Асавин придирчиво оглядел слугу. Рыжий житель Нерсо — такая невидаль, что привлекает внимание не хуже рубийца.

— Нет, с этим надо заканчивать, — сказал блондин, прихлебнув эфедры. — Еще примут его за оранганца, хлопот не оберемся…

— Так он и есть оранганец, — пробормотал Тьег, и Асавин поперхнулся, выпучив глаза.

Откашлявшись он посмотрел на парня. Тот, кажется, совсем не понимал, в чем состоит проблема.

— Послушай, Тьег, — Асавин отставил чашку от греха подальше, — в Ильфесе есть множество табу, гласных и негласных. И есть три народа, которых ненавидят больше авольдастов, вакшами и даже больше клевещущих на Маску: нолхиан, эквийцев и оранганцев. Твоего пацана могли убить. Или, и того хуже, он мог привлечь внимание протектора. У этих чутье на все богомерзкое.

— Богомерзкое? — Тьег нахмурился.

— Ты не знаешь историю? — Асавин вздохнул. — Это общеизвестный факт. Тысячи лет назад Ильфеса была центром сильной империи, управляемым Царем-Драконом. Человек это был или нолхианин, никто не знает, но вся власть принадлежала нелюдям, и единственными людьми, если их так можно называть, допущенными к кормушке, были эквийцы и оранганцы. Рыжие, говорят, воевали за него, а эквийцы проводили всякие ритуалы. А потом пришел Черная Маска, убил Царя-Дракона, прогнал нолхиан, эквийцев и оранганцев: всех, в ком была хоть капля нелюдской крови. С тех пор здесь им не рады и, уж поверь, отношения как к человеку не стоит ждать.

Курт еще сильней сузил глаза, раздул ноздри на плоском носу и готов был прыгнуть на Асавина, словно рассерженный зверек, но Тьег положил руку ему на плечо.

— Оранганцы не люди, говоришь? — задумчиво протянул рубиец. — Неужели и ты думаешь так же?

Асавин наклонился вперед, положив подбородок на переплетенные пальцы:

— Я рассказал то, что известно каждому жителю этого города. Правда это или нет, не мне судить, но такова истина, втолковываемая в церквях и записанная в Книге Благодати. Что до меня, — он улыбнулся и развел руки в стороны. — Я не верю в магию, лесных человечков с хвостами и богов. Над нами нет никого кроме других, более удачливых комков плоти, а боги, славные легенды и вычурные обряды — не более чем цветная заплатка на прохудившемся цирковом шатре.

Парень долго пожирал Асавина глазами, а затем глухо сказал:

— Есть единственный Бог, повелевающий Законом Земли и Неба. Имя ему Ирди и он есть все вокруг. Когда-нибудь даже такие закоренелые иноверцы поймут, что это — единственная истина.

Асавин снисходительно улыбнулся. Он имел представление о центральной религии Рубии, цементирующей обветшалую империю. Ирди, птичий бог, якобы, пожертвовавший собой, чтобы мир мог существовать. Слащавая история, коих тысячи в каждом уголке Золотого Ока. Но кто он такой, чтобы ломать веру этого мальчишки? Когда-нибудь он и сам поймет, что ни на земле, ни в небе нет ничего, кроме человеческих иллюзий.

— Мы отвлеклись, — заметил блондин. — Больше не свети мальчишкой.

— Но как же… — начал было Тьег, но Асавин остановил его движением руки.

— Не дослушал… Если тебя приодеть в местные тряпки, убрать волосы под берет, привлечешь меньше внимания. И забудь, что тебя зовут Тьег. Отныне ты мой племянник…ммм… Ациан.

— Ациан? — неуверенно переспросил парень.

— Что? Нормальное местное имя. Знавал я одного Ациана…

«Пока он не попался с поличным на подделке бумаг и не сгнил на каторге», — подумал он про себя, а вслух сказал:

— Я раздобуду тебе одежду. И, во имя всех сил, надо что-то сделать с твоей шпагой. Ты когда-нибудь слышал слово «ножны» или у вас все так ходят?

Мальчишка вздернул нос:

— Только самые высокородные.

— Забудь этот гонор. Прости, Тьег, но тебе придется хорошенько смешаться с грязью и навозом, чтобы не привлекать внимания, а иначе я не смогу помочь тебе.

«Проще было бы грохнуть его в подворотне», — мелькнула крамольная мысль. «Маленький Обрадан просто исчезнет вместе с нашей общей тайной. Он искусный фехтовальщик, но один удар в спину, и…».

— Хорошо, — кивнул Тьег. — Я стану хоть Ацианом, хоть торговцем рыбой. Все равно больше у меня вариантов нет.

Асавин машинально кивнул и еще раз оглядел рубийца. На лице — суровая решимость, челюсти сжаты, костяшки пальцев побелели. «Ладно, посмотрим, что можно сделать», — подумал ильфесец. — «Убить я его еще успею».

— Я раздобуду тебе одежду, а после мы найдем тебе жилье получше, — сказал он, надевая берет.

Спускаясь на первый этаж в сопровождении двух внезапных друзей, Асавин опешил, увидев внизу капитана стражи Медного порта. К счастью, мужчина стоял к нему боком и был увлечен воркованием с Уной. Рыжая была с ним исключительна любезна и прямо таки источала женские чары. Еще чуть-чуть и им стоило бы снять номер, однако Асавин думал о том, как бы не попасться ему на глаза. Этот человек имел на него острый зуб, а тут еще рубиец с оранганцем за спиной, как исключительный повод на арест с последующими разбирательствами.

— Назад, — глухо шепнул блондин напирающим сзади парням, и они ловко поднялись по лестнице, не скрипнув ни одной ступенью.

— Что… — хотел было спросить Тьег, но Асавин приложил палец к губам, приказав хранить молчание.

Асавин опасался, что, несмотря на ранний час, капитан захочет задержаться подольше и снять номерок, чтобы покувыркаться, но тот быстро ушел.

— А ты можешь быть любезной, если захочешь, — с улыбкой произнес Асавин, спустившись к стойке, когда капитан удалился. — Вот видишь, это совсем не больно.

— Я любезна только с приличными мужиками, — грубо кинула рыжая, а затем нахально улыбнулась, подперев щеку ладонью. — К тому же он ничего так, да и имя у него на удивление человеческое…

— Иноло, — Асавин скривился. — И это человеческое имя? Отличная кличка для мясного хряка. Клянусь, не так давно я заезжал в Иосу и собственными ушами слышал, что так подзывают поросят. Милая, неужели ты настолько любишь свинину?

Уна фыркнула от смеха. От улыбки ее лицо становилось еще краше, блондин невольно засмотрелся.

— Ну хорошо, дался мне этот любитель чеснока, — отсмеявшись сказал рыжая. — Я беспокоилась, что он увидит Курта, — она перевела взгляд на Тьега. — Мне жаль, но вам пора съезжать. Неприятности не нужны ни мне, ни вам.

— Уверяю, мы съедем до вечера, — заверил ее рубиец.

— Ты знала, что он… Но почему не… — начал было Асавин, но Уна сделал нетерпеливый жест.

— Тьег и Курт мне нравятся, что редкость в таком гадюшнике, как этот город, — ответила она, вновь погрузившись в перелистывание страниц амбарной книги. — Но если вы по какой-либо причине не уберетесь к вечеру, жопы ваши я больше прикрывать не стану. Усекли?

Асавин быстро натянул улыбку, махнул рукой парням и выскользнул из «Негодницы», а в голове у него словно рассыпался песок для варки эфедры. «Дерзкая красавица Уна, с волосами, поцелованными Эвуллой…» — думал он, скользя по переулкам. «Кто же ты такая? Ты не из Ильфесы, Уна, и, готов поклясться, даже не с полуострова, но появилась ровно тогда, когда… Как ты узнала?». Он прижался спиной к стене и прикрыл глаза: «Нет, неверный вопрос… Кто и зачем послал тебя играть дочку Адира, моя милая красавица?».

Скрываясь в тени, став невидимым, серым и холодным, словно стены вокруг, Мышка следил за оживленной улицей в районе Стали. В кузницах стоял звон, запах дыма и угля пропитал раскаленный воздух. Пестрая толпа энергично текла вдоль улицы, просачиваясь между мастерскими, бурлила и клокотала, словно кровь в рассеченной артерии. Вот разодетые купеческие сынки в модных нынче цветах золота и благородного пурпура выбирали богато украшенные шпаги. Эфесы легко скользили в ладонь, холодные, гладкие. В проулке черный как уголь нищий поджимал разбитую ногу, весь в обрывках Кехет знает откуда взятой мантии алхимика. Женщина с туго сплетенными волосами, в которых поблескивал жемчуг, скучающе слушала разглагольствования грузного господина с поясом, украшенным гранатами. Звонко кричали зазывалы, тут же подковывали огромного чалого коня. Грохот, жара, суматоха. Живая стихия города. Золотые глаза сфокусировались на белом коне, который словно корабль курсировал по дороге, заставляя толпу отхлынуть. Улыбки и поклоны, у кого искренние, у кого полные ненависти и страха. Протектор.