— Ты чем занимаешься?

Помяни черта! Имоджен повернула кресло — одним из ее безоговорочных требований для вступления в экипаж «Инвиктуса» было вращающееся кресло — лицом к Фару. И с первого взгляда поняла: брат на самом деле не сердится. Когда он хотел показаться злым, то супил брови. А если бывал недоволен по-настоящему, некоторые сосунки застывали на месте каменными столбиками.

— Заполняю судовой журнал, — сказала Имоджен. — Кстати, это обязанность капитана. Я тебе уже говорила не знаю сколько раз, что надо сохранять записи в судовом журнале «Инвиктуса». Отслеживать дни рождения достаточно трудно в одной временной линии, но когда начинаешь смешивать нашу жизнь под прикрытием с нашими же историческими похождениями, то получается нечто совершенно невозможное.

В связи с незаконным характером своей деятельности члены экипажа не стали увольняться с мест работы во времени Центрального. В результате три месяца они жили обычной жизнью, отрабатывали часы в магазине, ужинали по-семейному и почти втрое больше времени проводили на борту «Инвиктуса», что и вносило порядочную неразбериху в их биологический календарь. Однако даже математические выкладки не могли помешать Имоджен отмечать дни рождения.

— Я сохраняю записи! — Фарвей махнул рукой на участок стены под бортовым иллюминатором, темный, как старинная классная доска, занятый описаниями их заданий. Разноцветные мелки, которые Имоджен использовала для волос, крошились, когда Фар ими писал. Они не предназначались для подобной цели, но это не мешало ее кузену увековечивать их достижения серебристыми, розовыми, белыми и лазурными буквами. Список Фарвея выглядел очень ярко.

1945: из взорванного нацистского замка спасено полотно Густава Климта.

1836: коснулся локтем Дэви Крокетта. Выкапывал золото в Аламо. Работал, как трехгорбый верблюд.

1511: стянул кисть Микеланджело с подмостей в Сикстинской капелле и убегал от швейцарских гвардейцев.

Всего насчитывалось тридцать записей; в каждой говорилось о том или ином сокровище и опасностях, которые они преодолели, доставая его. Имоджен ценила многоцветную палитру перечня, но он был ненадежен с точки зрения сохранности и очень уязвим. Шафран кончиком хвоста превратил имя «Черная Борода» в «Чер…род», а «кортик» — в «ко…тик». Имоджен все время хихикала, когда смотрела на список.

Подавив смех, она обратилась к кузену:

— Нам требуется что-то более солидное, чем твое настенное бахвальство. Записи, которые будут фиксировать отправления и возвращения, повседневную жизнь и обстановку на «Инвиктусе».

— Ах, вот как. — Фарвей наклонился к экрану, чтобы прочесть текст. — «Розовая жвачка»? По мне, так больше похоже на коралловый.

— Коралловый? — Имоджен насмешливо фыркнула. — И в каком из миров этот цвет сочтут коралловым? Уверен, что тебе не нужно проверить зрение?

— У меня глаза, как у орла, и тебе это известно. — Фарвей нажал кнопку «удалить».

Прощай, средняя взвинченность. Приятно было познакомиться.

— Эй! — Имоджен тряхнула коралловыми прядями и шлепнула кузена по костяшкам пальцев. — Я целых тридцать секунд это печатала.

Фарвей стерпел шлепок и напечатал: Эго Фарвея: изорвано в клочья жестокой, бесчувственной кузиной. Покойся с миром. Братец наверняка бы продолжил хвалебную песнь своей гордости, но тут Шафран цапнул его за ногу.

— Клянусь Крестом! — ругнулся он, когда десяток когтей впились в голень. — Уберите от меня эту кошку!

С другой стороны отсека донеслось ржание. Грэм, инженер «Инвиктуса», спохватился, откашлялся и сделал вид, что полностью поглощен игрой в «Тетрис».

— Красную панду, — поправила Имоджен. Наклонившись, она оторвала зверька от штанов Фарвея. — На языке твоей матери — «ailurus fulgens».

Фар помрачнел, не столько от боли, сколько из-за упоминания о матери, а еще из-за того, что Имоджен употребила латынь. Детям из семьи Маккарти не требовался переводчик с этого языка, потому что тетя Эмпра говорила с ними на латинском всегда. Имоджен до сих пор спрягала глаголы во сне, хотя на протяжении одиннадцати лет языковыми навыками не пользовалась. Они перестали употреблять этот язык после того, как пропал «Аб этерно». При воспоминании о тете у Имоджен сжималось горло. Ей и думать не хотелось, насколько сильно переживает Фар.

Встряхнувшись, как всегда, он отбросил невеселые воспоминания.

— Итак, что там за куш? Или ты была слишком занята моими обязанностями, чтобы исполнять свои?

Все правильно. Наверное, следует добавить в картину дня приступ брюзгливости, вызванный когтями красной панды. Она так и сделает, когда Фарвей не будет смотреть. Все равно он не читает судовой журнал.

— Босс посылает тебя за совершенно прелестной прелестью. — Имоджен вывела на монитор технические характеристики задания, загруженные в базовый блок «Инвиктуса» помощником Лакса, Вагнером, во время их последней отсидки в Центральном. — «Рубаи». Также известен как «Великий Омар». Сборник персидской поэзии. Именно это издание утонуло вместе с «Титаником» в 1912 году. Переплетчики в Британии потратили два года, покрывая книгу позолотой и украшая полудрагоценными камнями, чтобы потом продать некоему американцу. Очевидно, эта книга так и не преодолела океан. Переплетная мастерская попробовала изготовить второй экземпляр, но и он сгорел во время ночных бомбардировок Лондона в период Второй мировой войны. Пошли слухи, что книга проклята.

Внешний вид воспроизвели, опираясь на архивные данные. На обложке — три павлина с распущенными хвостами, сверкающими аметистами, топазами и рубинами; края переплета покрыты золотым шитьем. Они украли множество хорошеньких вещиц, но эта нравилась Имоджен больше всего. Отсюда и прелестная прелесть.

— Проклята или нет, смотрится шикарно. — Фар присвистнул, разглядывая броский рисунок; Шафран вскинул голову. Имоджен сгребла зверька к себе на колени, чтобы он снова не запустил когти в икру Фарвея.

— Больше тысячи камней, — сообщила она брату. — В те времена стоила около 405 фунтов. Я заставила Грэма произвести расчеты. С учетом инфляции и необычайной редкости он предположил, что сумма может значительно превысить восемьдесят пять миллионов кредитов.

— Восемьдесят пять? — Фарвей выпрямился и посмотрел на инженера. — Восемьдесят пять миллионов?

Грэм делал сразу три дела: производил расчеты для входа в Решетку, подгонял Т-образный фрагмент «Тетриса» так, чтобы тот влез между двумя вертикальными шпалами, и пожимал плечами в ответ на вопрос.

— Легко. Можно поднять и до сотни, если Лакс продаст ее правильному покупателю.

— Доля от такой выручки обеспечит нам прекрасный отпуск. — Имоджен слегка толкнула Фарвея локтем. Согласно договору, заключенному с Лаксом, за каждый выполненный заказ они получали одно свободное путешествие в любое по их собственному выбору время. Такова была жизнь «Инвиктуса» в промежутках между записью мелом: тридцать площадок для отдыха и исследований за тридцать краж. Индия, Уолмарт, Мальдивы, плато Гиза, Бамбуковое море в Китае. Имоджен не могла припомнить все места, где они побывали, начинала сбиваться на втором десятке — плохой знак, надо не забыть попросить у Прии пилюли с рыбьим жиром, только бы вспомнить; поэтому и решила вести записи в судовом журнале. Эти путешествия стоило документировать, хотя их дополнительные прибытия и отъезды в последнее время начали мешать выполнению основных поручений. Они перемещались в 1990-е за винтажными запчастями для игровой консоли NES Грэма, искали специальное питание для Шафрана и… мать Фарвея.

О последнем никогда не говорили вслух, но Имоджен знала это наверняка. Не случайно они трижды посетили Египет третьего века до нашей эры — именно там и тогда официальные документы Корпуса зафиксировали последнее местопребывание «Аб этерно».