Хитрейший сыскной лис придумал великолепный ход. Он сообщит эмиссару «Сириуса» о том, что имеющаяся у него запись — лишь часть беседы, которую полностью зафиксировать не удалось. А в другой части Флетчер и Эмерсон якобы говорили о своих подозрениях по поводу базы близ Коадари. И, соответственно, Маклэген счел своим долгом предупредить друзей.

Так лента оказалась у Альфреда Либецайта (а счет Маклэгена ощутимо пополнился).

Либецайт бушевал.

— Как, — кричал он на своих ближайших помощников Рэнда и Гравитца, молотя кулаком по столу, — как этот пройдоха сенатор мог пронюхать о Фортрессе? Как?!

В его воплях было много театрального подражания кумиру по имени Адольф.

— Но, сэр, — робко возразил Гравитц, — ничего еще не случилось. Никакого шевеления по этому поводу ли в ЦРУ, ни в администрации, по сведениям Хартмана, мы не наблюдаем. Подтверждением служит и то, что сенатор собирается лично вылететь в Коадари. Все говорит не об официальном расследовании, а о каких-то частных догадках Флетчера. Так же считает и Маклэген. Эмерсону же и вовсе ничего не известно. Маклэген подробно передал на словах незаписанную часть их беседы. В сущности, у них есть только два слова — Коадари и чакамае.

— Ладно. — Гнев Либецайта несколько улегся. — Приказ будет таким. Не спускать глаз с Флетчера, использовать все имеющиеся технические средства. Докладывать лично мне. Я вскоре возвращаюсь в Нью-Йорк, там еще остались дела, а потом в Луизиану, в Редвилл… Когда у нас будет больше информации, решим, как поступить. Хорошо, если бы вы оказались правы, Гравитц. И не забывайте, что Флетчер — не Кении Вестайн.

— Видимо, мне все же не удастся убедить вас, сенатор, — сказал Моддард, — но снова прошу вас отказаться от поездки в Бразилию. Предоставьте это Ордену. Предоставьте это нам.

Флетчер постукивал авторучкой по подлокотнику кресла.

— Какие же силы, — спросил он по-военному, — вы собираетесь туда направить?

— Силы? — удивился Проводник. — Вы имеете в виду что-то вроде десанта9 Сенатор, я ведь не президент США

— Но…

— Прошло много лет, мистер Флетчер, с тех пор, как вы услышали два слова. Возможно, тогда они и указывали путь, но теперь… Вероятнее всего, там уже ничего нет.

— А если есть?

— Тогда появление в Коадари более или менее значительной группы лишь насторожит Дамеон, и мы проиграем. Оптимальным вариантом будет поручить это двоим, но тем, кто стоит многих. С одним из них вы знакомы, это Хранитель Рэнди Стил.

— А второй?

— Магистр Фил Эванс. Один из лучших наших людей

— Трое, — сказал Флетчер. — Они и я. Это касается не только моего сына, но и моей страны, и всего мира. Я единственный из облеченных доверием нации людей, кто знает правду о страшной опасности, о Дамеоне. Как могу я остаться в стороне?

Моддард тяжело вздохнул:

— К сожалению, я не могу приказать вам, сенатор.

В квартире конгрессмена Уильяма Хартмана заверещал телефон.

Приезду Хойланда в Вашингтон и этому звонку предшествовал нелегкий разговор с вернувшейся из Европы Джейн. Уже в новой снятой квартире Хойланд рассказал ей все о Мэтте Сграттоне и Еве. и Джейн поддержача Хойланда, когда он изложил ей свои планы добиться разрешения на опеку над Евой. Первым шагом тут могла стать поездка в частную школу и беседа с ее директором Полом Кларком. Но Хойланд пока ничего не сказал Джейн о том, что собирается предпринять против «Сириуса». Ей, Хранителю, он мог сказать… Но еще не решил, как и что именно.

А сейчас Хойланд звонил Хартману. В трубке громыхнул сочный бас:

— Уильям Хартман слушает.

— Дэниел Пейтон, — сказал Хойланд.

Такую минимальную формулировку он избрал неспроста. Если конгрессмен недостаточно хорошо знаком с Пейтоном, чтобы узнать его голос по телефону, он примет Хойланда за самого Пейтона (конечно, если еще не осведомлен о его смерти). В противном случае имя «Дэниел Пейтон» послужит паролем.

Сработал первый вариант.

— Вы в Вашингтоне, Дэниел? Меня не предупреждали, — настороженно ответил Хартман.

— Неприятности, конгрессмен. Мы должны увидеться немедленно.

— Мм… — Хартман помолчал, очевидно что-то прикидывая. — Хорошо, приезжайте. Смогу уделить вам минут двадцать. Вы далеко?

— Напротив вашего дома. Надеюсь, свидетелей не будет?

— Не волнуйтесь… Позвоните три раза.

Хойланд положил трубку, пересек улицу, вошел в подъезд Мидленд Билдинга, где обосновался конгрессмен, и поднялся на лифте. На тройной звонок открыл сам Хартман, которого Хойланд узнал по фотографиям в газетах и телевизионным выступлениям, — грузный немолодой мужчина, похожий на Лучано Паваротти. Увидев Хойланда, он отпрянул и попытался захлопнуть дверь, но не тут-то было. Под давлением руки Хойланда дверь широко распахнулась. Конгрессмен попятился в просторную, стильно обставленную прихожую.

— Добрый день, мистер Хартман, — произнес Хойланд, проходя мимо конгрессмена в квартиру, где все дышало комфортом и богатством. — Вы неплохо устроились.

— Кто вы такой? — опомнился наконец Хартман.

— Ваш друг, — отозвался Хойланд, разглядывая превосходные репродукции (а может быть, и подлинники) Матисса на стенах. — Я пришел, чтобы поговорить с вами о Сардженте, Пейтоне и других.

Конгрессмен опустился в кресло.

— Я вас не знаю, — заявил он.

— Неужели? — удивился Хойланд. — Ну, это не беда, достаточно того, что я знаю вас. Вы тут ведете записи разговоров?

— Конечно нет. — Это прозвучало у Хартмана как-то слишком поспешно.

— В самом деле? — Хойланд достал из кармана пистолет Пейтона. — Видите ли, для вас было бы лучше, если бы вы говорили правду. Дэниел Пейтон мертв — если не верите, позвоните Сардженту, — и убил его я. Не заставляйте меня повторять эту малоприятную процедуру.

Конгрессмен побелел, потом покраснел:

— Это ограбление? — Маскируя страх кривой ухмылкой, Хартман старался не потерять лицо. — Но у меня дома мало наличных денег. Похищение с целью выкупа вас бы больше устроило.

— Не валяйте дурака, — отрезал Хойланд. — Речь идет о ваших связях с Сарджентом. Вы ведь не хотите, чтобы это стало предметом слушаний в комиссии Конгресса?

— Что за чушь вы несете! Моя поддержка «Американского орла» никогда и ни для кого не была секретом. Почитайте мои выступления. В нашей стране не запрещено содействовать легальным организациям.

— Нет, — улыбнулся Хойланд многозначительно. — «Американский орел» тут ни при чем. Я имею в виду «Сириус».

Теперь конгрессмен испугался по-настоящему. Он вскочил, поспешил к телефону, перевернул аппарат и вытащил из его недр миниатюрное звукозаписывающее устройство. Сильные толстые пальцы Хартмана разломили корпус плоской кассеты и смяли тонкую пленку.

— Только это. — Он приложил руку к сердцу. — Клянусь, я же не враг себе!

— Ваши друзья могли разместить здесь и другие сюрпризы, — заметил Хойланд.

— Нет, нет. Я не идиот и хочу жить. Этот магнитофон устанавливал я сам, на всякий случай. Больше ничего нет, если вы доверяете гарантиям «Эм энд Ти Электронике».

Хойланд подумал о том, что доверять чьим бы то ни было гарантиям оснований мало. Но разговаривай он с конгрессменом на улице, в машине, в ресторане — везде прослушивание не исключается, современные методы безупречны. А значит, либо говорить здесь, либо молчать.

— Вот мои предложения вкратце, — сказал Хойланд. — Лично вы меня не интересуете, мне нужен «Сириус». Либо вы представляете меня Сардженту как вашего старого друга, сочувствующего национал-социализму, рвущегося в бой и полезного, либо я представляю вас конгрессу в вашем подлинном качестве. А чтобы у вас не возникло соблазна сдать меня «Сириусу», сразу или впоследствии, поясню: доказательства ваших преступных связей отправятся в конгресс и в ФБР сразу же, как только со мной случится какая-нибудь неприятность. Даже если я просто попаду под машину без всякого вашего участия… Вам ясно?