны были победить любую грязь, так велика была материнская любовь.

— Что случилось? — вскричал Босир, ловко завладев монетой и разглядывая ее при свете свечи. — А то случилось, что это настоящий луидор достоинством в двадцать четыре ливра.

Он снова подошел к мальчику и спросил:

— Где ты его нашел, мальчуган? Я бы с удовольствием туда отправился и поискал бы других луидоров.

— Я его не нашел, папа, — отвечал мальчик, — мне его дали.

— Как это дали? — воскликнула мать.

— Да, мама, какой-то господин! Николь едва не спросила, где этот господин. Однако наученная опытом, она из осторожности промолчала, потому что звала, как ревнив бывает Босир. И потому она лишь переспросила:

— Какой-то господин?

— Да, мамуля, — отвечал малыш, грызя леденец, — какой-то господин!

— Господин? — в свою очередь повторил Босир.

— Да, папочка. Какой-то господин вошел вслед за мной в лавку и спросил у лавочника: «Скажите, юного дворянина, которого вы сейчас обслуживаете, зовут де Босир, не так ли?» Босир с важностью выпятил грудь; Николь пожала плечами.

— Он сказал тек: «Не знаю, точно ли он дворянин, а зовут его в самом деле Босиром. — Он проживает где-то совсем рядом? — спросил этот господин. — Да, в доме налево отсюда, на четвертом этаже, под самой крышей. — Дайте этому мальчику самых вкусных сладостей, я заплачу», — сказал господин. Потом он повернулся ко мне и прибавил: «Держи, малыш, луидор. Это тебе на конфеты, когда съешь вот эти». И он вложил мне в руку луидор. Лавочник сунул мне пакет под мышку, и я пошел… Ой, а где же мой луидор?

Не заметив, как Босир утащил у него монетку, мальчик стал повсюду искать свой луидор.

— Растяпа! — проговорил Босир. — Должно быть, ты его потерял!

— Да нет же, нет! Нет! — повторял мальчик. Спор этот мог бы обернуться скандалом, если бы не последовавшее за тем событие, положившее ему конец.

Пока ребенок, еще продолжавший сомневаться в себе, искал по полу луидор, уже преспокойно лежавший в жилетном кармане Босира; пока Босир восхищался проворностью юного Туссена, явствовавшей из только что пересказанного и, может быть, немного приукрашенного нами рассказа мальчика; пока Николь, вполне разделявшая мнение своего любовника о раннем развитии сына, спрашивала себя, кто же на самом деле был этот щедрый на конфеты и луидоры господин, дверь медленно приотворилась, и приятный голос произнес:

— Добрый вечер, мадмуазель Николь! Добрый вечер, господин де Босир! Добрый вечер, малыш!

Все трое разом обернулись на этот голос.

На пороге стоял элегантно одетый господин, улыбаясь при виде семейной идиллии.

— Ой, вот тот господин с конфетами! — вскричал юный Туссен.

— Граф Калиостро! — в один голос воскликнули Николь и Босир.

— У вас прелестное дитя, господин де Босир! — заметил граф. — Должно быть, вы — счастливый отец!

После любезных слов графа наступила тишина. Калиостро вышел на середину комнаты и обвел ее пристальным взглядом, несомненно, желая оценить моральное и в особенности материальное положение, в котором оказались его старые знакомые; нескончаемые тайные интриги графа вновь и вновь приводили его к этим людям.