Эшли Уилкс:

– Как же я могу не любить Вас, с Вашей неуемной жаждой жизни. Но одной любви для счастливого брака слишком мало. Мы с Вами, Скарлетт, совершенно разные люди.

Скарлетт О"Хара:

– Не заговаривайте мне зубы, Вы трус! Поэтому со страху женитесь на этой дурочке, которая кроме "да" и "нет" слова больше вслух прочирикать не в состоянии.

________________________________

(поётся на мотив "Сказки нашего времени" Тимура Шаова)

Ты выбрал из двоих одну потише, попроще, поспокойней, поглупее... На правду не сердись, мой милый, слышишь? На кой тебе корячиться, потея, удерживать съезжающую крышу, пытаясь соответствовать Цирцее, которая к тому ж чего-то пишет... А эта – из обычных серых мышек, таких вокруг бесчисленные тыщи – рождаются, рожают и стареют, не светятся, не светят и не греют...

Но с ними ты – герой, хозяин, мачо: могуч, суров, решителен и крепок... И вот вокруг – пелёнки и котлеты, дела, счета и супчик подогретый... И взгляд коровий и коровья жвачка. В её шкафах не спрятаны скелеты. И с ней тебе удобней однозначно, и ты её, дружок, цени за это...

А та, другая, взбалмошна и стрёмна, сильна, непредсказуема, строптива, безбашенна, нахальна, неуёмна, худа и зла, горда, нетерпелива...

Ты с ней совсем замучился, несчастный, – и то не так, и это не по нраву... И ты решил однажды – хватит, баста, к чертям любовь и прочие забавы. Простился и простил, слезинку выжал – пусть видит, что тебе взгрустнулось тоже! Она и без тебя сумеет выжить, она и не такое ещё может...

И ты теперь спокоен и семеен, не куришь, не блудишь, пример для прочих...

Но слишком часто, прячась и бледнея, стихи другой читаешь ты полночи. Ах, как она любила и смеялась... Ах, как она умела растревожить... Как плакала, стонала и дрожала, на тихих и привычных непохожа...

А жизнь идёт размеченным порядком – работа, дом, детишки, телевизор. Всё вроде шито-крыто, чисто-гладко, без всплесков, без эмоций, без сюрпризов.

Но, трахая безжизненную тушку супруги, опротивевшей до колик, ты взмолишься: "О, Господи, доколе?.."

А тот ответит ласково: "Соколик, не плачь, а вспомни, милый мой, получше: ты выбрал – сам – не волю, а неволю...".

И свечку догоревшую потушит.

...и веришь в приворотный порошок, и в то, что если лучше, то моложе... услышишь: милый, секс на посошок?.. и туго желваки натянут кожу...

          "Ажурное..." – Татьяна Пешкова

=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=

...ну что, согласен – секс на посошок? а то – взаймы. отдашь, когда захочешь... да хватит – хорошо, нехорошо... последний сладкий лакомый кусочек последний раз... а там – гори огнём, вернёмся невредимыми из плена... боль захрустит разбитым хрусталём – случайность не считается изменой, и о любви – ни слова, ни глотка... пустых речей сейчас не стерпит глотка. а жизнь опять валяет дурака – не мачеха – чужая злая тётка... бесплотность дней, бесчинство перспектив – за две недели высохшие скулы... наверно, я должна сказать: "прости за то, что я тебя не обманула, за то, что рву и позволяю рвать по тёплому, поджившему, родному...", рождённые отчаяньем слова меня толкнут к кому-нибудь другому... и будет всё, как сто шагов назад – удобно, невтерпёж, суицидально... заложники предательства – глаза, заложники обязанностей – спальни... давай, родной, нам нечего терять... подумаешь – постель, велико дело. ни слова о любви не говоря, друг с другом попрощаемся умело, да так, чтоб жарко стало небесам – не дети ж, не святоши, не монахи... в записке можно будет написать: "проклятая любовь, иди ты на хер. пошла, пошла... вали отсюда вон – ты не нужна ни мне, ни одиссею...", пускай узнает, сука, каково, когда тебя из плена гонят в шею...

...я отвлеклась – ну что, мой милый, – deal? поможешь эпитафию закончить? ведь дальше – я одна и ты один – в кругу уже ненужных многоточий... друг другу отдадим последний долг, не комильфо расстаться по-английски... привычных поцелуев промедол плюс наш с тобой любимый тёмный виски – и будет нам заплакать недосуг, и будут ни к чему слова и просьбы... "пособие для очень грустных сук" поможет мне тебя сегодня бросить.

за окном седые лохмы незадёрнутых дождей

мне сегодня надо сдохнуть – не влияет как и где

не влияет что и сколько кто куда почём зачем

потому что слишком скользко в мире сломанных ключей

потому что слишком сладко на плече у палача

потому что шоколадки в тёмном воздухе горчат

потому что сохнет шёпот в уголках кофейных губ

потому что пенелопой я остаться не смогу

потому что одиссею надо вовремя домой

потому что воскресенья – нереальное дерьмо

потому что издалёка боль высматривает боль

потому что сны и сроки мне назначены тобой

потому что я не стану по щекам любимых бить

потому что я святая? или дура, может быть?

Слушай, Анни,

твое дыханье,

трепет рук

и изгибы губ,

и волос твоих колыханье,

я, как давний сон, берегу.

    Николай Асеев

________________________

Влажный трепет нежных листьев –

дождь на улице сильнее.

Влажный трепет губ желанных...

       "Влажный трепет нежных листьев"

           docking the mad dog

_____________________

С огромной симпатией к обоим Николаям *-)))

...конечно "влажный" и конечно "трепет"... без влаготрепетанья хули ж делать! поэт очередной шыдевыр лепит из вытертой до дыр "свечи горелой"... ах, эта влажность – душно, как в майами... потей, поэт, пиши других не хуже: про губы вла... (итить же вашу маму!), про сети из сплетённых нежных кружев, про лунный свет, с небес ночных достатый, про рук касанье (или некасанье), про даты, платы, латы и утраты, про бденье, обладанье и дыханье, про сочность губ и плеч её изгибы, про дивный запах кос и душ пушистость, про "я бы", "мы бы", "где бы" и "могли бы", про взгляд призывный, чистый и лучистый, про чувства, неподвластные измене, про зимы, вёсны, осени и лета, про долбаных собак на блядском сене, про ночи, дни, закаты и рассветы, про муки одиночества и боли, про рдеющие чем-нибудь бокалы, про "я пишу, чего же, типа, боле...", про снег хрустящий, синий, алый, талый, про страсти и страдания, и муки, про солнце, сушь, дожди или туманы, про эти... как их?... горькие разлуки, про травы, страны, раны и обманы, про розы, грозы, слёзы и угрозы, про птичий пой (с), соловушкины трели, про рощи из калинок и берёзок, про знойный жар горячечной постели... поэт-трудяга корчится и млеет, мозги кипят, уже горелым пахнет...

Ты так совсем задрочишься, земеля.

Иди-ка в мир и просто бабу трахни...

   Последний неприступный бастион рассыпется на мириады терций, а мы, два оголтелых иноверца, возьмёмся строить новый Вавилон, вмуровывая каждый по пол-сердца в изъеденный разлуками бетон.