— Туда не ходи, — мрачно сказал Зяблик, указав на домик, из которого курился подозрительный голубой дым. — Там лаборатория, Дуан никого туда не пускает.

За дверью раздалась хриплая ругань, и Зяблик зашагал быстрее.

— Не люблю его! — громко сказал мальчик. — Воняет своими порошками, орет и еду еще ему носить надо. Тоже мне, прынц… Тут конюшня, здесь Рихард работает, — мальчик оглядел Эстева. — Ты здоровый как вол, тебе потом надо к нему, на работы. Ты с лошадями ладишь?

Эстев отрицательно помотал головой.

— Да ладно, что там уметь? — фыркнул Зяблик. — Главное по лбу копытом не получить.

Эстев покрылся мурашками от этого замечания. Откуда здесь конюшня? Такое чувство, что попал в замок землевладельца, а не в лагерь нищих.

— Что, растерялся? — проницательно заметил ребенок. — Сначала и правда тяжело, а потом привыкнешь. Здесь лучше, чем на улице. Главное, старшого не злить. Он у нас лютый. Сейчас еще ворота покажу.

— Ворота? — переспросил Эстев.

— Ну да, — кивнул Зяблик. — Мы же вчера их проходили. Ты чего, не помнишь?

Эстев снова отрицательно покачал головой.

— Ладно, смотри.

Ворота оказались удивительно большими и добротными, словно в крепости. Лагерь был обнесен высокой стеной в несколько слоев разномастного дерева, к которым вели лестницы и крепились помосты для караульных. У ворот прохаживалось несколько человек со взваленными на плечи аспидами.

— У вас есть оружие? — поразился Эстев.

— Ага, — довольно ухмыльнулся Зяблик. — Вот подрасту, и меня тоже научат стрелять, переубиваю всех сизых и благих.

Эстев с подозрением посмотрел на малыша. Было дико слушать такие крамольные слова из уст ребенка. Это ведь совсем не игрушки.

— Все, топай на конюшню, скажи, что я велел, — распорядился Зяблик. — Стой, погоди, — он вдруг слегка замялся. — Мне запретили спрашивать, но ты ж меня не сдашь, да? Как ты убил Маску?

Эстев сжался, сердце пропустило удар, впуская в голову память последних суток. Точно, его хотели задержать по обвинению убийстве Его Благодати. У парня задрожали руки.

— Нет… — пролепетал Соле.

— Эй, ты чего? — удивился Зяблик. — А, тебе запрещено рассказывать, да? — мальчишка заулыбался. — Ну ладно-ладно, я знаю, что такое… это… секретность, вот! — он поднял вверх указательный палец. — Ладно, я на работу! Вечером успей пожрать!

Зяблик побежал в сторону ворот, свистнул, и к нему выскочила пестрая стайка мелюзги. Толстяк растерянно почесал в затылке и побрел в сторону конюшни. Длинная удивительно крепкая постройка встретила его широко открытыми дверями. Внутри пахло сеном, навозом и животными. Эстев осторожно переступил через порог. Слышался монотонный шорох и фальшивое насвистывание. Парень пошел на свист по коридору между стойлами, по пути разглядывая лошадей. Он ожидал увидеть мулов, ослов, старых полудохлых кляч, но в стойлах стояли ухоженные молодые животные с изящными породистыми мордами, которые охотно тянулись в ожидании лакомства. Удивительно избалованные звери! Эстев шарахнулся от белой морды, азартно зажевавшей лохмотья у него на плече.

— Эй, ты кто есть? — гаркнуло совсем рядом.

Эстев увидел огромного парня, выметающего сено. Соломенного цвета волосы, льдисто-голубые глаза, и рубашка, казалось, вот-вот треснет по швам на его могучей груди. Говорил он с небольшим акцентом.

— Эстев, — промямлил парень. — Вы Рихард? Меня Зяблик послал вам на помощь.

— Да-да! — закивал здоровяк, пожевывая соломинку. — Обычно мне мелюзка помокает, а так все на мне… — добавил он, не переставая мести. — Так ты есть тот самый акент? Мда… я б тепя действительно ни в чем не запотозрил… — мужик хохотнул, от чего соломинка выпала. — Ну что, Эстев, пора тебе познакомиться со своими новыми опязанностями. Первое затание — вывези вот эту тачку с навозом, а потом возвращайся. Компостная яма у левой стены.

Эстев повез скрипучую тачку, опорожнил и вернулся, пока Рихард вывел нескольких коней порезвиться на огороженный загон. Здоровяк вручил ему лопату и приказал убрать опустевшие денники. Деревянная ручка натирала ладони, но монотонный труд умиротворял похлеще исповеди в часовне или чтения Закона Благодати перед сном. Вот бы вся жизнь была такой, простой и незамысловатой. Эстев остановился, чтобы вытереть пот со лба. Кого он обманывает? Больше никогда не будет как раньше. Эстев оперся на черенок, и глаза защипало. Он сделал несколько вдохов, чтобы не разреветься словно ребенок. “Я жив, я цел, — внушил он себе. — Многие не могут похвастаться даже этим”. Это его немного приободрило, и лопата задвигалась бойче.

— А ты сильный парень, вовсе не такой рохля, каким кажешься, — казал Рихард, оценив работу толстяка. — Селянин? Мельник?

— Пекарь, — ответил Эстев, почесав нос, — тесто месить и таскать огромные чаны — тоже большой труд.

— Пекарь это хорошо, — хмыкнул Рихард. — В Цитатели отно плохо — кормят ужасно, а ты, может, поправил пы это… Но это как Морок распорятится.

— Кто такой Морок?

Рихард прищурился:

— А разве это не он тепя в замок послал?

— Нет.

— Нода вас разперет, ильфесцев, — махнул рукой великан. — Значит, скоро познакомишься.

Больше Рихард ничего не сказал ему, только угрюмо бормотал на незнакомом языке, а Эстева мучило любопытство. Кто такой Морок и почему ему смутно знакомо это имя?

Эстев работал до вечера, и с каждым часом к нему, словно по капле, возвращалось благоразумие. Мысли выстраивались, словно на парад. Зяблик не мог так быстро узнать о смерти Его Благодати, чтобы вывести с рынка. Значит, он уже знал. И судя по странным заискивающим взглядам окружающих, все в лагере были совершенно уверены, что Соле убил бога, только не знали как именно. Эстев уперся лбом в теплое дерево черенка.

Эти люди готовили убийство Его Благодати, в этом он уже не сомневался. Только почему они считают убийцей его и зачем спасли, хотя выгодней было бы подставить под удар?

Наступил вечер. Лошади были вычищены, накормлены и напоены. Эстев помог Рихарду собрать все инструменты. В наступающих сумерках потянуло запахом костра и жирной подгоревшей похлебки. К печи подтянулись почти все жители Цитадели кроме караульных. Они выстроились в цепочку у котлов, рассаживались по столам, ели и переговаривались. Эстев занял свою очередь. Сзади пристроилась ватага ребятишек.

— Здоров! — громко крикнул Зяблик, хлопнув толстяка по спине. — Как первый день?

Другие дети явно робели подходить к Эстеву.

— Хорошо, — слегка улыбнулся пекарь. — Только натер мозоли…

— С этим тебе к коновалу. Зайди к нему после проповеди.

“Проповеди? Надо же”, - удивился Соле.

— А какая у тебя работа, Зяблик? — спросил он у мальчика.

Тот напыжился:

— Секретная. Но тебе я, так и быть скажу, — он заговорчески шепнул Соле. — Я — глаза и уши Морока.

Хмыкнув, пекарь покивал головой. Снова этот Морок.

Получив свою порцию варева, он сел за стол вместе с мелюзгой. Те щебетали вокруг напыжившегося от гордости Зяблика. Небось, восхищались его храбростью, раз тот так свободно разговаривал с Эстевом.

Узкоглазый старик, опираясь на кривую клюку, прошелся между столами.

— Досыта ешьте, дар собственных рук вкушайте, — нараспев произнес он. — Силы для рывка копите. Клыки и зубы точите. С каждым днем сильней становитесь, праведным гневом кипите, чтобы однажды отнятое забрать. Что у нас отняли?

— Имя человеческое, — пробормотала толпа.

— Что у нас отняли?

— Облик человеческий.

Эстев удивленно обернулся, вглядываясь в лица сидящих. В прошлой жизни он бы ни за что не остался с ними под одной крышей.

Стук палки по земле, мерный, успокаивающий.

— Они о Всеобщей Благодати глаголят. Они черным рясам молятся, в мертвого бога верят. Пока они звон колоколов слушают, мы крепчаем. Пока они за грехи свои звонкой монетой платят, мы к битве готовимся. Каждый день, капля по капле, мы точим камень векового трона, на костях тех, кто хотел свободы. Время мертвых богов уходит.