Кас еще раз хлопнул Кеана по плечу, глухо брякнув сталью о сталь. Он словно прочел мысли Иллиолы. Тот как раз думал о том, что лучше любой исповеди было бы найти успокоение в объятиях Дайре.

“Я осквернил свой внутренний храм, — подумал Кеан. — Теперь в нем поют хвалы женщине”. Странно, но эти мысли не вызвали у него стыда. В самом деле, чего стыдиться тому, кто уже сорвался и падает?

****

Логика власть имущих похожа на капризы погоды. Кажется, что можешь предугадать ее, но вот внезапно налетают тучи, мгновенно набухая дождем, и ты стоишь мокрый и в дураках, недоумевая, что же пошло не так.

Мышка не понимал, что вокруг него происходит. Сообщество вакшамари, доселе напоминающее труп, мирно разлагающийся в гробу, вдруг всколыхнулось, и красивая посмертная маска запузырилась от червоточин. Мышка ощущал вокруг себя кипение и гул потревоженного роя, но низкий ранг не позволял ему вникнуть в суть этой вибрации. Беркут был недосягаем, Канюк только приказывал, поэтому Мышелов раз за разом возвращался к жрецу, чтобы получить маленькую крупицу его опыта и немного информации.

— Мы даже не пытаемся снова напасть, — сетовал парень, заменяя ароматную смолу в кадиле. — Неужели эквийцы настолько сильны?

— Не верю, что Канюк плохо учил тебя. Ты хочешь услышать подтверждение?

Ничто не укроется от этих бледно-золотых глаз. Мышка коротко кивнул.

— Они и правда очень могущественны. Источник их силы чужероден нам.

— Но вы сами сказали, что они…

— Да, они питательней людей. Пшеница гибнет как без солнца, так и если солнце слишком знойное. Источник их силы способен лишить нас разума, поэтому с ними стоит держать ухо востро, даже если там всего один эквиец.

— Вы подозреваете кого-то?

— Думаю, это сам Морок или кто-то из его ближайшего окружения, — жрец сложил костлявые руки за спиной, запрокинул голову, глядя на лицо самой большой из статуй. — После нападения гильдмастер распорядился шпионить за Цитаделью, и мы обнаружили нолхианские письмена по всему периметру стены. Это было предупреждение. “Еще раз нападете, и мы раздавим ваше гнездо, а с ним и последних вакшамари этого мира”. Эквийцы часто используют нолхианский в своих изысканиях.

Глаза Мышки округлились.

— Да, мальчик мой, это угроза, и мы ей вняли, — вздохнул Лунь. — В отличие от людей, мы умеем ждать, — он обернулся, клыкасто улыбнувшись парню. — Ну, я потешил твое любопытство?

— Простите, — пробормотал Мышелов, почтительно склонив голову.

— Не стоит просить прощения. Некоторые считают, что только глупцы задают вопросы. У тебя живой ум. Учись это хорошенько скрывать, иначе кто-то может решить, что ты чересчур хорош.

“Канюк”, - сразу мелькнуло в голове молодого вакшамари. Он удивился этой мысли, а затем увидел хитрый взгляд Луня.

— Твой учитель — великий вакшамари, — продолжил жрец, — но ему не тягаться с Беркутом и его видением будущего нашего клана. Канюка устраивает старый порядок вещей, мавзолеи и тлеющие кости. Люди бегут от ужасающей засухи на север, бросая древние города и могилы своих отцов. Скажи, что думаешь ты?

Это был каверзный вопрос, и любой ответ сулил непредвиденные последствия, но этот, со шрамами на лице, все равно поймет его сокровенные мысли. Так стоит ли юлить?

— Выживает тот, кто приспосабливается, — ответил Мышка.

— Я так и знал, — улыбнулся Лунь. — Ты был обращен относительно недавно, в тебе еще много от человека, прочие же уже забыли, что это такое. Порой многовековая тактика перестает работать, и приходится ее менять…. Мастер хочет обращать уже взрослых людей. Отчаянные времена требуют отчаянных мер.

Мышка долго раздумывал над словами жреца. Оскорбляли ли его подобные идеи? Нет, стало любопытно посмотреть на людей, раболепно выполняющих наказы за посулы великой мощи, бессмертия и вечной молодости, а затем в муках подыхающих во время ритуала. Кехет избирательна.

Мышка потратил много крови на то, чтобы ловко проникнуть в нужную келью Протектората, а еще больше крови, чтобы проследить, куда Кеан спрячет порученную ему книгу. Иногда приказы Канюка казались ему совершенно непонятными, как и сейчас. Вернувшись, он доложил учителю о местонахождении книги и, не выдержав, добавил:

— А зачем это было?

— Не твоего ума дело, — рыкнул Канюк. — Приказ мастера есть приказ мастера.

Мышка рассмеялся про себя. Его учитель в ярости, а значит это как-то связано с идеями гильдмастера. Разве Беркут не понимает, что нажил себе врага? Канюк может осмелиться пойти против него, и что тогда?

Тут Мышка всерьез задумался. Если дело дойдет до противостояния Беркута и Канюка, какую сторону ему стоит принять? Уж не на это ли намекал ему Лунь?

Ветер трепал тяжелую от влаги косу. Соленые брызги летели в лицо, резкие и острые, словно сельдяные зубы. Запахи открытого моря дурманили, заставляя красного зверя трепетать спущенным парусом. На очередном гребне Ондатра перекинулся через борт, любуясь пенными узорами, улыбнулся во все зубы и рассмеялся. Его переливистую трель подхватили Дельфин и Буревестник, остальные только снисходительно покачали головами, мол, молодежь, что с них взять.

Тринадцать дней назад они покинули пыльную душную гавань человечьего рифа и устремись в сторону Нерсо, на самую опасную из всех охот. Добыча морской кости — древний ритуал, сродни жертвоприношению, поскольку море забирало даже умелых охотников. Однако чтобы вести дела с людьми, требовалось чем-то обмениваться. Они сходили с ума от морской кости, и племя охотно поддерживало их пагубную страсть.

Сказывали, что в давние времена, двадцать коралловых нерестов назад, племя ходило на охоту, вооружившись лишь сетями да копьями, и победа над Извечным была невероятной милостью богов. Потом люди научили премудростям управления кораблями, и промышлять стало значительно легче. Однако все равно каждую охоту кто-то да погибал, и его тело становилось пищей морской пучины. Старейшины сказывали, что такова красная плата за бесценные дары глубин.

Произошедшее на озере резко изменило жизнь Ондатры. Он твердо вознамерился выкупить девушку, но как выполнить обещание? Для мужчины в племени есть только один путь — стать обманщиком богов, погонщиком волн, охотником за морской костью, да только туда берут самых сильных и выносливых, и Ондатра задался целью доказать свою ценность Скату… Он стал похлеще Буревестника лезть на рожон, дерзко вызывая соплеменников на поединок, и шкура его покрылась паутинкой шрамов.

— Зачем ты так, — вздыхала Итиар, любовно поглаживая каждый рубец на гладкой серой коже. — Однажды ты можешь покалечиться.

— Я аккуратно, — возражал он. — Я долзен показать сила.

Она кивала, будто понимая, но Ондатра сомневался. В ее мире двуногие рыбы тоже частенько дрались друг с другом, но чаще нападали из засады, словно донные удильщики. А в племени демонстрация силы и крепости тела — это путь к признанию, пропуск к желанной охоте. Ондатра клял себя за нерасторопность. Сезон охоты был уже в самом разгаре, соплеменники на Нерсо вовсю собирали кровавый урожай. Если бы только он додумался до этого раньше, у него было бы больше времени, а сейчас его шансы таяли день ото дня, ускользая водой сквозь пальцы. Возможно, потребуется ждать следующей миграции, а может и той, что последует за ней, нерест за нерестом. Даже для терпеливого Ондатры это был очень долгий срок, да и продержится ли Итиар? Девушка никогда не жаловалась, стойко сносила любые невзгоды. Она была сильной, несмотря на внешнюю хрупкость, ее хребет был тверже камня. Ондатра не сомневался, что Итиар способна вынести очень многое, но он желал ей свободного моря и дыхания полной грудью. Он желал ей счастья.

Они стали проводить еще больше времени вместе и засыпали теперь, переплетаясь телами. Ондатра пытался описать свои чувства братьям: «Словно за раз расцвел весь коралловый риф, все вспыхнуло красками, только внутри меня». Они посмеивались над ним, но беззлобно, с легкой завистью в словах. Их гон еще никогда не завершался взаимностью.