— А затем, Эстев, что ты уже много дней работаешь бок о бок с еретиками, пьешь с ними самогон и ешь их еду. Ты мог бы уйти за ворота, сдаться серым плащам или протекторам. Разве ты в цепях или под замком?

— Я не понимаю… — пробормотал Соле.

Подойдя вплотную, Морок понизил голос до шепота.

— А дело в том, что ты боишься. Боишься стражи, протекторов. Ты всю жизнь работал как проклятый, пек свой хлеб, был честным горожанином, и все равно до смерти перепугался. Веришь в Закон Благодати, но чуешь, что нет никакой благодати. Нет справедливости. Нет правосудия. Все, что написано в твоей жалкой книжонке, не правдивей сказок о нолхианах, индевиках и Гаялте.

Эстев сглотнул горький комок, из глаз потекли слезы. Правда, словно хлесткая пощечина ударила по щекам. Слушая ежедневные проповеди, живя бок о бок с этими людьми, он часто думал, почему, столь истово веруя, он так испугался и сбежал. Сквозь его красивую книжную веру проглядывало то, что Эстев старательно душил в себе. Трезвое понимание мироустройства. Морок сделал шаг назад.

— Ты был верующим пекарем, а теперь заваришь кашу иного сорта. Дело не в том, что власть Протектората давно из защиты веры перешла в нападение, а культ Его Благодати из прогрессивного — в заплывшую жиром гору мертвечины. Рано или поздно любая вера дряхлеет. Но что, если я скажу, что культ Его Благодати погубит человечество?

— Я отвечу, что ты лжешь, — процедил Эстев, глотая слезы.

— Молодец, не веришь на слово, — Морок отошел еще на несколько шагов. — Тогда я кое-что покажу. Но для начала… Господин! — воскликнул он не своим голосом. — Неужели вы меня не узнали? Как вам, кстати, удары нагайкой? Помогают освоить фехтование?

— Брэдли? — пролепетал Эстев… и упал в обморок.

По изменению взгляда и осанки протектора Мышка сразу определил, что случилось нечто неординарное. Рыцарь с такой остервенелой яростью надел латные перчатки, словно спустя минуту собирался врубиться во вражеское войско, а потом так пришпорил коня, словно за ним гнались демоны. Cкольжение в тенях отнимало много крови, приходилось нестись с одного конца улицы в другой, пронзая насквозь массивы зданий. Мышцы свело ручейками холода, скоро сила потребуют его собственной жизненной энергии. Мышка сжал зубы. Надо просто перетерпеть.

Когда протектор метнулся к мосту через Близняшку, серокожий застонал от досады. Текучая вода мешала перемещению. Пришлось лавировать между прохожими, безнадежно упуская из виду наездника. Все-таки куда он так спешит? Неужели в Соколиную Башню, за очередным наставлением мастера? Когда Мышелов достиг берега, протектор уже здорово оторвался от него. Нет, он не свернул к Некрополю, продолжал упрямо скакать вперед, в Угольный порт. Там ему точно нечего делать!

Мышка задрожал от озноба, кончики пальцем пронзило покалыванием. Парень облокотился о стену, тяжело дыша. Сила исчерпала запас крови и перешла на его плоть, с упоением поглощая ее. Вот что отличало его от узорных, истинно посвященных. Он был еще недостаточно опытен в управлении силой, бездумно тратил кровь. Мышка голодно покосился из-под капюшона. Вечерний переулок был удручающе пуст. Здесь, на границе с Угольным портом, старались закончить свои дела до сумерек, до наступления часа хищников. Звенели колокола, зовущие к вечерней молитве. Бом! Бом! От этого звука ужасно ныли десны, кровь в жилах трепетала и скалилась, превращая тело в клубок оголенных нервов. Скорее, нужно уйти отсюда. Мышелова отвлек глухой звон медного колокольчика в руках бродячего проповедника Его Благодати. В черной залатанной сутане, прохудившихся сандалиях, с коробкой для милостыни. Идеально. Мышка зажал ему рот и уволок в бархатную темноту глухого тупика. Звякнул упавший колокольчик, повалилась из рук коробка, когда проповедник вцепился в ладонь Мышки отросшими ногтями. Блеснул нож, плоть разъехалась за левым ухом священника. Маленькая красная ранка, из которой сразу потекла тонкая струйка. Мышка голодно облизнул губы, ощущая биение пульса под пальцами. Как быстро трепыхается, словно струна эспарсеры. Прищурив золотые глаза, парень с упоение облизнул окровавленные нож и тут же почувствовал знакомое раздвоение сознания. Он был одновременно и убийцей и жертвой. “Успокойся!” — мысленно приказал серокожий, и священник в его руках послушно обмяк, горячим тюфяком сполз на землю с перекошенным от ужаса лицом, и тогда Мышка потянул за тонкую ниточку жизненной силы, мысленно наматывая ее на пальцы, растворяя в себе, заполняя собственные жилы благодатным чужим дыханием. Ах, сколько в нем еще было упоительно сладких непрожитых лет. Прекрасное здоровье, разве что злоупотреблял самогоном. Жертва тихо хрипела и корчилась, пока Мышка не высушил ее до дна. Убивать обычных жителей — последнее дело, но нужда требует крайних мер.

Мышка хрипло вздохнул над скрюченным трупом, который практически мгновенно окоченел в позе эмбриона. Первые секунды после жатвы — самые прекрасные мгновения. Мышка был в теплом эйфорическом восторге. Куда тут наслаждению, даруемому Красным Поцелуем. Нет, от убийства и жатвы оно было куда острее и ярче. Теперь он был полубогом, способным уничтожать армии, О, это обманчивое чувство всесилия, столь краток его миг. Мышка заставил себя сосредоточиться на задаче. Он прекрасно знал, что этот подъем продлится недолго, нужно с умом потратить отнятую жизнь. Парень кинулся в погоню за протектором. Сейчас он за много миль мог учуять его алую ярость, неистовую, словно строптивый конь. Мышка рванул по следу, перескакивая из тени в тень, невидимый, неслышный и несуществующий для окружающих.

Еще издали он услышал первый выстрел. Бах! — ржание коня, крики людей, лязг стали. Еще два выстрела, уже совсем близко, буквально за углом. Мышка вынырнул в переулок и увидел, как подрагивает в конвульсиях искалеченная лошадь, перегораживая проход. Неподалеку от нее лежало три тела, одно все еще скребло по полу скрюченными пальцами. Целая толпа похожих на крыс бандитов насела на протектора, вооруженного длинной палицей. Густо пахло кровью, да так, словно по воздуху можно ею рисовать. Нож по рукоятку вошел в сочленение доспехов протектора, и тот рухнул на землю. Время для Мышки замедлилось. Как поступить? Гильдия находится в дружественных отношениях с Протекторатом. Надо действовать.

Мышка вынырнул из тени за спиной у самого крайнего. Взмах ножа, вспоротое горло раскрылось в широкой улыбке, исторгая чудный аромат. Это похоже на бальный танец в палаццо богатых господ. Шаг назад — исчез, шаг вперед — возник сбоку от второго, взмах, и струи крови, словно бурные овации. Следующее мгновение — остальные заметили, как в мановение ока двое из них рухнули с широченными кровавыми ухмылками. Закричали, тыкая ножами в пустоту. Сброд. Однако священник в его венах стремительно иссякал, а их еще… раз…два… три… Десять.

Протектор застонал. От него так сладко пахло подступающей смертью, но сейчас это было некстати. Времени мало. Мышка выскочил из тени. Взмах ножа, лезвие вскользь чиркнуло по щеке одного, по переносице другого. Выпучив глаза, крысы прыснули от него в разные стороны, щелчок взведенного арбалета. Стрела пронзила тень и отскочила от каменной стены, беззубо упав на землю. Мышка пырнул стрелка под ребра, возникнув прямо за его спиной. Очень-очень удачно место, тени густые и бархатные, безупречные.

Стук сердца. Один, второй, третий. Очень мало времени! Мышка ускорился, сам стал бесформенной тенью, серой, златоглазой. Он возникал, чтобы нанести кровавый удар и исчезнуть. Пятый, шестой, седьмой… Ну же! Нет, слишком мало времени! Мышка почувствовал, как мышцы свело судорогой. Священник почти на исходе. Он облизнул нож… а затем приказал крови раненных им течь, словно бурная река. Волна дрожи прошла по его мышцам, и он неловко выпал из тени, прямов неистовый поток красной влаги. Несколько болтов пролетело над его головой, один все-таки чиркнул по черепу, сорвав полоску кожи. Крики. Мышка сжал кулак, стягивая воедино тугие нити текущей крови. Его противники были теперь заняты тем, как заткнуть собственные дырки. Даже мельчайший порез на носу превратился в хлещущую под напором струю, разрывая кожу, мягкий хрящ… Мышка потратил на это последние капли священника. Со следующим противником он дрался уже как обычный человек, нож против ножа, ловкость против ловкости. Двое присоединились к танцу, все трое кружили вокруг него, ощерившись длинными ножами. Мышка ощутил, как пахнет смертью от протектора. Стиснув зубы, он пустил на жатву собственную кровь, и тени снова мягко расступились перед ним. Два еле заметных рывка, два трупа, на последнем мышцы сковало льдом, и вместо решительно удара получился тычок в челюсть. Нож вошел в щеку крысы, пронзил язык и выглянул с другой стороны лица. Бандит заорал, а Мышка вдогонку со всей дури зарядил ему в пах.