Договорить он не успел. Кеан и сам не понял, как так случилось, но его кулак зарядил в точности в покрытую бородой щеку. Кассий пошатнулся, и тогда молодой протектор заехал вторым кулаком ему аккурат в солнечное сплетение. Здоровяк согнулся от боли, выпустив девушку, и тут же с рычанием бросился на Иллиолу, обхватив огромными лапищами поперек торса. Гора мышц с легкостью опрокинула меньшего брата. Кеан упал на мокрые каменные плиты, ударился затылком, отчего все перед глазами сразу потемнело, а затем — красно-белая вспышка, резкая боль, рот наполнился кровью. Он инстинктивно закрыл руками голову и даже умудрился ударить в ответ, не видя, по чему попал, но боль утянула его в черный холодный мрак.

Очнулся от запаха паленой плоти. Собственной паленой плоти. Проректорский лекарь, кривой седой старик, безжалостно прижигал ему рассечения на лице, бормоча что-то о том, какие непутевые нынче пошли парни. Все тело страшно болело. Кое-где разошлись старые швы, и лекарь безжалостно вырвал нитки, прижигая разрывы. Привстав с койки, Кеан осмотрел себя — он был щедро осыпан гематомами. Кулак все еще невольно сжимался от воспоминаний. Хотелось избить Кассию все его поганое лицо.

Некоторое время он проторчал в лазарете, а вечером снова прокрался в женское крыло, дожидаясь девушку в темной молельне. В какой-то момент он задремал, а когда дверь скрипнула, даже испугался, что это кто-то другой и теперь его похождения раскрыты. Нет, это была Настурция. Кеан обрадовался, но тотчас опечалился, увидев на ее лице следы рукоприкладства. Губа рассечена, синяк на скуле. Девушка поставила лампадку на пол и снова легла ему на плечо, а он, не найдя нужных слов, молча погладил ее по голове.

— Зря ты подрался с большим, — сказала Настурция. — Мы сами виноваты. Забыли об осторожности. А теперь еще и ты пострадал.

— Плевать. Я бы не смог просто смотреть.

Она слегка улыбнулась:

— Мой рыцарь… Наверное, я и правда глупая. Забыла, где я и кто теперь. К таким, как я, рыцари не приходят.

— Я приду.

По ее щекам побежали слезы:

— Как приятно это слышать… Особенно теперь… Когда не понимаешь, что будет завтра…

Кеан высвободился из-под ее головы и непонимающе посмотрел на мокрое от слез лицо. Настурция сглотнула комок в горле.

— Мне очень страшно, — призналась она. — Мне кажется, грандмастер может… избавиться от меня.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что… — ее голос прервался, она вновь всхлипнула. — Потому что здоровый это так не оставит, да и другие тоже… Плохо на тебя влияю.

— Глупости, — Кеан успокаивающе погладил ее по волосам. — Куда они тебя денут-то?

— В темницу, — одними губами шепнула девушка. — Или… изуродуют так, чтобы ты никогда больше не посмотрел.

От этих слов Кеан снова вскипел. Никто не смеет причинять боль Настурции, его Настурции!

— Этого не будет, слышишь? — сказал он. — Они не посмеют…

— Посмеют, — вздохнула девушка. — Те, кто способны сделать бесчестный подлог доказательств… а затем спокойно убить заведомо невиновного… что им изувечить меня?

Протектор растерялся. Она говорила кощунственные вещи, за которые кто-то другой давно подвесил за ребра, но, в то же время, в ее голосе звучала слишком искренняя боль.

— Я тебе не говорила… Боялась разозлить, — продолжила Настурция, пряча глаза. — Но теперь, думаю, скрывать бессмысленно. Этот Кассий… Он подлый человек.

— Он, конечно, пьяница, но чтобы подлый, — начал было Кеан, но она приложила палец к его губам.

— Я не договорила. Я боюсь его, Кеан. Это он задержал, а затем казнил моего отца.

Застывший без выражения взгляд Рихарда загипнотизировал Эстева. В чувства его привел грубый пинок:

— Вставай! Он мертв! Хватай ведро и займись делом!

Марсэло. Командирский окрик привел Соле в чувства, в груди заклокотала ярость, но ударивший в нос запах гари отбросил на второй план все мелочное. Схватившись за ручку ведра, Эстев побежал к колодцу, стараясь не смотреть на занимающиеся огнем дома. Почерневшие от копоти жители Цитаделей выбегали из своих лачуг, огнеборцы под руководством Аринио выстроились в цепочку. Эстев вклинился в эту гусеницу, аккурат между двумя здоровыми парнями, и весь превратился в действие.

Когда занялся серый туманный рассвет, с огнем было покончено. Он уничтожил множество лачуг и даже подпортил лазарет Аринио. Все это время заунывно выл колокол, лишая сна всех бродяг Червивого. Эстев посмотрел на свежие алые мозоли на руках, размял натруженную спину. Начал накрапывать отвратительный мелкий дождь, налетел промозглый ветер. Эстев зябко поежился в мокрой от пота рубахе. Мимо него молнией пролетел Морок и опрокинул на себя целое ведро колодезной воды. Одежда облепила его длинное жилистое тело, и он присел на каменный парапет перевести дух. Его лицо было бледнее обычного, с пугающим оттенком синевы, и Эстев всерьез задумался, не болен ли он. Послышался шорох юбок, и, оттолкнув толстяка, к Мороку подскочила Уна, растрепанная, в наспех зашнурованном платье, из-под которого выглядывала заляпанная грязью сорочка. Словно это она была погорелица, выбежавшая из пожарища. Уна бесстыдно обхватила Морока за шею, чуть не уронив в колодец, и осыпала его худое лицо градом быстрых поцелуев. Он попытался отвернуться, но тщетно. Девушка была подобна рыжему урагану.

— Я прибежала, как только смогла! О, слава всем богам и меньшим сущностям, ты цел! Я боялась, я так боялась!…

— Незачем было, — вставил Морок между сбивчивыми причитаниями, пытаясь оторвать ее руки от своей шеи. — Я дал тебе задание. Я буду недоволен, если ты его провалишь.

Его холодный тон подействовал на Уну, словно ушат холодной воды. Она тотчас отпустила его, сделав пару шагов назад.

— Зачем ты так? — спросила она. — Я правда очень сильно боялась за тебя…

Эстев почувствовал себя неловким свидетелем того, что не должны видеть чужие глаза и слышать чужие уши. А еще на сердце отравленным червячком шевельнулась ревность.

— Я устал повторять, но, пожалуй, снова освежу тебе память, — выпрямившись во весь рост, Морок навис над девушкой. — Не прикасайся ко мне. Между нами ничего нет и не будет. Возвращайся в бордель и, будь добра, принеси хоть немного пользы!

Последнее он почти выкрикнул. Эстев увидел, как затряслась нижняя губа у рыжей, словно она сейчас расплачется, а дальше она снова чуть не снесла его ворохом юбок, убегая куда-то прочь. Морок устало потер пальцами глаза.

— Зря вы так с ней, — не выдержал Эстев. — Она же от чистого сердца…

— Я спрошу, если мне понадобится совет, — процедил бледный, зыркнув на него холодными черными глазами. — Или ты тоже любитель одаривать непрошенным?

Эстеву стало обидно, но не за себя, а на девушку. Как можно так хладнокровно топтать искренние порывы сердца? Каждый достоин любви, ласки, понимания. Если бы взгляд мог прожигать, то у Морока появились бы две аккуратные дырки между лопаток.

Небо побледнело, и в этом дождливом мареве Цитадель выглядела особенно скорбно. От лачуг все еще вился сизый дымок, слышался женский вой, плач детей. Аккуратные шеренги накрытых мешковиной тел напоминали клумбы в парке, где когда-то любил прогуливаться Эстев. Он прошел вдоль них, останавливаясь напротив тех, с кем успел разговориться за эти две недели. Когда очередь дошел до Рихарда, в глазах предательски защипало. Эстев мысленно уговаривал себя не плакать и пытался загнать горькую влагу обратно. Рихард был хорошим человеком. Грубоватым, но добрым, никогда не дразнил его боровом или тюфяком, относился с пониманием. Что теперь станет с его семьей? И как же конюшня? Задумавшись, Эстев упустил момент, и слезы все-таки увлажнили щеки, и он постарался тут же оттереть их, размазывая по лицу копоть. Издали разносились распоряжения Морока:

— Колокол подвесить! Вы! На вас восстановление домов. В первую очередь лазарет! Аринио, список необходимого! Вы! Копайте могилы! Чтобы к вечеру все было готово. Ты!