Обескураженные висельники затрепыхались под столешницей, пока их подельники вскидывали тесаки. Слишком медленно, уже не остановить юркую сталь. Окровавленная игла выскользнула из плоти, Морок забалансировал на дергающемся дереве, при других обстоятельствах этим можно было бы полюбоваться. Тесаки висельников яростно взметнулись, метясь в ловкого танцора, но мимо, словно он и правда был всего лишь наваждением.

Освободившаяся рука Асавина устремилась за пояс Хордана, и стальная рыбка нырнула под ребро. Плешивый притормозил, отстав отдругих цитадельцев. Никто из них даже не заметил тихого, но драматичного убийства.

Асавин уже уронил на пол тело Хордана, когда один из цитадельцев некстати обернулся… Эльбрено узнал хриплого, что присвоил его эскарсель. Вот он, у него на поясе, а перстень маяком сверкал на темном пальце. Прежде чем хриплый успел развернуться, Асавин ловко обошел его дуло и подрезал шланг. Аякоса, словно кровь из артерии, брызнула в глаза цитадельца. Противник машинально зажмурившись, курок щелкнув вхолостую. Дага воткнулась в горло, прямо под подбородком, обдав лицо и волосы Асавина брызгами крови.

Болт просвистел, едва не задев Эльбрено, и вонзился в противоположную стену. Истекающий кровью цитаделец из последних сил пытался перезарядить арбалет, руки его не слушались. Прикрывшись мертвецом, Асавин сорвал свой эскарсель и начал шарить в поисках ключа. Вот он! Шух! — второй болт вонзился в футе от головы блондина. Тот сорвал перстень со скользкого от аякосы пальца и неожиданно встретился взглядом с Мороком. О, если бы глазами можно было высекать искры. Бледное лицо исказилось от ярости, и Асавин понял — ему конец. Развернувшись на носках, он припустил, куда глаза глядят.

Наверное, он совершил ошибку. Стоило сразу же бежать, бросив и перстень, и эскарсель, пока обе банды сцепились в ожесточенной схватке, а сейчас… Глаза Морока были похожи на два бездонных колодца прямиком в холодную мрачную Гаялту. Они обещали смерть.

Асавин резко повернул в сторону подвала. Животный ужас гнал его туда, где можно спрятаться.

— Дивнииика! — проорал он, подбегая к лестнице. — Открой! Боже!…

Он ударился о дверь, обернулся и увидел Морока. Растрепанные черные волосы занавешивали лицо, разорванная рубаха пестрела красными и зелеными пятнами, обнаженная шпага мокро блестела от крови. Не человек, а настоящий монстр, ничем не лучше Френсиса, и это чудовище танцующей походкой двинулось к блондину.

Впервые за долгое время Асавину захотелось помолиться. Он не верил ни во Всеблагого, ни в других богов, но сейчас он снова почувствовал себя маленьким мальчиком, которому не дано ничего изменить, только бежать и барахтаться в высокой траве, что резала кожу с нещадностью стали.

Дверь за его спиной дернулась.

— Асавин?

Дивника! Она и правда святая! Эльбрено дернул дверь на себя, отворачиваясь от черноглазой фигуры. Шаги за спиной ускорились, Морок все прекрасно понял.

Отпихнув веридианку, Асавин навалился на дверь, но поздно. Мощный толчок распахнул ее настежь, блондин пошатнулся, едва не опрокинувшись, Дивника закричала, отпрыгнув в угол, Курт, неизменно сидевший у ложа хозяина, вскинулся от неожиданности. Точно, Курт!

— Стоять! — заорал Асавин.

Морок и правда застыл. Шпага замерла в руке, а глаза, как два обсидиановых кинжала, вонзились в перепачканную кровью фигуру Асавина. Одной рукой блондин прижал к себе мальчика, а второй приставил к его шее дагу.

— Стой, или он сдохнет.

Морок медленно опустил острие шпаги.

— Владыка… Вы живы…

Мальчик замер от ужаса и, казалось, не дышал, Асавин не сводил глаз с замершего Морока и судорожно соображал, что делать дальше. Ну же, Сводник, думай. Он сделал маленький шажок назад и уперся ногой в тюфяк, на котором лежал бессознательный Тьег. Морок, словно завороженный, тоже двинулся за ним следом. Его глаза сосредоточено следили за кинжалом в руках Асавина.

— Брось шпагу, — приказал блондин. — Подальше от себя.

Немного помедлив, черноглазый отшвырнул вороненую сталь.

— Дивника, запри дверь.

Обойдя брюнета, веридианка скрипнула засовом.

— Чего ты хочешь? — спросил Морок.

Асавин медленно обошел тюк с Тьегом, отступая в угол с мешками и гнилыми корнеплодами. Эти черные глаза не сулили ничего хорошего, даже без шпаги. Стоило раз и навсегда обезвредить это чудище.

— Жить, — выдавил из себя Асавин, замерев в углу.

Морок сделал шаг в его сторону.

— Хорошо. Мы договоримся. Я отпущу тебя с миром, только не тронь его.

— Я тебе не доверяю, — процедил Эльбрено, демонстративно шевельнув кинжалом.

Острие впилось в кожу мальчика, и тот пискнул, словно придавленная мышка, Морок дернулся как от пощечины.

— Ты загнал меня в угол. Знаешь, что делают загнанные в угол крысы?

— Не делай. Глупостей, — отрывисто прошипел черноглазый, и по его телу прошла странная рябь.

Асавин мельком взглянул на расстеленный перед его ногами ковер. Осталось совсем чуть-чуть.

— Ты сам виноват, — сдавленно прошипел блондин, прижимая лезвие к горлу Курта, как если бы намеревался перерезать ему горло.

Мальчик вскрикнул от ужаса, Морок сорвался с места. Ковер просел под его телом, увлекая прямо на ощеренное кольями дно погреба. Дивника снова вскрикнула, из ямы поднялось облако пыли. Асавин убрал кинжал и осторожно глянув в провал. Он увидел только часть ковра, кое-где пронзенного обломками досок и перепачканного зелеными пятнами.

— Ты! — Курт ударил Асавина кулаком под ребра. — Я чуть Ирди душу не отдал, думал, ты меня и правда прикончишь!

Эльбрено присел на корточки:

— Даже и не буду извиняться. Этот ничего не должен был заподозрить.

— А он что? — спросил рыжий, присев рядом с блондином.

Асавин пожал плечами. Это, конечно, не волчья яма, но такие травмы быстро сведут в могилу кого угодно.

— Жаль, — вдруг сказал мальчик, и Асавин удивленно посмотрел на него. — Он знал, как помочь мне, и очень хотел этого…

Из ямы раздался стон, по спине Асавина поползли холодные мурашки. Все-таки живой. Надолго ли? Наклонившись, он сдернул ковер, скрывающий пронзенное тело, и обомлел.

Три деревянные пики пронзали Морока насквозь, заставляя стонать от боли, один обломок торчал из бедра. По всем признакам даже несведущий во врачевании Асавин сделал вывод, что раны не совместимы с жизнью, но его поразило далеко не это. Наверное, это сон.

Темно-голубая кожа, с прожилками зеленых вен. Длинный гибкий хвост, оканчивающийся скорпионьим жалом. Там, на горе обломков и острой щепы корчился от боли совсем не человек.

Как только бои окончательно стихли, и протекторы организованными шеренгами двинулись обратно к форту, подбирая раненых, Кеан почувствовал, как заныло помятое тело и вкрапления мокрых ожогов, оставленных внезапным взрывом. Боль заостряла мысли, развеивая горечь самоистязания. Она стала его якорем.

По пути молодой протектор подобрал Пригара. Старый конюх предложил добить его.

— Порченный, — ворчал он, разглядывая обожженный бок. — За ранами надыть следить, а коли оклемается, то кто знат, мож брыкаться будет. Кому он тепереча нужон? Давайте-ка мы его, сэр, лучше на убой пустим.

— Нет, — отрезал Кеан. — Сделай, что сможешь.

Он еще раз посмотрел в большие темные глаза коня, с горечью подумав: «Как же это неприятно, обрекать на смерть тех, кто этого не заслуживает».

— Нет, — чуть тише сказал он. — Сделай, как считаешь нужным. Подбери замену.

— Даже не знаю, чего вам предложить, зверей одного за другим гробите, — проворчал конюх. — Вона, возьмите тогда ее, — он указал на темно-гнедую кобылу. — Орешка. Мы ее несчастливой зовем, трех всадников пережила. Вы будете друг друга стоить.

И он расхохотался, всхрюкивая, словно боров. Кеан поморщился, глянул еще раз на кобылу и махнул рукой, но чтобы конюх не распоясывался, рыкнул:

— Что за еретические суеверия? Побалуй мне тут!