Рекламный блок закончился, и начали передавать новости. Главное событие — первичные президентские выборы. С небольшим перевесом — 52 процента за и 48 процентов против — победил Голдуотер и получил всех делегатов Калифорнии.

Джордж чертыхнулся.

— Аминь, — сказала Верина.

— Новость в самом деле плохая. Ярый расист будет одним из двух кандидатов на пост президента.

— А может быть, это хорошая новость, — возразила Верина. — Что, если все здравомыслящие республиканцы проголосуют за кандидата демократов, чтобы провалить Голдуотера?

— Будем надеяться.

Зазвонил телефон, и Джордж взял трубку параллельного аппарата на прикроватном столике. Он сразу узнал южный говор Скипа Диккерсона, который спросил:

— Ты видел результаты?

— Этот чертов Голдуотер победил, — сказал Джордж.

— Мы думаем, это хорошая новость, — донеслось на другом конце провода. — Рокфеллер, может быть, и победил нашего человека, но Голдуотер слишком консервативен. Джонсон утрет ему нос в ноябре.

— Люди Мартина Лютера Кинга тоже так думают.

— Откуда тебе известно?

Джордж слышал, что сказала Верина.

— Я поговорил кое с кем из них.

— Уже? Результаты только что сообщили. Ты что, в кровати с доктором Кингом?

Джордж рассмеялся.

— Не важно, с кем я в кровати. Что сказал Джонсон, когда ты сообщил ему результаты?

Скип немного помолчал.

— Тебе это не понравится.

— Но я должен знать.

— Он сказал: «Теперь я смогу победить без помощи этого коротышки». Извини, но ты сам напросился.

— Черт его дери.

Коротышка — это Бобби. Джордж сразу понял политический расчет Джонсона. Если бы Рокфеллер был его противником, Джонсону пришлось бы лезть из кожи вон, чтобы привлечь на свою сторону либерально настроенных избирателей, и если бы Бобби шел на выборы в одной упряжке с ним, ему было бы легче добиться этой цели. Но если бы ему пришлось бороться против Голдуотера, он мог бы автоматически рассчитывать на всех либерально настроенных демократов, а также многих республиканцев с либеральными взглядами. Наличие такой альтернативы гарантировало бы голоса белых представителей рабочего класса, большинство из которых были расистами. Поэтому ему больше не нужен был Бобби, и фактически он становился помехой.

— Извини, Джордж, — стал заканчивать Скип, — это реальная политика.

— Ясно. Я скажу Бобби. Хотя он, наверное, и сам догадался. Спасибо за информацию.

— Не стоит благодарности.

Джордж повесил трубку и сказал Верине:

— Джонсон уже не хочет идти на выборы в паре с Бобби.

— Ясное дело. Он терпеть не может Бобби и сейчас в нем уже не нуждается. Кого он возьмет взамен?

— Юджина Маккарти, Хьюберта Хамфри или Томаса Додда.

— А куда в таком случае девать Бобби?

— В этом-то и проблема. — Джордж встал и уменьшил звук телевизора до шепота, а потом вернулся в кровать. — Как министр юстиции Бобби бесполезен со времени убийства. Он продолжает вести тяжбу с южными штатами, которые не дают голосовать неграм, но он делает это без всякого интереса. Он перестал вести борьбу с организованной преступностью, а раньше он преуспел на этом поприще. Мы признали виновным Джимми Хоффу, а Бобби даже этого не заметил.

— Что тогда тебе остается делать? — спросила Верина со свойственной ей практичностью. Она была одной из немногих людей, которые, как Джордж, думали наперед.

— Уйти с работы.

— Ну, ты даешь!

— Полгода я болтался, как цветок в проруби. Больше не хочу. Если Бобби действительно вышел в тираж, я увольняюсь. Я восхищаюсь им, но я не собираюсь жертвовать своей жизнью ради него.

— Что ты будешь делать?

— Может быть, мне удастся получить хорошую работу в какой-нибудь юридической фирме в Вашингтоне. У меня за плечами трехгодовой опыт работы в министерстве юстиции, а это многого стоит.

— Негров не особенно берут на работу.

— Это верно, и многие фирмы даже не захотят пригласить меня на собеседование. Но другие могут взять на работу, чтобы только доказать: мол, мы либералы.

— Ты думаешь?

— Времена меняются. Линдон серьезно настроен на предоставление всем равных возможностей. Он направил Бобби записку, где отмечается, что в министерстве юстиции мало женщин-юристов.

— Отрадно слышать.

— Бобби рвал и метал.

— Так значит, ты будешь работать в юридической конторе?

— Если останусь в Вашингтоне.

— А если нет?

— Поехал бы в Атланту. Если я еще нужен доктору Кингу.

— Ты бы переехал в Атланту… — задумчиво сказала Верина.

— Да, может быть.

Они замолчали, глядя на экран. Ринго Старр заболел тонзиллитом, сообщил диктор. Джордж сказал:

— Если бы я переехал в Атланту, мы могли бы быть вместе все время.

Она замерла в задумчивости.

— Тебе хотелось бы этого? — спросил он ее.

Она ничего не отвечала.

Он знал почему. Он не сказал, как они будут вместе. Он не строил никаких планов на этот счет, но они подошли к тому моменту, когда должны были решать, жениться ли.

Верина ждала его предложения.

В его сознании возник образ Марии Саммерс, непрошено, нежеланно. Джордж задумался.

Зазвонил телефон, и он взял трубку. Это был Бобби.

— Привет, Джордж. Просыпайся, — шутливо произнес он.

Джордж сосредоточился, пытаясь на минуту отложить мысль о женитьбе. Впервые за долгое время голос Бобби звучал веселее.

— Вы слышали о результатах в Калифорнии? — спросил Джордж.

— Да, слышал. Это значит, что Линдон не нуждается во мне. Так что я буду баллотироваться в сенаторы. Что ты об этом думаешь?

— В сенаторы? — удивился Джордж. — От какого штата?

— Нью-Йорк.

Значит, Бобби будет заседать в сенате. Может быть, он встряхнет этих старых закоснелых консерваторов с их флибустьерскими замашками и канительной тактикой.

— Замечательно, — откликнулся Джордж.

— Я хочу, чтобы ты вошел в мою предвыборную команду. Что скажешь?

Джордж взглянул на Верину. Минутой назад он был готов сделать ей предложение. Но теперь он не переедет в Атланту. Он будет работать во время предвыборной кампании, и если Бобби победит, он вернется в Вашингтон и будет работать у сенатора Кеннеди. Все снова меняется. — Я говорю да. Когда мы начинаем?

В понедельник 12 октября Димка находился с Хрущевым в Пицунде на Черном море.

Хрущев был не в лучшей форме. Он утратил былую энергичность, вел разговоры, мол, старикам нужно уходить, они должны давать дорогу новому поколению. Димка тосковал без старого Хрущева, этого низенького и толстого гнома с его бредовыми идеями, и надеялся, что он еще вернется.

Кабинет представлял собой обшитую панелями комнату с восточным ковром и письменным столом из красного дерева, уставленным телефонами. Зазвонивший телефон был специальным аппаратом высокочастотной связи с партийными и правительственными инстанциями. Димка снял трубку, услышал низкий рокот брежневского голоса и передал ее Хрущеву.

Димка услышал только часть разговора. На то, что говорил Брежнев, Хрущев отвечал:

— Почему?.. По какому вопросу?.. Я в отпуске, что может быть срочного? Что ты имеешь в виду, вы все собрались?.. Завтра?.. Хорошо.

Повесив трубку, он начал объяснять. Президиум хотел, чтобы он вернулся в Москву для обсуждения срочных сельскохозяйственных вопросов. Брежнев настаивал.

Хрущев долго сидел в задумчивости. Димку он не отпускал. Потом он сказал:

— У них нет никаких срочных сельскохозяйственных вопросов. Это то, о чем ты меня предупреждал в мой день рождения. Они хотят выбросить меня.

Так значит, Наталья была права, подумал потрясенный Димка.

Он поверил заверениям Хрущева, и, казалось, они подтвердились в июне, когда Хрущев вернулся из Скандинавии и ареста не состоялось. Тогда Наталья сообщила, что у нее нет никакой информации, как развиваются события. Димка заключил, что заговор не состоялся.