Прия обратилась в статую. Фар, чтобы не видеть выражение ее лица, уставился в потолок. За поредевшим гардеробом открылись голые трубы. Зачем, во имя Гадеса, он надевал такой кричаще яркий костюм из флэш-кожи?

— По большому счету, что такое еще немного крови? — Вопрос прозвучал как примечание.

— Это ужасно! — вскричала Имоджен. — Это ужасно, и твое геройство мешает тебе мыслить здраво! Если ты умрешь до того, как Угасание найдет наше настоящее, с чем останемся мы? С кучей дурацкой одежды и с дырками вместо памяти? Игра в булавочную подушечку только все испортит! Скажи ему, Грэм!

— Не могу. — Инженер прочистил горло, потом еще раз посильнее, словно прогоняя оттуда какое-то скрытое чувство. — Я хочу сказать, мне это не нравится, но теория Фара о контрсигнатуре имеет свои плюсы. Этот негодяй, Аккерман, был прав. Угасание надо сдержать, и такова цена.

— Это не обязательно должно быть грустно. — Не так много осталось Фару — его воспоминания опадали, как осенние листья, время ускользало в неверном направлении, — но его судьба все еще была в его в руках. И не только его. Он оглядел свою команду: Имоджен, Элиот, Шафран, Грэм, Прия. Прия… — Если у нас получится, боль не будет даже далеким сном.

Каменными, совершенно каменными оставались ее губы. Ни слова не слетело с них, и они не дрожали.

— Я с Фаром, — сказала Элиот. — Мы найдем способ освободить Гая…

— Как? — спросила Имоджен. — Он будет заперт в своей камере в школе гладиаторов.

Элиот подняла свое запястье; шов между измерениями мерцал на ее гладкой, безволосой коже.

— Эта карманная вселенная вмещает не только одежду и всякие вещи. Я могу отнести Фара в камеру и вынести оттуда Гая. Если перехвачу Эмпру по пути к Колизею и перенаправлю на «Аб этерно», у них будет возможность попрощаться.

— Я тоже могу высадиться, — вызвался Грэм. — Такое важное дело требует дополнительной пары рук.

Кузина Фара подошла к куче одежды и выудила со дна тогу.

— Если мы и вправду будем это делать, нам понадобится еще одна тога. Что касается трех реальных потоков данных… Грэм, наверно, сможет отслеживать сразу несколько экранов, но для меня это перегрузка.

— Все в порядке, Имоджен. Я могу выйти на арену без коммуникационной поддержки. Тебе незачем видеть… — мою смерть, сказало молчание, а Фар запнулся. Как он сможет подставить себя под меч, когда не в состоянии даже выразить это словами? Разговаривать разговоры, думать думы легко. Но стоять, где стоял его отец, зная, что прошлое потрачено впустую, а будущее вот-вот оборвется…

— Я справлюсь с твоим коммуникатором. — Прия потянулась к его руке. — Сквозь свет и время, и все прочее, что встретится на нашем пути. Даже это.

Ее ладонь наполнила его руку таким теплом, что оно просочилось сквозь поры и осветило путь к сердцу. Стойкость? Нет. Храбрость? Нет. Надежда? В любых других обстоятельствах Фар мог бы сказать — да. Но, как говорится, «Dum spiro spero»[10] Надежда не может пережить того, кто дышит. Любовь, однако… Любовь — то, что не одолеть даже смерти, потому что в конце всего, даже жизни, он будет принадлежать ей. Если Фар сможет держать трезубец вместо отца, получить раны вместо отца, встретить смерть вместо отца, это последнее может уступить место следующему.

Возможно, не для него — меч и Угасание, смерть и конец.

Возможно, не для нее — в лучшем случае навсегда потерянное прошлое.

Но для них.

Кровь, не кровь, но этот шанс нельзя упустить.

Судовой журнал «Инвиктуса» — запись 6.

Наша вселенная рушится. Что еще остается, кроме как создать новую? Безумие, сумасшествие и все такое. По крайней мере, меня поцеловали до того, как я состарилась и выжила из ума. Вы услышали это первыми, ребята. Имоджен Маккарти и Грэм Райт поцеловались. Счастливый момент, заслуживающий, чтобы сказать об этом до того, а не после.

Вот несколько упражнений йоги для ума: ты это ты без твоих воспоминаний? Если нет, ты ли ты и в параллельном мире тоже?

Пора заканчивать с записями, надо сшить тогу. Оставайтесь на моей волне. Если честно, вам придется немного подождать. Если честно-пречестно, вас не существует, потому что никто это не читает. Покойся с миром, дух «Инвиктуса».

Простыни были такие мягкие, что даже короли не пожалели бы за них полцарства. Имоджен оставила на наволочке несколько неоновых полосок, свидетельствовавших и о ее путешествии в мир Морфея на сказочном белье. Она отбросила подушку в сторону. Ядерный зеленый+розовый+аквамариновый — не те оттенки, которые принято носить в Древнем Риме. Как и хлопок с высокоскоростной автоматической воздушно-реактивной оплеткой. Впрочем, выбор ткани для тоги «сделай сам» был в данный момент скуден. Так что использование постельного белья — не конец света.

ХА!

(Сардонический юмор, должно быть, наследственное, а? Доминантная черта Маккарти.)

Даже швейные инструменты были самодельные, из медицинского отсека: изогнутые иглы и хирургическая нить. Еще зубная нить на случай, если хирургическая закончится. Неиспользуемой зубной нити было полным-полно. Кто-то из команды «Инвиктуса», должно быть, врал своему дента-дроиду.

— Нужна помощь?

Краска, бросившаяся в лицо, когда она услышала голос Грэма — сладкая песня, а не голос, — была рефлекторной реакцией. Щеки порозовели, но в этот раз она не стала проклинать себя, а лишь взглянула в сторону двери, где, опершись локтем о косяк, стоял инженер. Атмосфера изменилась, и ее улыбка плавала в воздухе, как корабль в Решетке.

Грэм шагнул вперед, и ямочки у него на подбородке сделались заметнее.

— Что?

— Ты мне нравишься.

— Разве эти параметры уже не были установлены?

Поцелуй номер два был даже лучше, чем его предшественник. Столько дней — и ночей — Имоджен грезила о том, как поцелует Грэма, но настоящие поцелуи превзошли все ее фантазии. В них было все: отдавай и получай, найди его, покажи ему, поделись теплом. Звезды в глазах, трепет в позвоночнике, восторг от макушки до кончиков пальцев.

— Просто чтобы убедиться, что я все еще в состоянии говорить, — пробормотала она, прильнув лбом к его подбородку. — Ты пользуешься зубной нитью?

С запечатанными губами его смех прозвучал глухо.

— Не тот вопрос, который парень хочет услышать после поцелуя. Намекаешь, что не мешало бы?

— Ох, нет. У тебя замечательно свежее дыхание. Самое лучшее. — Увы, против проклятого косноязычия нет волшебного средства. — Я спросила только потому, что у меня слишком много зубной нити для пошива тоги. После такого количества съеденного желе и тирамису, боюсь, у нас у всех кариес. Естественно, гигиена полости рта — моя главная забота в данный момент…

— Естественно. — Грэм обнял ее крепче. — Я пользуюсь зубной нитью каждые двадцать четыре часа. А ты?

— Недостаточно. — Имоджен не могла припомнить, когда в последний раз делала это, возможно, потому, что Угасание украло воспоминание, как крадет все остальное. ПРОКЛЯТОЕ ЖИЗНЕПОЖИРАЮЩЕЕ ЗАБЫВАНИЕ. Эти их с Грэмом объятия имели шанс стать воспоминанием вдобавок к многочисленным пушистым малышам: шиншиллам и короткохвостым кенгуру, сумчатым летягам и другим маленьким очаровашкам. — Не уверена, что делала достаточно чего бы то ни было…

— С нами еще не покончено, — прошептал Грэм.

Когда Имоджен отодвинулась, его подбородок уже был испачкан шмелино-желтым мелом. Она стерла его большим пальцем, думая о том, сколькими цветами это могло бы быть, если бы она просто сказала ему раньше: все оттенки наволочки, целая радуга оттенков. Может, их версии 2.0 смогут переправить этот спектр в следующую жизнь… что бы ни означала следующая жизнь. Какими бы гибкими ни были мысли Имоджен, они были не в состоянии охватить экзистенциальные смыслы поворотной точки.