Ребекка подумала, что это благодаря Карле, ее приемной матери, она здесь, в Вашингтоне, представляя свою страну, ведет переговоры с наиболее влиятельными людьми в мире. Карла взяла себе насмерть перепуганную тринадцатилетнюю еврейскую девочку в истерзанном войной Берлине и вселила в нее уверенность, благодаря которой она стала государственным деятелем международного масштаба. Я должна попросить для себя фотографию с предстоящей встречи и послать ей, подумала Ребекка.

Со своим боссом Гансом-Дитрихом Геншером и группой помощников она вошла в здание современной архитектуры, где размещался государственный департамент. Фойе высотой в два этажа украшала огромная картина на стене «Защита свобод человека», изображающая пять свобод, которых защищают американские солдаты.

Немцев приветствовала женщина, до этого говорившая по телефону с Ребеккой мягким приятным голосом: Мария Саммерс.

Ребекка удивилась, увидев, что Мария — афроамериканка. Потом она устыдилась своей реакции: не было причины, по которой афроамериканка не должна занимать высокий пост в государственном департаменте. Тем не менее Ребекка отметила, что в здании совсем немного людей с темной кожей. Мария была одной из этих немногих, и в конце концов удивление Ребекки оказалось оправданным.

Мария проявляла дружелюбие и приветливость, но что касается госсекретаря Джеймса Бейкера, то он не спешил выказывать такое отношение. Немцы ждали его в премной пять минут, потом десять. Мария оказалась в неудобном положении. Ребекка начала беспокоиться. Она поняла, что это не случайно. Заставить вице-канцлера ждать было рассчитанным оскорблением. Бейкер явно был настроен враждебно.

Как слышала Ребекка, американцы иногда устраивали подобные вещи, а потом сообщали СМИ, что посетителям выразили неуважение из-за их взглядов. Эти действия давали толчок сомнительным публикациям в прессе стран, откуда приезжали визитеры. Рональд Рейган так поступил в британским оппозиционным лидером Нейлом Кинноком, потому что он тоже выступал за разоружение.

После пятнадцатиминутного ожидания их провели в кабинет госсекретаря. Бейкер, долговязый, спортивного вида мужчина, говорил с техасским акцентом, но в нем не было ничего от провинциала: он был безукоризненно подстрижен и одет. Он демонстративно быстро пожал Гансу-Дитриху Геншеру руку и сказал:

— Мы глубоко разочарованы вашей оппозицией.

К счастью, Геншер был из тех, кто за словом в карман не лезет. Он пятнадцать лет занимал пост вице-канцлена и министра иностранных дел и знал, как реагировать на дурные манеры.

— Мы считаем, что ваша политика отстала от жизни, — спокойно ответил он. — Ситуация в Европе изменилась, и вам нужно принимать это во внимание.

— Мы должны поддерживать средства ядерного сдерживания НАТО, — сказал Бейкер так, словно повторял мантру.

Геншер через силу сдержал себя.

— Мы не согласны, как и наш народ. Четверо из пяти немцев хотят, чтобы все ядерное оружие было выведено из Европы.

— Их вводит в заблуждение кремлевская пропаганда.

— Мы живем в демократической стране. В конце концов, решает народ.

Дик Чейни, американский министр обороны, также присутствовал в комнате.

— Одна из главных целей Кремля — превратить Европу в зону, свободную от ядерного оружия, — сказал он. — Мы не должны попасть в эту ловушку.

Геншер был явно раздражен, что его поучают люди, которые знают о европейской политике гораздо меньше, чем он. Он выглядел школьным учителем, который безуспешно пытается что-то объяснить заведомо тупым ученикам.

— «Холодная война» закончилась, — произнес он.

Ребекка пришла в уныние, поняв, что разговор абсолютно бесполезен. Никто не слушал: решение ими всеми принято заранее.

Она не ошиблась. Стороны обменивались раздраженными замечаниями еще несколько минут, и потом встреча закончилась.

Никакого фотографирования не предвиделось.

Когда немецкая делегация выходила, Ребекка ломала голову, как спасти положение, но ничто не приходило на ум.

В вестибюле Мария Саммерс сказала Ребекке:

— Все пошло не так, как я ожидала.

Это не было извинением, но близким к нему настолько, насколько положение Марии позволяло принести его.

— Ничего, — ответила Ребекка. — Жаль, что диалога было мало, а разногласий много.

— Можно ли что-нибудь сделать, чтобы сблизить наши позиции по этому вопросу?

Ребекка хотела сказать, что не знает, но вдруг ей пришла в голову мысль.

— Можно, — сказала она. — Почему бы президенту Бушу не приехать в Европу? Пусть он все увидит своими глазами. Поговорит с поляками и венграми. Уверена, что он изменит свое мнение.

— Вы правы, — заметила Мария. — Я предложу это. Спасибо.

— Желаю удачи. До свидания.

Лили Франк и ее семья были изумлены.

Они смотрели новости по западногерманскому телевидению. В Восточной Германии его смотрели все, даже партийные аппаратчики: достаточно было взглянуть, куда повернуты антенны на их домах.

Перед телевизором сидели Лили, ее родители Карла и Вернер, Каролин с Алисой и ее жених Гельмут.

Сегодня, 2 мая, венгры открыли границу с Австрией.

Они ничего не скрывали. Власти провели пресс-конференцию в городке Хегисалом, где дорога из Будапешта в Вену пересекает границу. Вероятно, они даже пытались спровоцировать Советы на ответные действия. На грандиозной церемонии перед сотнями иностранных журналистов электронная система сигнализации и наблюдения была выключена вдоль всей границы.

Семья Франков смотрела на все это с недоверием.

Пограничники большими ножницами для резки металла кромсали ограду, собирали куски колючей проволоки и небрежно сваливали их в кучу.

— Боже мой! — воскликнула Лили. — Ведь это сносят «железный занавес».

— Советы этого не потерпят, — сказал Вернер.

Лили не была так уверена. В последние дни она вообще во всем сомневалась.

— Венгры не стали бы этого делать, если бы не ожидали, что Советы смирятся с этим. Разве не так?

Ее отец покачал головой.

— Они, наверное, думают, что это сойдет им с рук.

Глаза Алисы засветились надеждой.

— Но это значит, что Гельмут и я сможем уехать! — оживилась она. Им очень хотелось выбраться из Восточной Германии. — Мы можем поехать на машине в Венгрию будто бы отдохнуть, а потом перейти границу в Австрию.

Лили искренне желала, чтобы перед Алисой открылись возможности, которых она сама лишилась. Ноэтобудет не так-то просто.

— Мы правда сможем? — спросил Гельмут.

— Нет, не сможете, — отрезал Вернер. Он показал рукой на телевизор. — Прежде всего, я не вижу, чтобы кто-то на самом деле уже переходил границу. Давайте посмотрим, случится ли это. Во-вторых, венгерское правительство в любой момент может передумать и начнет арестовывать людей. В-третьих, если венгры действительно позволят людям уезжать, то Советы пошлют танки, чтобы прекратить это.

Лили подумала, что отец настроен слишком пессимистично. Сейчас, в свои семьдесят лет, он становился робким. Она судила об этом по тому, как он вел дела в бизнесе. Он отверг идею телевизоров с дистанционным управлением, и когда их производство стало всюду быстро расти, его фабрике пришлось наверстывать упущенное.

— Посмотрим, — сказала Лили. — В ближайшие дни кто-то обязательно попытается перейти границу. И мы узнаем, будут ли их останавливать.

Алиса возбужденно заговорила:

— А что, если дедушка Вернер не прав? Мы не можем упускать такого случая. Что нам делать?

Ее мать Каролин беспокойно заметила:

— Мне кажется, это опасно.

Вернер обратился к Лили:

— Почему ты думаешь, что власти Восточной Германии будут и в дальнейшем разрешать нам ездить в Венгрию?

— Им ничего не останется делать, — возразила Лили. — Если они запретят ездить летом на отдых тысячам семей, то тогда действительно будет революция.

— Если другим разрешат, то нам едва ли.