— Когда безоружный солдат не хочет бежать с поля боя, когда он ждет конца, когда он без страха встречает смерть, он отлично понимает, что его смерть бесполезна; но он понимает и то, что бежать стыдно, и предпочитает умереть!

— Маркиз, вы меня не убедили…

Он достал часы: они показывали три часа ночи.

— У нас есть еще час, — продолжал он. — Я сяду за этот стол и почитаю полчаса. А вы в это время подумайте. Через полчаса вы дадите мне окончательный ответ.

Подвинув стул, он сел за стол спиной к пленнику, раскрыл книгу и стал читать — Доброй ночи, сударь! — молвил Фавра. Он отвернулся к стене, чтобы, без сомнения, подумать обо всем без помех.

Барон несколько раз вынимал часы из жилетного кармана, волнуясь больше, чем пленник. Когда полчаса истекли, он встал и подошел к постели.

Однако он ждал напрасно: Фавра не оборачивался. Барон наклонился и, услышав ровное дыхание, догадался, что пленник спит.

— Ну что же, — сказал он сам себе, — я проиграл. Однако приговор еще не был произнесен. Возможно, он еще надеется…

Не желая будить несчастного, которого через несколько дней ожидал долгий и глубокий сон, он взял перо и написал на чистом листе бумаги:

«Когда приговор будет произнесен, когда маркиз де Фавра будет приговорен к смерти, когда у него не останется надежды ни по отношению к судьям, ни к его высочеству, ни к королю, то, ежели он изменит свое мнение, ему довольно будет позвать тюремщика Луи и сказать ему:

«Я решился бежать!» — и ему будет в этом оказана помощь.

Когда маркиз де Фавра будет ехать в повозке на казнь, когда маркиз де Фавра публично покается перед Собором Парижской Богоматери, когда маркиз де Фавра пройдет босиком и со связанными руками то небольшое расстояние от городской Ратуши, где он продиктует свое завещание, до виселицы на Гревской площади, то и тогда еще он может произнести вслух эти слова: «Я хочу жить!» — и он будет спасен.

Калиостро»

Засим посетитель взял лампу, еще раз подошел к пленника, дабы посмотреть, не проснулся ли он, и, видя, что он по-прежнему спит, пошел, не переставая оглядываться, к двери камеры, за которой неподвижно стоял тюремщик с невозмутимым смирением посвященного, готового к любым жертвам ради великого общего дела.

— Что я должен делать. Учитель? — спросил он — Оставайся в тюрьме и исполняй все, что тебе прикажет маркиз де Фавра.

Тюремщик поклонился, взял лампу из рук Калиостро и почтительно двинулся вперед, освещая путь своему повелителю.

В час пополудни того же дня секретарь Шатле спустился в сопровождении четырех вооруженных людей в темницу маркиза де Фавра и объявил, что он должен предстать перед судом.

Маркиз де Фавра был предупрежден об этом обстоятельстве графом Калиостро еще ночью, а в девять утра получил подтверждение от помощника начальника Шатле.

Слушание дела началось в половине десятого и продолжалось еще в три часа пополудни.

С девяти часов утра зал был битком набит любопытными, жаждавшими увидеть приговоренного к смерти.

Мы говорим «приговоренного к смерти», потому что никто не сомневался, что обвиняемый будет осужден.

В политических заговорах всегда есть несчастные, которые заранее обречены; толпа жаждет искупительной жертвы, и эти несчастные словно предназначены для этой жертвы.

Сорок судей расположились кругом в верхней части зала, а председатель сидел под самым сводом. Позади него висела картина, на которой был изображен распятый Иисус, а перед ним, в другом конце зала — портрет короля.

Зал суда был оцеплен двумя рядами гренадеров; дверь находилась под охраной четырех человек.

В четверть четвертого суд приказал привести обвиняемого.

Отряд из двенадцати гренадеров, ожидавших приказаний в центре зала по стойке смирно, отправились за маркизом.

С этой минуты все головы присутствовавших, даже судей, повернулись в сторону двери, в которую должен был войти маркиз де Фавра.

Минут десять спустя на пороге появились четыре гренадера.

За ними шагал маркиз де Фавра.

Восемь других гренадеров замыкали шествие.

Пленник шел в пугающей тишине среди затаивших дыхание двух тысяч человек, как это случается, когда перед собравшимися появляется наконец тот, кого все с нетерпением ожидали.

Он выглядел совершенно спокойным и был одет с особой тщательностью: на нем был расшитый шелковый камзол светло-серого цвета, белый атласный жилет, штаны такого же цвета, как камзол, шелковые чулки, башмаки с пряжками, а в петлице — орден Святого Людовика.

Он был изысканно причесан, волосы его были сильно напудрены и лежали «волосок к волоску», как пишут в своей «Истории Революции» два Друга свободы.

Пока маркиз де Фавра шел от двери до скамьи подсудимых, все следили за ним, затаив дыхание.

Прошло некоторое время, прежде чем председатель обратился к обвиняемому.

Председатель привычно взмахнул рукой, призывая присутствовавших к тишине, что было на сей раз совершенно излишне, и взволнованным голосом спросил:

— Кто вы такой?

— Я — обвиняемый и пленник, — отвечал Фавра абсолютно невозмутимо.

— Как вас зовут?

— Тема Май, маркиз де Фавра.

— Откуда вы родом?

— Из Блуа.

— Ваше звание?

— Полковник на службе короля.

— Где изволите проживать?

— Королевская площадь, дом номер двадцать один — Сколько вам лет?

— Сорок шесть.

— Садитесь.

Маркиз подчинился.

Только тогда присутствовавшие перевели дух: в воздухе пронесся зловещий ветер, словно повеяло жаждой мести.

Осужденный не ошибся; он огляделся: все устремленные на него глаза горели ненавистью; все кулаки угрожающе сжимались; чувствовалось, что народу нужна была жертва, ведь из рук этой толпы только что вырвали Ожара и Безенваля, и она каждый день ревела, требуя виселицы для принца де Ламбека.

Среди озлобленных физиономий с пылавшими ненавистью глазами обвиняемый узнал спокойное лицо и благожелательный взгляд своего ночного посетителя.

Он едва заметно ему кивнул и продолжал озираться.

— Обвиняемый! — молвил председатель. — Приготовьтесь отвечать на вопросы. Фавра поклонился.

— Я к вашим услугам, господин председатель, — отвечал он.

Начался второй допрос, который обвиняемый выдери жал с прежней невозмутимостью.

Затем началось слушание свидетелей обвинения.

Фавра, отказавшийся спасаться бегством, не хотел сдаваться без боя: он попросил вызвать в суд четырнадцать свидетелей защиты.

После того как были заслушаны свидетели обвинения, маркиз приготовился увидеть своих свидетелей, как вдруг председатель объявил:

— Господа! Слушание дела прекращается.

— Прошу прощения, сударь, — со своей обычной вежливостью обратился к нему Фавра, — вы позабыли одну вещь, правда, это сущая безделица — вы забыли заслушать показания четырнадцати свидетелей, вызванных по моему требованию.

— Суд решил их не слушать, — отвечал председатель Обвиняемый едва заметно нахмурился; сверкнув глазами, он воскликнул:

— Я полагал, что меня судит Шатле, и ошибался: насколько я понимаю, меня судит испанская инквизиция!

— Уведите обвиняемого! — приказал председатель. Фавра снова отвели в темницу. Его спокойствие, благородные манеры, мужество произвели некоторое впечатление на тех из зрителей, кто пришел без предубеждения.

Однако следует заметить, что таких было немного. Когда Фавра уводили, ему вдогонку понеслись оскорбления, угрозы, свист.

— Казнить! Казнить! — орали пятьсот глоток. Вопли преследовали его и после того, как за ним захлопнулась дверь.

Тогда, будто обращаясь к самому себе, он прошептал:

— Вот что значит вступать в заговор с принцами! Как только обвиняемый вышел, судьи удалились на совещание.

Вечером Фавра лег спать в свое обычное время. Около часу ночи кто-то вошел к нему и разбудил. Это был тюремщик Луи.