— Я тоже «за», — сказал Володька.

В глазах у него горел огонь чародея-теоретика, который хочет любой ценой подтвердить жизнеспособность своей теории.

Катерина вздохнула.

— Ладно, давайте попробуем.

Однако легко сказать «попробовать»! У них с Сандрой получалось порой входить в резонанс на тренировках, когда Сашка учил ее боевой магии, однако далеко не всегда. Как добиться этого по команде, да еще когда ты нервничаешь, устал и от твоих попыток зависит слишком многое?

— Знаешь что? — предложила Сандра. — Давай просто поиграем вдвоем. Что-нибудь… для души.

И приложила смычок к струнам.

Она начала первую сюиту для виолончели Баха, пресловутый «Воздух» — сущий мэйнстрим, кто ее не знает. Впрочем, Сандрино переложение для скрипки и альта звучало еще более эстрадно, чем классическая версия для виолончели. Сашка с улыбкой узнал тот вариант, которым они баловались еще в школе.

Чем эта сюита хороша, что при многих повторениях, при привычности мелодии можно почти не думать о том, как двигаются пальцы и смычок, можно играть, словно в ранней юности, наслаждаться тем, как течет мелодия, как легко подхватывает партнерша, как музыка приносит их ближе, ближе, и как легко подхватывать ее вариации, предлагать свои, и вот уже привычная мелодия превращается в импровизацию на заданную тему, в увлекательную игру…

Нет, Сандра не сказала «Давай!», не сказала «Видишь, получается!» или «Уже можно!» Просто Сандра и Сашка вместе, свои объединенным разумом, поняли: резонанс достигнут. И тогда Сандра легко отдала Сашке первенство, а Сашка…

Сашка заиграл «Грустную пиратскую». Не «Веселая», конечно, но к «Веселой» с ее разухабистым припевом душа не лежала. И ладно, все равно мелодию знают все.

— Погнали, народ!

И они погнали. Ударила в медные тарелки Бэла, ударила по струнам Катерина, решительно дунул в губную гармошку Володька. Сперва немного не в такт — но они начали думать в том же направлении, что и Сашка с Сандрой, и этого хватило.

Сашке удалось подхватить их сознания, повести за собой.

Давай, солист, лидируй! Всю жизнь бежал от ответственности, пытался уклониться, отдавал первую партию другим — теперь не отвертишься.

— Нам прозрачная волна омоет лица,

А из черной из волны легко напиться.

Звезды стынут волчьим кругом,

Кто был смел, а кто напуган —

Все, пора определиться!

Песня старая, как покорение эфира, и немного наивная, как многие песни в те времена. Сашка с подросткового возраста гадал — что это за черная и прозрачная волны? Все хорошее против всего плохого? Тогда зачем держать в сердце и то и другое?

Впрочем, какая разница! Главное, что он ощущал пощипывание силы на кончиках пальцев — и ему не надо было думать, не надо было концентрироваться, поток тек в Сандру сам собой. А через нее — в корабль.

Раз обе волны в сердце слились —

Стало быть, сердце цело.

Скажите мне, где настоящая жизнь,

А что отдают за бесценок?

Я знаю цену, цену…

Теперь, кажется, Сашка на своей шкуре понял эти избитые слова. Без боли нет свободы, где он это слышал. А раз цена хорошо известна — надо гнать корабль изо всех сил, пока им удается поддерживать связь, нужно бежать к Земле. И дело даже не в том, что нужно помочь Княгине — просто там, у Земли, лежит возможное спасение для всего их экипажа. И, если прав Володька, для многих других людей, которых Княгиня может подставить своими действиями. Но — себя не обманешь — эти посторонние люди значили для Сашки гораздо меньше, чем его друзья.

Где прозрачная волна — во что-то верим,

Там, где черная волна, — считай потери.

Дел косарных мастерица,

Пей забортную водицу!

Если разбудили зверя…

Как самоуверенно. С самой смертью, мол, готов потягаться… Нужно либо не сталкиваться с ней никогда прежде, либо обладать этой великолепной лихостью эфирника, которая со стороны воспринимается чуть ли не как сумасшествие. А про зверя… В Сашке тоже разбудили зверя — когда пригрозили смертью тем, кто ему доверился.

Раз обе волны в битве сошлись,

Значит, им есть за что биться.

Тем кто летает — достанется высь

И горизонта граница.

Как птица, птица, птица...

В эфире корабли не «летают», они «ходят». То ли, когда песню писали, не было такого разграничения, то ли стихи сочинял не эфирник. Ну и ладно. Неважно. Многие поколения эфирников прощают это неизвестному автору — или видят в этих строках поэтическую вольность.

Нам прозрачная волна — попутный ветер,

Ты же, черная волна, больнее плети,

Сердце бьется у предела,

Пусть горят душа и тело —

Знаю, что я есть на свете!

А это просто про адреналин. Когда бьешься на пределе, только тогда и чувствуешь, что живешь. Сашка чувствовал это. Всей душой.

Раз обе волны в сердце моем —

Стало быть, сердце цело.

Не знаю, где ждет меня истинный дом,

Где ждет меня холод прицела,

Но целюсь, целюсь, целюсь.

Сашка целился. К Земле. К дому. К последней драке, которая должна была решить его судьбу и судьбу тех, кого он любил.

Бригантина метнулась стрелой…

Дата неизвестна

Все думаю, какое же из виденных мною существ было самым красивым? Хрустальные цапли с Новой Оловати, которые проводят всю свою жизнь, ни разу не приземлившись, и даже птенцов рожают в полете? Конечно, они хороши. Трудно найти более соразмерных и оптимально сконструированных существ. Если красота — это биологическая целесообразность, то хрустальным цаплям однозначно стоит отдать первое место на вселенском конструкторском конкурсе, если боги-творцы многочисленных конфессий когда-нибудь соберутся вместе и проведут такое мероприятие. Но теперь, когда я воочию увидел эфирного спрута, уже совсем не могу его забыть.

Должен сказать, что он напоминает земного осьминога только отчасти и только при взгляде мельком. Окраска этих существ не похожа ни на что другое; они совершенно определенно не приспособлены для жизни на планетах, при постоянной гравитации, и вообще в сколько-нибудь плотной среде. В эфире их тела громадны и занимают километры и километры; подозреваю, однако, что, стоит ввести такое существо в атмосферу, и оно слипнется до размеров выкинутой на берег медузы. Если они и вообще способны выжить в атмосфере…

Да, чем больше я думаю об этом, тем больше у меня выходит описать спрута только через отрицание, на что он не похож. Подобно раннесредневековым богословам, которые таким же образом пытались приблизиться к христианскому Богу — мол он «не-свет» и «не-тьма», и превыше всякого света и всякой тьмы. Спруты, разумеется, не только не божественны, но даже и не разумны — я специально попросил М. и М. Д., чтобы они воспользовались своими вампирскими чарами, и оба в один голос утверждают, что это создание имеет весьма рудиментарное сознание, примерно на уровне земного засадного хищника (когда я пытался добиться точного ответа, мне пришлось объяснять им, почему засадные хищники на человеческий взгляд глупее тех, что охотятся стаями). Однако при всем том, боюсь, что при моем текущем уровне знаний и с моим текущим инструментарием они так же непознаваемы, как и Яхве.

Я сделал несколько зарисовок, но, боюсь, они так же неадекватны. Мои способности к изобразительному искусству оставляют желать много лучшего; непростительный грех для натуралиста, я знаю, и одна из причин, по которой мне не удалось добиться успеха на этом поприще.