— Что не так?

— Ты только что вернулась из экспедиции. — Фар морщится и трет заломивший от холода висок. — Почему тебе нужно так скоро снова уезжать?

— Это моя работа, Фарвей. Ты даже не заметишь, как я уже вернусь, — обещает она. — Кроме того, для меня неделя, для тебя — всего один день. Тем путешествия во времени и забавны…

Так и было. Из-за сына экспедиции Эмпры стали короче, продолжительностью не более года, но даже недолгие отлучки складывались в месяц-другой. Каждый раз по возвращении матери Фар видел в ней изменения. На руках появились новые веснушки. Глаза ее видели многое, и от этого взгляд становился все тяжелее. Морщинки на лбу, в которых залегла грусть, больше не разглаживались даже под прикосновением золотистых солнечных лучей.

Фар через стол смотрит на мать. Она вернется сегодня вечером, но уже не будет той мамой, что сидит сейчас напротив. Такая непоседливая, готовая сорваться и лететь… Он решает сделать снимок через свой интерфейс. Щелк! Солнце, золото и голубые цветы. Когда мама вернется, он покажет ей фото. Может, тогда она поймет, как изменилась.

Сейчас Эмпра Маккарти стояла перед ним в своем прежнем обличье. Прошло одиннадцать лет, а она не постарела ни на один день, ее словно взяли прямо из детства Фара. Волосы заплетены все в те же косы, словно кто-то создал голограмму на основе той, прощальной, фотографии.

Хотя ни одна голограмма так смотреть не могла — глаза горели ярче, чем в любом воспоминании. Силуэт Эмпры Маккарти обволакивал дым, и это подтверждало, что она — существо из плоти и крови.

— Гай?

Странно. Раньше она никогда не называла сына вторым именем. Он с трудом поднялся на ноги, в глазах все плыло. Мама стала ниже — нет, это он вырос. Годы добавили костям Фара шестьдесят сантиметров, и теперь он видел тонкую седую прядь в волосах матери.

— Мама? — прохрипел Фар.

— Фарвей? — Мать выглядела так, словно только что очнулась ото сна и начинала медленно осознавать, что стоит в обреченной Александрийской библиотеке лицом к лицу со своим сыном. — Но… как? Что ты здесь делаешь? Сколько тебе лет?

Имоджен что-то кричала в ухе у Фара, пелена дыма вокруг сгущалась, превращаясь в туманный полог, — пламя подбиралось все ближе. Фар ни на что не реагировал, потому что грезил наяву. Одиннадцать лет он думал об этом моменте. Думал в Академии, во время экзаменов на симуляторе, воруя сокровища и надрываясь от смеха со своим экипажем. Чем бы он ни занимался, на заднем плане сознания постоянно присутствовали сын и мать, воссоединившиеся где-то в глубине истории. Он воображал эту сцену на тысячу разных ладов, в самых разных веках и декорациях. Теперь, когда она стала явью, ему с трудом верилось в реальность происходящего. Все правильно. Все шло слишком хорошо, чтобы быть…

Но тут Эмпра взяла лицо Фара в свои ладони. Это было прикосновение матери — моментально узнаваемое и вызвавшее бурю эмоций.

— Мне сейчас восемнадцать, — сумел выговорить он.

— Восемнадцать, — прошептала она. — Берг, ты это видишь?

Берг здесь? Ну конечно. На «Аб этерно» он занимал должность историка и пропал вместе со всем экипажем. Формально Фар потерял в катастрофе одну родительницу, но в своем сердце недосчитался двоих. Истории, которые Берг рассказывал ему на ночь, его машины времени из картонных коробок, объятия, от которых трещали кости… Фар остро ощущал нехватку всего этого. И тогда, и до сих пор.

— Берг? — Мать нахмурилась. — Ты меня слышишь?

— Ты так и не вернулась. — Слова ранили сильнее, чем Фар ожидал, словно в одну фразу вместились все одиннадцать лет рыданий в подушку и все разговоры взрослых, сводившиеся к какой позор, какой стыд, какая жалость, кто бы мог подумать. — Никто из вас не вернулся. Я ждал одиннадцать лет, мама…

— Одиннадцать лет? — Эмпра Маккарти застыла; ее округлое лицо с острым подбородком слегка дрогнуло. Фар понимал, что, возможно, разрушает порядок вещей, рассказывая о своем прошлом и ее будущем, но то, что потеряно, уже потеряно и запечатлено на гранитных мемориальных плитах в штаб-квартире Корпуса. — Но я же улетела только вчера. О, Фарвей… Фарвей, прости. Я думала, мы справимся…

Пальцы, касавшиеся его щек, задрожали.

— Справимся с чем? — спросил Фар.

— Наша навигационная система дала сбой, и мы приземлились в сотнях лет от места назначения, и как назло, в запасе не оказалось топливных стержней. Для второго прыжка нам не хватало горючего. Двигателям «Аб этерно» пришлось работать на благовониях, и мы спалили их целую кучу, чтобы добраться сюда с плато Гиза. Берг знал, что библиотека сегодня сгорит, и мы подумали, что если я здесь появлюсь, то могу встретить рекордера и послать сигнал бедствия. И вот ты здесь…

— Вы застряли? — Неудивительно, что спасательные подразделения Корпуса не нашли «Аб этерно», выскочившего из Решетки на расстоянии двухсот с лишним лет от намеченной даты. — Но…

— ФАРВЕЙФарвейФарвейФарвей Фарвейтыменяслышишь? — Голос Имоджен срывался на нечленораздельный крик. — Возвращайсянакорабль — сейчасже!

Дым за полками расступился, и из него выскочила Элиот в парике, сбившемся на обезумевшие глаза; размахивая руками, она притормозила сандалиями прямо по разбросанным свиткам, ухватила Эмпру и Фара и принялась тянуть их прочь, топча подошвами труды Беросса. При этом она вопила:

— Скажи Грэму, чтобы сделал подлет на «Инвиктусе» через внутренний двор! Надо убираться отсюда!

Фар уперся пятками в пол.

— Свитки…

— Оставь их! — бросила Элиот. — Они нас только задержат. — Ногти ее впились в бицепс Фара, как пять острых полумесяцев, почти до крови.

И все же он попытался объяснить:

— Я не хочу, чтобы Лакс содрал кожу с моей задницы…

— Лакс — пустышка! — Элиот продолжала тянуть. — Никто!

— Выполняембыстрыйподлет будемпрямосейчас какпоняли? — Что там кричит Имоджен? От криков, суеты и дыма шла кругом голова. — Фарвеймывтридцатисекундах слушайчтотопроисходит чтотоневероятное Грэмговорит нужнопрыгатьпрямосейчас.

Мать тоже застыла, ошеломленная, и только смотрела на Элиот с каким-то загадочно-странным выражением лица.

— Мы раньше встречались?

Элиот сжала пальцы крепче. Фар зашипел. Теперь она точно разодрала ему кожу до крови.

— Надо убираться, пока оно нас не настигло.

— Мы на порядочном расстоянии от огня, — возразила мать.

— Не от огня! — Элиот тащила, дергала и тянула. Парик соскользнул и упал на папирусы, исписанные такими же черными чернилами. — От Угасания!

— От чего? — переспросил Фар.

— Этот момент… разрушается. Погружается в небытие. И мы погрузимся, если останемся здесь немного дольше. Надо возвращаться на «Инвиктус» и уносить задницы в Решетку, пока Угасание нас не стерло! — В словах Элиот сквозили смертельный ужас и неудержимое желание выжить. — Время коллапсирует!

Коллапсирует? Разрушается? Погружается в небытие? Как?

— ОнаневретФарвей Грэмговориттожесамое числанавигационнойсистемы исчезаютчтобыэтонизначило!

— Бежим к «Инвиктусу»! — прошипел Фар и сорвался с места.

— Я свой экипаж не брошу! — На этот раз уперлась Эмпра. Элиот цеплялась за ее запястье, но мать Фара не уступала, и обе руки напряглись. — Берг… Берг? Ты меня слышишь? Док? Николас?

— Мама! Идем! Мы должны… — Слова застряли в горле, когда Фар обернулся и посмотрел на мать. Она казалась меньше ростом, но осталась прежней — одиннадцать лет вместились в один день. Но эта мысль бледнела по сравнению с тем, что вливалось в окно за ее спиной.

Дым, столбом поднимавшийся в конце ряда полок, на самом деле дымом не являлся. Он состоял то ли из темной золы, то ли из белого пепла. Он состоял… из пустоты. Мир превратился в симулятор, в котором отключались панель за панелью, только вместо них не оставалось перламутрового свечения голографических экранов. Александрийский маяк уже исчез. Исчезли боевые корабли в гавани. Стерлись пыльные пальмы, блещущие воды канули в небытие.