Лабиринты переулков уперлись в дурнопахнущие завалы мусора. Малек ловко забрался наверх, а вот толстяку пришлось повозиться. Когда он скатился с противоположной стороны, то окончательно потерял человеческий вид и был неотличим от мусорщика. Начало смеркаться. Эстев удивился, как быстро прошел день.

В сумерках они прокрались вдоль хребта налепленных дуг на друга лачуг. Кое где горел огонь, и к нем жались то ли люди, то ли тени, зачерпывающие из общего котла неопознанное варево.

— Ляг здесь, отдохни, — распорядился мальчишка, указывая на что-то, больше похожее на собачью будку.

Эстев вопросительно изогнул бровь, а пацан вдруг рассмеялся, похлопав того по пузу.

— Да не боись, тут тебя ни в жисть не найдут.

Почему-то это успокоило толстяка, и он, скрючившись в три погибели, заполз в конуру. Завернувшись в обрывки плаща и поджав израненные ноги, он упал на несвежую солому. Все еще на свободе, только во что же вляпался? Усталый разум быстро погасил дотлевающие угольки мыслей.

***

— А ну, ты! — проорал багровый от гнева человек, замахнувшись пудовым кулаком на Ондатру. Тот легко увернулся и подставил древко копья под заплетающиеся ноги противника. Драчун обдала его волной смрада и кувыркнулась с лестницы, прямо в сточную канаву. Молодой воин щелкнул зубами. Об этот мусор не стоит марать руки. Удостоверившись, что человек жив и относительно цел, молодой охотник вернулся под крышу, и его тотчас охватили духота, чад табака и густой смрад множества людей. Ондатра облокотился о стену и оглядел зал. За столиком в углу бойко стучали костяшками какой-то непонятной человеческой игры. На столешнице разрастались узоры из разноцветных квадратов, люди галдели, звенели желтыми кругляшками, рычали друг на друга и очень много пили, проливая часть на пол. Ондатра не понимал смысла этой игры, да и вообще, что это за удовольствие, сидеть в четырех стенах и стучать, стучать, стучать по дереву, пока тебя не выкинут, бессознательного и нагого. Не понимал он и страсть людей к выпивке, от которой те становились либо шальными, либо вялыми, как выкинутые на берег морские звезды.

Несколько людских компаний заигрывали с пробегающими мимо девушками. Полуголые самки, похожие на ярких коралловых рыбок, дрейфовали между столов, охотно присаживаясь на свободные колени. Их разукрашенные лица напоминали гальюнные фигуры людских кораблей. Ондатра не переставал думать об рассохшейся древесине и облупившейся краске, изъеденной солью и корабельными червями. Девушки и сами не жаловали ни молодого воина, ни других членов племени, а ведь именно они оберегали в этой рачьей норе хрупкое подобие порядка.

Ондатра вздохнул. Это была скучная работа. Заведение открывалось после обеда и принимало посетителей, пока солнце не показывалось на горизонте. Каждый день он кого-то запугивал, вышвыривал или бил. Серьезно вредить людям ему было запрещено. Периодически заглядывали соплеменники, уединялись в темных боковых комнатах с подозрительно вида двуногими рыбами, что-то с ними обсуждали. Ондатра страшно скучал и мечтал только, чтобы в эту нору заглянул действительно стоящий противник, хоть и понимал, что находится здесь не за этим.

Сначала местные шарахались от него, но вскоре осмелели и относились с какой-то странной грубоватой заботой. Время от времени ему приносили свежую чистую воду и мокрую тряпицу, чтобы приложить к разгоряченным жабрам. Сначала Ондатра не знал, как реагировать на это, затем стал отвечать сдержанными кивками. У людей принято улыбаться, но вид его зубов пугал их до трясучки. К тому же они не способны были отличить дружелюбный оскал от агрессивного. Мальчишку, что носил ем воду, он мысленно прозвал Водолеем. Бойкий угрюмый подросток, от которого пахло едой и дымом. Пожалуй, он был по душе молодому охотнику.

Полированное древко ласкало руку. Копье он держал подле себя постоянно. У людей, как правило, пропадало всяческое желание огрызаться, глядя на белый керамический наконечник, похожий на зуб Извечного. Каждый вечер он натирал его до влажного блеск. Молочная белизна керамики напоминала ему пляжи Нерсо с выброшенными волной ракушками и вкус кокосовой воды.

Парень, похожий на покрытого ржавчиной морского конька, продолжал исторгать из инструмента в руках истошные звуки. Некоторые неодобрительно морщились, но большинству было весело, и скоро нестройное бренчание потонуло в топоте множества ног. Еще один непонятный обычай — странным образом притоптывать и прихлопывать. Не похоже ни на сражение, ни на тренировку, и Ондатра решил, что это часть ритуала ухаживания. Затопать самку, пока она не выбьется из сил. Другой интересный ритуал — напоить ее вонючей горькой водой до бессознательности. По всем признакам с самками людей не все так просто, раз самцы боятся спариваться с ними, не прибегая к подобным ухищрениям.

— Ааа! Сил моих нет! — проорал огромный рыжебород, до этого сосредоточенно вглядывавшийся в заставленный костяшками стол.

Шарах! — дубовое кресло полетело прямо в морского конька, да так резко и метко, что тот не успел отреагировать. Парня опрокинуло стулом, жалко брякнул его инструмент, охнуло несколько самок. Рыжебород стоял, перекатывая мышцами под тканью, здоровенный, словно матерый морской лев. Копье Ондатры уставилось ему в грудь.

— Ты. Уходить!

Кости прыснули, стуча по полу, в сторону молодого воина полетела обшарпанная столешница. Ондатра, оседлав красного зверя, легко уклонился от нее, находу перехватив копьем двумя руками. Древко вонзилось в грудину рыжего, заставив беспомощно согнуться, а второй удар пришелся по затылку. Охнув, лев повалился на пол, прямо на рассыпавшиеся кости. В ноздри ударил запах крови, заставивший красного зверя жадно виться внутри тела. Осмотрев драчуна, Ондатра с облегчением отметил, что не убил его. А вот морскому коньку повезло меньше. Падая, он неосторожно ударился головой о ступеньку, и теперь под ним натекла приличная лужа маслянистой крови. Его обступило несколько служащих, но что будет дальше, Ондатре было не интересно. Ухватив здоровяк, он поволок его прочь из норы. Его приятели не стали вмешиваться, только прожигали опасными взглядами, но Ондатра не боялся их. Вооруженный копьем, он мог без труда раскидать толпу и поопасней.

Кинув здоровяка в знакомую канаву, он вернулся к своему посту. Последствия потасовки шустро прибрали, хозяин поспешил замять произошедшее выпивкой за счет заведения. Народ здесь был не из пугливых и быстро вернулся к своим занятиям.

И тут Ондатра увидел ту самую девушку с пляжа, через грудь был перекинут ремень знакомой торбы. Ее вел под руку высокий сухой старик с пестрыми узорами краски на лице. Он усадил ее туда, где играл морской конек, и скрылся из виду, а девушка открыла защелки на торбе, вытащив оттуда нечто большое, гладко блестящее. Ондатра мог поклясться, что это большая покрытая лаком доска с хищно переливающимися металлическими нитями. Установив ее перед собой, словно очень низкий столик, она принялась разминать смуглые пальцы. Каждый из них был выкрашен в ярко-синий цвет. Взяв в них что-то, похожее на створку устричной раковине, она коснулась железных нитей, и по залу пронеслась вибрация звука. Трели, странные дрожащие, упругие, забились под кожей Ондатры. Непреодолимое чувство, что швыряет лосось против течения. Люди, однако, никак не реагировали на девушку.

Ондатра прокрался вдоль стене поближе к ней. Она выглядела почти так же, как и на пляже. Хитрым образом завернутая в обрез темно-красной материи, с черными волосами, вьющимися, словно выброшенные на берег водоросли., и такими же черными-черными глазами. На лице отметины краски. Молодой охотник подошел еще ближе и почувствовал ее запах. Вибрирующая трель, аромат дома и красный цвет сплелись в его голове, рождая полные покоя и радости видения: анемоны, колыхающиеся в такт волнам. Не выдержав, Ондатра издал свист восхищения.

Девушка дернулась, звук некрасиво оборвался, и она испуганно пригнула голову. Ондатра застыл на месте. Он ощутил досаду, какую иногда чувствовал, когда случайно сминал красивые морские цветы или ломал хрупкие коралловые поросли.