Джаспер воспринял ее сочувствие с более острой болью, чем презрение.

— В любом случае это не навсегда, — недовольно сказал он.

— Ты уверен?

— Да, уверен.

— Я еще покажу себя.

— Где? В Бонне?

— Из Европы еще будут приходить новости, которые затмят все остальное на американском телевидении. Следи за тем, что я буду сообщать.

Лицо Верины стало грустным.

— Значит, ты решил ехать?

— Я же сказал, что должен ехать.

— В таком случае, — с сожалением сказала она, — не рассчитывай застать меня здесь, когда вернешься.

* * *

Джаспер никогда не был в Будапеште. В годы юности он всегда смотрел на запад, в сторону Америки. Кроме того, всю его жизнь Венгрию закрывали серые облака коммунизма. Но в ноябре 1988 года, когда экономика страны пришла в упадок, произошло нечто немыслимое. Небольшая группа молодых коммунистов-реформаторов взяла в свои руки бразды правления, и один из них, Миклош Немет, стал премьер-министром. В числе прочих мер он открыл фондовую биржу.

У Джаспера это не укладывалось в голове.

Всего шесть месяцев назад Кароли Грос, лидер венгерских коммунистов, проводивший жесткую линию, в интервью журналу «Ньюсуик» заявил, что многопартийная демократия «исторически невозможна» в Венгрии. Но Немет ввел в действие новый закон, позволяющий создание независимых политических «клубов».

Это была сенсация. Но необратимы ли перемены? Не надавит ли скоро Москва?

Джаспер прилетел в Будапешт в январскую метель.

Снег лежал на неоготических башнях здания парламента. В этом здании Джаспер встречался с Миклошом Неметом.

Джаспер договаривался об интервью через Ребекку Гельд. Хотя он раньше не встречался с ней, он знал о ней от Дейва Уильямса и Валли Франк. Прибыв в Бонн, он сразу разыскал ее, поскольку с ней было проще всего установить контакт. Сейчас она была важной фигурой в министерстве иностранных дел Германии. Помимо этого, она состояла в дружеских, а может быть, как догадался Джаспер, любовных отношениях с Фредериком Биро, помощником Миклоша Немета. Биро организовал интервью.

Он же встретил Джаспера в вестибюле и провел его по лабиринту коридоров в кабинет премьер-министра.

Немет был невысокого роста мужчина в возрасте всего сорока одного года с густыми каштановыми волосами, вьющимися надо лбом. На его лице отразились интеллект, решительность и нервозность. Для интервью он расположился за дубовым столом в окружении помощников. По тому, как он напряженно держался, было видно, что он адресует свои слова не только Джасперу, но и правительству Соединенных Штатов — и Москве, которая будет наблюдать за ним.

Как любой премьер-министр, он говорил общими фразами. Дескать, впереди тяжелые времена, но в конце концов страна выйдет из трудностей окрепшей. Ну, началось, подумал Джаспер. Он хотел услышать что-то более конкретное.

Он спросил, могли бы новые политические «клубы» стать политическими партиями.

Немет пристально, в упор посмотрел на Джаспера и сказал твердым голосом:

— В этом наша главная цель.

Джаспер скрыл свое изумление. Ни в одной стране за «железным занавесом» не было независимых политических партий. Действительно ли Немет имел это в виду?

Джаспер спросил, откажется ли когда-нибудь коммунистическая партия от своей «руководящей роли» в венгерском обществе.

Немет бросил на него такой же взгляд.

— Могу предположить, что через два года главой правительства не будет член политбюро, — сказал он.

Джаспер чуть не воскликнул: «Господи, боже мой!»

Птица удачи была у него в руках, самое время задать кульминационный вопрос.

— Могут ли вмешаться Советы, чтобы не дать хода этим преобразованиям, как в 1956 году?

Немет в третий раз посмотрел на Джаспера.

— Горбачев приоткрыл кипящий котел, — проговорил он медленно и отчетливо, а потом, сделав небольшую паузу, добавил: — Можно обжечься, но перемены необратимы.

И Джаспер понял, что у него будет первый сенсационный материал из Европы.

* * *

Несколькими днями позже он смотрел видеозапись своего репортажа в том виде, в каком он появился на американском телевидении. Ребекка сидела рядом с ним, уравновешенная, уверенная в себе женщина пятидесяти с лишним лет, дружелюбная, но с виду властная.

— Да, я думаю, Немет отвечает за каждое свое слово, — сказала она Джасперу.

Он заканчивал свой репортаж, говоря в камеру перед зданием парламента, и снежинки падали ему на волосы.

«Земля скована морозом в этой восточноевропейской стране, — говорил он с экрана. — Но, как всегда, семена весны прорастают под землей. Венгерский народ явно хочет перемен. Но допустят ли этого его московские повелители? Миклош Немет считает, что в Кремле появилось новое настроение терпимости. Время покажет, прав ли он».

На этом репортаж Джаспера заканчивался, но сейчас, к его удивлению, он увидел, что к его материалу сделано добавление. От имени Джеймса Бейкера, госсекретаря в администрации Джорджа Буша, выступал некий представитель, отвечая на вопрос невидимого интервьюера. «Признакам смягчения в позиции коммунистов нельзя доверять, — говорил он. — Советы пытаются вселить Соединенным Штатам ложное чувство безопасности. Нет оснований сомневаться в желании Кремля осуществить интервенцию в Восточной Европе в любую минуту, когда они сочтут, что над ними нависла угроза.

Сейчас настоятельно необходимо делать упор на надежность средств ядерного устрашения, имеющихся у НАТО.

— Господи, — проговорила Ребекка. — На какой планете они живут?

* * *

Таня Дворкина вернулась в Варшаву в феврале 1989 года.

Ей не хотелось оставлять Василия в Москве, предоставленного самому себе, не только потому, что она будет скучать по нему, но и потому, что ее не покидала тревожащая мысль, а не будет ли он приводить домой молоденьких девиц. В общем, она не верила в такую возможность. Это дела давно минувших дней. Все равно ей было немного неспокойно.

Варшава была важным назначением. Польша бурлила. «Солидарность» каким-то образом поднялась из могилы. Как ни странно, генерал Ярузельский — диктатор, который семью годами раньше задушил свободу, нарушив все обещания и задавив независимое профобъединение, — в отчаянии согласился на переговоры за «круглым столом» с оппозиционными группами.

По мнению Тани, Ярузельский не изменился, изменился Кремль. Ярузельский остался прежним тираном, но он больше не рассчитывал на советскую поддержку. По словам Димки, Ярузельскому сказали, что Польша должна решать свои проблемы без помощи Москвы. Когда Михаил Горбачев сказал это, Ярузельский не поверил ему, как никто другой из восточноевропейских правителей. С тех пор прошло три года, и наконец смысл сказанного начал доходить до них.

Таня не представляла, что произойдет. Не представлял никто. Никогда в жизни она не слышала столько разговоров о переменах, либерализации и свободе. Но коммунисты продолжали оставаться у власти в советском блоке. Приближался ли день, когда оца и Василий смогут раскрыть свой секрет и сказать миру, кто такой Иван Кузнецов? В прошлом такие надежды рушились под гусеницами советских танков.

Как только Таня прибыла в Варшаву, ее пригласили на ужин к Дануте Горской.

Позвонив в дверь, она вспомнила, как семь лет назад, когда Ярузельский объявил военное положение, Дануту среди ночи грубо выволакивали из этой квартиры омоновцы в камуфляжной форме.

Сейчас, открыв дверь, Данута широко улыбнулась, обняла Таню и провела в небольшую квартиру. В столовой ее муж Марек открывал бутылку венгерского рислинга. На столе стояла тарелка с сосисками и горчичница.

— Полтора года я просидела в тюрьме, — рассказала Данута. — Видимо, они выпустили меня, потому что я проводила пропагандистскую работу среди заключенных. — Она засмеялась, запрокинув голову.