— Что? Ручка. — Историчка вздрогнула при звуке своего имени. — Да, ручка. Есть. Где-то. Определенно.

— Можешь одолжить ее мне? — попросил Грэм.

Имоджен отбросила с лица волосы и принялась искать ручку на столе. Нашла фломастер. Подала его через плечо инженеру.

— Держи.

— Спасибо, Им.

Она кивнула, по-прежнему не глядя на него, и снова занавесилась волосами.

Грэм схватил единственную имевшуюся на борту бумагу, Устав путешественников во времени Центрального, и нарисовал на свободном месте круг. — Внутри этого круга все галактики FLT6, где существуют твои генетические двойники. Вот ты, — палочка посредине, — эпицентр. А вот твое рождение, вызвавшее контрсигнатуру. — Крошечные заостренные линии, расходящиеся во все стороны от человека-зубочистки. Это сигналы или трещины? Фару они казались и теми, и другими. — Крест его знает, откуда на самом деле идет Угасание, но для этой иллюстрации скажем просто: из-за пределов круга. Оно нацелено на тебя, идет по следу через другие вселенные и по ходу уничтожает их.

Его друг рисовал стрелы до тех пор, пока вся палочка-фигурка не оказалась в окружении их заостренных, нацеленных внутрь наконечников. Они словно кричали: тебе не место здесь, не место, не место!

Фар взглянул на Элиот. Блеск наручников отражался у нее в глазах.

— Ты говорила, что Решетка защищает нас от Угасания. Если я родился здесь, может, мне следует тут остаться. Так ему некого будет преследовать.

— Не выйдет, Фар. — Грэм положил ручку на стол. — Будь у нас хоть все время во вселенной, наши ресурсы не беспредельны. У нас закончится топливо и еда, если мы не приземлимся.

— Еда. — Имоджен снова оживилась, поднялась с пола и направилась в кухонную зону. — Хорошая мысль.

Желудок у Фара тоже сводило, но вовсе не от голода. Он был слишком опустошен, чтоб думать о еде. Сатурированный жир не восстановит вселенную — вселенные, разрушенные его существованием. Сахар не воскресит его мать.

— «Аб этерно» погиб не из-за Угасания. Это ты… ты погубила его. — Элиот не злодейка. Умом Фар понимал это, но знание не преобразовывалось в чувство. — Ты отняла у меня маму.

— Она была и моей мамой тоже, — прошептала девушка.

Бластер у него в руке вдруг как-то потяжелел. Фар хотел поднять его, но обнаружил, что не может. Да и в кого бы он стал целиться? В себя? В свое другое «я»? Никаким выстрелом не изменить того, что произошло…

— Ты была с ней на одиннадцать лет больше, чем я…

— И я не помню ни одного из них. Ты хочешь разбрасываться обвинениями, Фар? Тех лет нет, потому что существуешь ты. Я привела к гибели твою мать, потому что пыталась спасти ее. Я пыталась спасти их всех… — Элиот обмякла, как марионетка, повисшая на веревочках. Одежда на вешалке задрожала от дополнительного веса на трубу. — Если бы я знала, что Угасание постигнет Александрию, я бы никогда не взяла тебя туда и не позволила твоему настоящему соединиться с настоящим Эмпры.

— Так зачем было заморачиваться со всей этой стрельбой? — Фар посмотрел мимо бело-коричневого сплетения их с Прией пальцев на обожженную подушку. — Тебе надо было просто оставить меня в Александрии и дать Угасанию возможность сделать то, что оно намерено сделать.

— Сканирование контрсигнатуры еще не закончилось. Мультигалактическое Бюро хочет получить надежное свидетельство того, что ты являешься катализатором, доказательство, что Угасание может прекратиться с твоей смертью.

— Не прекратится. — Произнесенные мрачным тоном слова Грэма заставили всех замолчать. — Доктор Рамирес сказал, что Угасание было активно в течение десяти лет, хотя я подозреваю, что этот срок ближе к восемнадцати годам. Фар носил контрсигнатуру всю свою жизнь; если убить его сейчас, это может прекратить сигнал и остановить Угасание от проникновения в будущее, но это не удержит разрушение от погони за своим прошлым «я».

Элиот крепко зажмурилась. Фар не отрывал глаз от иллюстрации: мальчик, излучающий разрушительную силу. Его будущее, их судьба предсказаны одним маленьким рисунком. Он — не кровь, текущая по жилам истории, но яд, отравляющий каждое время, к которому когда-либо прикоснулся. Все до единого мгновения его жизни — виды, которыми он любовался, прошлое, в котором жил, — все обречено. И жизни его друзей вместе с ним.

Из кухни донесся звон посуды, и Имоджен появилась с кастрюлькой недоеденного тирамису. Эта сцена была душераздирающей в своей нормальности. Его кузина поставила остатки на стол, как делала всегда. И вилки принесла на всех.

— Раз уж это конец света, — объявила она, подхватив кусочек печенья вместе с шоколадным кремом, — то не помешает напоследок полакомиться десертом.

— Ты готова так легко отказаться от Фара? — ощетинилась Прия, слишком удрученная, чтобы скрывать свои чувства. Это было так непохоже на нее — выйти из себя на виду у всех. — Набиваешь желудок сладостями, пока все летит в тартарары?

— А что я-то могу сделать? — Голос Имоджен сорвался почти на крик, что заставило Шафрана запрыгнуть к ней на колени и навострить уши. — Облачить его в самый лучший костюм из флэш-кожи? Обучить должному этикету для встречи с пожирающим вселенные чудовищем? «Улыбнись, Фар, отвесь поклон, прежде чем отправишься навстречу своей погибели. Помни, что джентльмен никогда не спешит. О, постой, мы же ничего не помним, потому что Угасание питает ненасытную страсть к нашему прошлому». Несколько ложек тирамису — единственное, что отделяет меня сейчас от перспективы утонуть в луже собственных слез. Буду счастлива, если кто-нибудь присоединится ко мне!

Прия схватила Устав и помахала книгой.

— Мы нарушали эти правила ради безделушек и приключений столько раз… но когда запахло жареным, когда наша жизнь в опасности, мы поджали хвост. Мы успокаиваем себя, говоря, что они уже умерли, что у нас нет выбора, и мы не можем изменить историю, и я проглатываю это каждый раз, поскольку что еще тут сделаешь?

— Пи… — Фар не чувствовал кончики своих пальцев, но не мог ее отпустить. — Тут не с кем и не с чем бороться. Высокопарными речами не…

— Ты еще не умер! — взорвалась Прия. — И я не намерена вести себя так, словно ты мертв.

— Фар вообще не должен был жить, — сказала Элиот. — Грэм прав. Я не знаю, почему доктор Рамирес этого не понял. Угасание не остановится до тех пор, пока не сотрет все следы существования Фара. Мы все были обречены с самого начала.

— Точно! — Грэм вскочил на ноги, щелкнув пальцами обеих рук, как звуковое воплощение восклицательного знака. — Начало!

— Что? — Имоджен замерла с ложкой у рта.

— Доктор Рамирес приказал Элиот нейтрализовать катализатор. Фар — не катализатор. — В ответ инженер получил лишь непонимающие взгляды. Он продолжал щелкать пальцами, словно этот звук мог подстегнуть их ай-кью поспевать за ним. — То есть да, он носит контрсигнатуру, но сам он не является отклонением от нормы. Отклонение от нормы — его рождение.

— А в чем же тут разница? — спросила Элиот.

— Возможно, бороться тут и не с чем, но спасти есть что. Если мы вернемся в прошлое и изменим обстоятельства, которые привели к рождению Фара на борту «Аб этерно», возможно, нам удастся перенести этот момент в будущее, где катализатор был нейтрализован. Мы можем дать нашей вселенной и себе самим второй шанс.

В общей зоне воцарилась тишина, мысли каждого устремились указанным инженером путем. Он немного походил на замкнутый круг или петлю бесконечности — внутренняя история и внешние силы, а как же быть с другими вселенными? Как быть с ними самими? Какова цена этой надежды?

— Рискованно… — Элиот моргнула. — Это всего лишь может получиться. Я хочу сказать, слишком много предположений. Что именно рождение Фара — отклонение. Что время, в которое мы должны вернуться, не попадает под действие Угасания. Плюс, откуда мы знаем, не перейдет ли контрсигнатура в этот новый мир?

— Мы не знаем. — Грэм скрестил руки на груди. Возбуждение бурлило у него под кожей, пульсировало в жилах. — Но если мы потерпим неудачу, все так и так улетит в бездну. А если преуспеем, нас ждет возрождение надежд и новая жизнь.