— Что встали? Тушите пожар! — крикнул вожак, замахиваясь в очередной раз, а возница и еще несколько человек в телеге присоединились к нему.

Эстев удивленно оглянулся по сторонам, как и другие стрелки. Боммм! — низко стонал колокол. Крики ужаса и выстрелы оборвались, а нападавшие бесследно растворились во мраке. Кто-то побежал к колодцу. Марсэло медленно опустил аспида, хмуро оглядевшись. Следом за ним и Эстев осмелился отставить оружие. Сделав шаг к баррикаде, он наклонился к Рихарду:

— Эй, кажется, все закончилось…

Голубые глаза на бескровном лице конюха смотрели мимо Соле. На груди расплылось огромное пятно крови, а под ним — целый красный океан.

— Но это же была царапина… как же так… — шептал Эстев, протянув дрожащую ладонь к белой руке друга.

Боммм! — заунывно выл колокол, разрывая на части окровавленную ночь.

Семейная нора вибрировала от напряжения и разноголосых бормотаний, на все лады повторяющих одно и то же: “Мщение!”. Кровь требует крови, все это знают. Там, где прольется капля, вскорости океан расцветает алым. Кровь множится, захлестывает, топит, а когда отхлынывает, словно утренний отлив, оставляет только самых сильных. Однако двуногие рыбы пролили отнюдь не каплю. Они открыли кровавые шлюзы, осквернили тела охотников, надругались над самой их сутью. Это было бормотание скорби, клокотание злости, словно кипящая вода, поднимающаяся из жерла подводной горы. Это была стихия, которую невозможно остановить. Остается только оседлать и попробовать не свалиться с пенного гребня.

Когда братья принесли в нору мешочки с зубами и скорбные вести, все побережье Акул всколыхнулось в едином порыве. Все семьи, что покинули Нерсо и остались на это проклятой земле, объединились под крышей одной норы, и только усилиями старейшин удалось немного усмирить вскипающий пыл. Резонный вопрос: “Кто виноват и кого убивать?”, волнорезом разъединил мнения. Кто-то желал смерти каждому человеку, живущему на побережье, кто-то понимал, что люди не похожи на племя. Одна стая может быть непричастна к тому, что делает другая, а связки циклов, потраченные на освоение этой земли, не должны пропасть впустую. Так говорил Дельфин, и Ондатра отчасти соглашался с ним, вечерние разговоры с Итиар не прошли даром. Да, он желал вырезать всех причастных, но как же Итиар и Керо? Они тоже люди, они тоже живут на побережье Акул и они точно также могли погибнуть в ходе того нападения.

Наконец здравый смысл возобладал над гневом, и было принято решение обратиться к Эсвину, старейшине стаи Поморников. Эти скользкие мурены прекрасно знали побережье и каждый кусочек двуногой падали на нем, к тому же сами пострадали от нападения. Эсвин разразился потоком непереводимых слов и лично плюнул на каждое мертвое тело пришлых моряков, лежащее в его гнезде, а затем сказал следующее:

— Это был Кривой Шимс.

Это имя ничего не говорило Ондатре, но, к счастью, Эсвин поспешил добавить:

— Когда-то он был главным контрабандистом Ильфесы, да и за пределами тоже. Промышлял от Иллалика аж до Крейнира, — Эсвин оскалил кривые зубы. — А теперь ему приходится делиться со мной… и с вами, и эту дележку старая падаль проигрывает из года в год. Совсем, видать, обезумел от ненависти к вашей братии, раз открыл охоту.

Таким образом, ответ на вопрос: “Кого убивать?” был найден. Старейшины вех местных семей долго обсуждали полученную информацию и пришли к выводу, что поганую рыбу нужно выпотрошить. Уничтожить враждебную семью на корню. Единственным препятствием оставалось то, что базировались они за пределами обитаемой зоны племени, глубоко во владениях людей, обладающих огромными каменными гнездами и такой же ужасающей властью над этой землей. Пока лучшие воины племени обсуждали детали предстоящей вылазки, братья сидели поодаль, тихо переговариваясь между собой.

— Чую неладное, — сказал Дельфин, потирая ногу, перетянутую лечебными водорослями. — Стоит осторожней относиться к словам людей…

— Не ты ли восхищался ими? — язвительно процедил Буревестник. — А теперь разонравились?

— Восхищаться и бездумно доверять — не одно и то же. Люди меняют окраску, словно каракатицы. Эсвин мне не нравится. Больно мутная вокруг него вода.

“Крыса что кинется прямо на лицо”, - вспомнил Ондатра свое первое впечатление о нем, но все же сказал:

— Он тоже пострадал. Наверное, мы с ним ненавидим друг друга, но он не так глуп, чтобы пойти против всей мощи племени.

Дельфин промолчал, только слегка кивнул головой в задумчивости, а Буревестник приобнял обоих за плечи, горестно вздохнув:

— Не о чем тут разговаривать, нам все равно не дано поучаствовать в Кровавой Плате, а лучшим воинам из нас твои, Дельфин, предостережения покажутся очередной отговоркой труса.

И он залился трелью смеха, в которой, однако, было больше горечи, чем веселья. Дельфин продолжал молчать, пребывая в океанах своих мыслей. За их движениями Ондатра и рад был уследить, но не мог. Его мысли возвращались к Итиар, ее перепуганным невидящим глазам, когда она услышала их с братьями хищную песню. Девушка испугалась, и Ондатра поразился внезапной горькой мысли — что если он сам неосторожно уничтожит хрупкий цветок? Следовало поговорить с ней, что-то сделать, но в голову ничего не приходило, и его глаза рассеяно блуждали по общему залу, полному собравшихся воинов. После заката они отправятся вплавь, прямо в сердце гнездовья двуногих рыб. Длинный путь по мутной воде, вдоль побережья, до того места, где люди, живущие морем, строят свои лодки. Там вечно пахнет дымом, деревом, прогорклым жиром и рыбьими потрохами, а еще — насквозь просоленной кожей. Эсвин показал им карту побережья и ткнул заскорузлым пальцем в пятнышко на хлипкой разрисованной шкурке:

— Это доки Адмиралтейского района. Ночью там тихо как в могиле, Шимс любит обстряпывать делишки по полной воде. Незадолго до отлива они устраиваются на боковую. Тут их и накроете. Но торопитесь, со светом будет сложней оставаться незамеченными.

— Вы не отправитесь платить кровью за кровь? — спросил Дельфин, встряв в этот разговор.

Ондатра и Буревестник напряглись, когда старейшины смерили их брата злыми взглядами, а Эсвин ответил:

— Вы думаете, он в первый раз пробует грохнуть меня? Кровью, которую мы с Шимсом пустили друг другу, можно наполнить все канавы этого говеного города. В своей берлоге он силен и уверен в себе. Я не раз уже пытался выкурить его оттуда. Уверен, у вас получится лучше.

Дельфин только стиснул зубы в ответ. Когда совет закончился, Буревестник шикнул на раненого собрата:

— Безумец! Даже я понимаю, как близок ты был! Встревать между слов старейшин!…

— А человек, между тем, ушел от ответа, — оборвал его Дельфин. — Нагородил насыпь из слов. Не нравится мне это.

Ондатра больше думал об Итиар. “Что если она убежит от меня в испуге?” — думал он. “Как сделать, чтобы она не боялась?”

По традиции, вылазку за Кровавой Платой всегда возглавляет старейшина. Жребий пал на семью Ондатры. Это большая честь и повод для гордости. Буревестник улыбался во все зубы, Дельфин хмуро смотрел в потолок, а Ондатрой вдруг овладело странное беспокойство. Веревки красного зверя неприятно щекотали вены. Это было явное предчувствие беды, но разум никак не мог вычленить разрозненные знаки и осмыслить их, сложить в одну картину.

Ночь была тревожной. Ондатра видел черно-белые сны. В кипящей пучине плавали кровавые силуэты, вспышки молний рассекали океан до самого дна, доставая до китовьих остовов.

Отряд вернулся, уничтожив стаю Кривого Шимса до самой последней рыбины, но в воздухе не слышалось смеха и не чувствовалось ликования. Старейшина пал в бою. Семья осиротела, и от этого было горько. Тело старика, изрешеченное дырками, положили в главном зале, завернув в сплетенное из водорослей покрывало. Ондатра подумал, то именно об этом и предупреждал его красный зверь, но веревки предчувствия все еще продолжали виться внутри, завязываться в узлы. Это новое чувство Ондатре совсем не понравилось.