В кабинет капитана он вошел, стараясь выглядеть невозмутимым, как и полагается офицеру КГБ.

Сухарев сидел в кабинете один. По его мрачному лицу Саша сразу догадался, что хороших новостей не будет.

— Вот что, товарищ лейтенант, — официально начал капитан. — По твоему заявлению относительно Ганса Вессера…

— Мерца…

— Относительно Ганса Вессера, — повторил капитан, повышая голос, — проведена тщательная проверка. Выводы нашей контрразведки, занимавшейся им в сорок пятом, полностью подтвердились. Но мы этим не ограничились и подключили немецких товарищей. По нашей просьбе они копнули биографию Ганса Вессера. Она подлинная, Саша. Если тебе интересно, можешь посмотреть их материалы.

— Если позволите, товарищ капитан. — Готовность к подобному повороту не смягчила разочарования Саши. — Но ведь Вессер исчез после освобождения…

— Так не он один, — передернул плечами Сухарев. — В послевоенной неразберихе многие затерялись. Не исключено, что Ганс Вессер и сейчас проживает где-то в ФРГ или другой стране. Никаких оснований искать его у нас нет. Ни у нашего правосудия, ни у правосудия ГДР не имеется претензий к герру Вессеру.

— Это касается Вессера, — сказал Саша. — А Генрих Мерц?

— Запрашивали и о нем, конечно. Действительно, был такой ученый, врач, окончил Гейдельбергский университет. По некоторым данным, сотрудничал с нацистами…

— Так это он! — закричал Саша, забывая, где находится и с кем говорит.

— Может быть, — поморщился капитан, не сочтя, однако, нужным одернуть лейтенанта, — возможно, этот Мерц и тот, что приезжал в Бухенвальд, — одно и то же лицо. Только загвоздка в том, что этот Мерц погиб в сорок пятом при бомбежке Берлина.

— Но он точно погиб? — недоверчиво прищурился Саша.

— Точно знает один Господь Бог, как попы говорят. Бормана до сих пор найти не могут, а тут какой-то Мерц, про которого толком ничего и не известно… Короче, Саша, этот вопрос закрыт.

Волков понуро опустил голову. Капитан подошел к нему, отечески положил руку на плечо:

— Да понимаю я все, Саша. Тяжело тебе. Мать на твоих глазах… Но не могу я больше ничего для тебя сделать, понимаешь? Не вправе!

— Понимаю, товарищ капитан. Разрешите идти?

— Иди… А это возьми. — Сухарев протянул лейтенанту картонную папку без наклейки. — Сведения немецких товарищей.

Когда Саша ушел, капитан Сухарев потер гладко выбритый подбородок и в задумчивости вытряхнул из пачки «Беломора» две лишних папиросы. Обознался ли Волков? Все может быть… Встречаются очень похожие лица, а Волков видел Мерца лишь однажды, и то мельком. Правда, при обстоятельствах, не способствующих забывчивости…

Капитан чиркнул спичкой, заглядевшись на оранжево-синий огонек. Ошибся Волков или нет — раз руководство считает, что заниматься этим вопросом не следует, так тому и быть.

Саша Волков разложил перед собой листы из полученной от капитана папки — отдельно немецкий оригинал, отдельно перевод. Он хотел быть уверенным, что ничего не упущено, ни одному слову не придано неточного значения.

Вооружившись карандашом, он внимательно читал, отчеркивая особо примечательные места.

Таковых, на его взгляд, хватало.

Во-первых, Ганс Вессер, уроженец городка Финстерва-льде, километрах в ста пятидесяти от Берлина, был человеком одиноким — родители его погибли при пожаре, когда ему исполнилось одиннадцать лет, и мальчик воспитывался в приюте. Родственников, которые взяли бы его к себе, не нашлось. Это означало, что некому предъявить для опознания фотографию Вессера. Конечно, должны остаться люди из приюта, да где и как их искать спустя столько лет после войны?

Во-вторых, Вессер не был женат. И здесь никаких зацепок.

В-третьих, пехотный полк вермахта, где он служил, был почти полностью уничтожен в боях с американскими войсками в феврале сорок пятого, так что и уцелевших сослуживцев Вессера найти весьма непросто.

Если бы я подыскивал человека, за которого хотел бы себя выдать, рассуждал Саша, лучшей кандидатуры, чем Вессер, я бы не сумел подобрать.

Волков подчеркнул слова «выздоравливал после тяжелого ранения в берлинском военном госпитале Шенеберг».

А Мерц, по утверждению капитана Сухарева, погиб при бомбардировке Берлина в сорок пятом.

И как это странно говорил капитан: «По некоторым сведениям, Мерц сотрудничал с нацистами»… По каким еще «некоторым сведениям»? Весьма загадочная формулировка. И что означает «сотрудничал»? То, что он при гитлеровском режиме работал в какой-нибудь больнице, лечил эсэсовцев? Или то, что он проводил в концлагерях опыты над заключенными? Разница существенная, но ведь во втором случае его искали бы как нацистского преступника и, даже удостоверившись в его гибели, сообщили бы о ней именно как о гибели преступника, а не просто некоего врача Мерца.

Саша блуждал в дебрях догадок. Он не занимался специально историей Третьего рейха, более того, избегал этой темы, что вполне понятно. Но он знал, что традиционную немецкую пунктуальность нацисты довели до гипертрофированной стадии. У них не пропадал ни винтик, ни ниточка, не говоря уже о человеке. А тут вдруг столько неопределенности, да еще в деле, по-видимому, достаточно известного ученого! «Какой-то», «где-то», «по некоторым данным»…

Где, например, подлинные фотографии Мерца времен войны? Достаточно провести антропометрические измерения снимков Мерца и Вессера, чтобы установить их идентичность или различие!

«Этим вопросом заниматься не будут»… Почему, черт побери? Ищут же Бормана, Менгеле… Не потому ли, что их деяния хорошо известны? А Мерц — темная лошадка, ни у кого к нему претензий нет…

Саша даже вспотел от внезапно осенившего предположения. Он бросил карандаш на стопки листов, встал из-за стола, налил полный стакан теплой воды из захватанного графина, большими глотками выпил.

Неужели такое возможно?! Неужели…

Генриха Мерца не ищут (или не считают преступником, коль скоро он числится умершим) не потому, что он слишком незначительная фигура, и не потому, что он мало натворил, а по совсем противоположной причине! Потому что в Третьем рейхе секреты Мерца оберегались тщательнее, чем секреты того же Менгеле! Настолько тщательно, что само существование этой личности признавалось каким-то призрачным: да, вроде есть… Некто… Конкретнее? Да черт его знает… И это в помешанной на скрупулезном документировании мелочей нацистской Германии!

И никто — ни сразу после войны, ни позже — не свидетельствовал о преступлениях Мерца, даже не упоминал о нем…

Волков вернулся к столу, взял карандаш, чистый лист бумаги и крупным твердым почерком написал:

1. Я убежден, что Генрих Мерц и Ганс Вессер — одно и то же лицо, что в мае сорок пятого Мерц выдал себя за лейтенанта вермахта.

2. Я убежден, что Генрих Мерц занимался в гитлеровской Германии деятельностью настолько важной для нацистов, что его окружили наивысшей секретностью.

3. Я убежден, что Генрих Мерц жив, скрывается и продолжает свою деятельность, в чем бы она ни заключалась.

4. Я убежден, что эта деятельность представляет огромную опасность для нашей страны и человечества, что Генрих

Мерц должен быть объявлен в розыск по всему миру как нацистский преступник, изобличен и предан суду.

Рука Саши дрожала от волнения, пока он писал. Закончив, он сунул карандаш в нагрудный карман, перечитал получившийся текст и горько засмеялся в пустой комнате.

Прямо манифест! Подумаешь, «я убежден»! Эмиль Золя— «я обвиняю»… Кто обвиняет-то? Мальчишка, лейтенантишка зеленый! Для кого он писал, кто станет это читать? А если прочтут, попрут еще из органов как повредившегося рассудком. И обоснование под рукой: концлагерь, трагическое детство…

Скомкав листок, Волков бросил его в пепельницу и поджег спичкой. Пламя быстро съело тонкую бумагу.

12 мая 1968 года

Лондон

11 часов утра