– Кир, я не могу, – повернув лицо, с ужасом заглядываю в чёрные глаза. Какие-то пьяные-пьяные, будто он только что ещё бутылку накатил, и чувствую, как внутри всё переворачивается.

Я не хочу становиться чьей-то зарубкой над кроватью.

Попытка пошевелиться взрывается вспышкой дискомфорта всех оттенков: от неподъёмной тяжести чужого тела на себе, до песка, царапающего поясницу под задравшимся свитшотом.

Мы замираем, глядя друг на друга в трещащих кострами душных сентябрьских сумерках. В наших взглядах всё, кроме симпатии. И это всё – какое-то острое, злое, на грани терпимого. Если бы я могла вывернуться, разбила б ему лицо. Если б он не скрестил руки за моей спиной – придушил бы. Я в этом уверена.

– Поехали, – Кир вдруг неуклюже поднимается на ноги и поворачивается к притихшей компании. На безучастном лице из эмоций только злая усмешка. – Я же говорил. Хорошую драку танцем не назовут.

В оранжевых отблесках костра он выглядит просто огромным, замкнутым и враждебным, а у меня стынет кровь от понимания во что ввязалась. Я со всей ясностью осознаю, что ничего – ни уговор, ни отцовский гнев не в силах заставить меня перед ним даже грудь оголить. Не говоря уже о большем.

Пошёл он к чёрту! Вместе со своими дружками и мнением всей своей шайки. Они не через месяц, так через год забудут, а мне с этим жить.

– Кирилл, – взгляд против воли падает на полные губы и сердце снова заходится в бешеном ритме. Хочу сказать, что отказываюсь от своих слов, пусть поливает грязью сколько влезет. Ему это отлично удаётся. Вот только слова не идут. Мысль есть, а голос пропадает.

– Что такое? – склонившись, он насильно хватает меня за руку и рывком поднимает на ноги. Шарит по лицу диким лихорадящим взглядом, в котором единственное желание свернуть мне шею, но никак не раздеть. – Пошла ва-банк... Погорела... теперь на попятную? Тебя не учили держать слово?

Слово?! Да я была уверена, что он свалится с тычка! Иначе не повелась бы. И вот, странное дело, когда презираешь, должно быть всё равно, а я краснею. Не вижу, но чувствую, как жгуче колет лоб, щёки, шею.

Он отворачивается, отборно матерясь сквозь зубы.

– Север! Будь другом, отвези нас домой. Детское время кончилось.

Дан без лишних слов поднимается с места. Я в растерянности жую губу изнутри, не зная, как поступить. Позвонить отцу, чтобы забрал и завалить его новыми проблемами, или рискнуть уехать с ними? Но сомнения отпадают, едва Кирилл, не заметив каких-либо действий с моей стороны, быстрым шагом возвращается.

Глаза, которые даже злыми имеют надо мной непонятную власть, полыхают мрачной решимостью.

– В машину, чудо, – цедит он тоном, не терпящим возражений. Негромко совсем, но кажется, что рычит на весь берег. – Хватит выставлять меня зверем. Силой не трону.

Внутренне сжимаюсь, не понимая, почему не могу послать его к чёрту. Как ему удаётся одним своим присутствием вносить такую сумятицу? Более того, я не боюсь. Да, злюсь, презираю, готова выть от беспомощности, но не боюсь.

С независимым видом подхожу к машине, забираюсь на заднее сидение. Бросаю хмурый взгляд на затылок Дана, который уже успел завести мотор. Он прохладно улыбается мне через зеркало заднего вида и устремляет равнодушный взгляд вперёд. Одним этим жестом расписываясь в своём безразличии к происходящему. Вряд ли выражение каменного лица изменится, даже если Лис вдруг вышвырнет меня на ходу.

– Вот так бы сразу, – сухо отмечает Кир, устраиваясь рядом. – Можешь же, когда хочешь.

С приближением к городу поток движения заметно сгущается. Дан оказался поклонником рока и, словно забыв о пассажирах, насилует голосовые связки. Хотелось бы добавить в список мои уши, но это было бы ложью. Голос у рыжего приятный. Природа щедро одарила троицу достоинствами, взамен отыгравшись на совести. Такой функции ни в одном из них нет.

– Я не буду с тобой спать, – собравшись с духом, решаю прояснить ситуацию. – Неужели нельзя расплатиться как-нибудь иначе?

– Чёрт с тобой, – сонно бормочет Кир мне в плечо. Он как навалился на меня всем телом на первом же повороте, так и продолжает использовать вместо подушки. – Тогда будешь выполнять мои задания. Откажешься – вернёмся к первому варианту.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Что за задания? – уточняю с сомнением.

Он погано смеётся, сползая ниже и укладывая голову мне на колени.

– Скажу, когда придумаю.

Вот это меня и пугает. Куда заведёт его больная фантазия можно только догадываться, и догадки эти одна другой паршивее. Как-то подозрительно быстро он сдался.

– Какой тебе резон идти на уступки? – голос напряжённо хрипнет, когда Кир невзначай проводит носом по животу вдоль оголившейся полоски кожи. И надо бы одёрнуть задравшийся свитшот, возмутиться, но горячее дыхание на теле это что-то настолько новое: чужеродное, яркое, ошеломляющее, двойственное, что я затихаю.

Непроизвольно выгибаю спину. Смущаюсь сразу же, а после расслабляюсь, с мстительным удовлетворением осознавая, что пьяный не поймёт, не запомнит... Мне томно и жарко. Почему-то страшно заводит тот факт, что это он, ненавистный Кир, причиняет мне массу удовольствия. Именно причиняет – как боль или страдание. Как нечто неправильное, низкое, острое.

Однажды я тайком пробовала курить. Вредная, вонючая, невкусная зараза, но то чувство помню до сих пор. Вот сейчас – оно же, только в тысячи раз более будоражащее. Вызов. Кураж. Адреналин. Рёв оскалившихся пороков, от которого каждый волосок – дыбом, каждый глоток воздуха – яд. Мысли пьяные стонут. Или это я? Нет, он. Хриплый выдох обрывает всё живое во мне книзу, туда. где кожа касается кожи до мелких ожогов, будто раскалёнными иглами.

– Банально засадить тебе было бы слишком просто, – мамочка, пусть он замолчит, потому что ничего более волнующего этого "засадить" я в жизни не испытывала... Каждым нервом, жадной дрожью внизу живота. – Я хочу тебя целиком, – тягучим шёпотом добивает Кир. Перед глазами всё плывет и в то же время чётко выделяются его невозможно капризные наглые губы на моём бесстыже подрагивающем животе. – И у тебя нет выбора, – безжалостно продолжает он уничтожать во мне разум. Пальцы, дрогнув, комкают рукав толстовки. Вот теперь это чистый незамутнённый страх. Мне так страшно взорваться, разлететься на осколки, что, кажется, закладывает уши.

– Эй, отбой ребят, – доносится как через вату голос Дана. – Лис, ау! Только не в моей машине. Приехали. Так что выметайтесь, кролики.

Пожелание нескучной ночи, брошенное Севером вслед, даже оно не разбавляет вязкую полусознательность. Пошатываясь теперь уже оба, заходим в подъезд. Заминка у лифта и ощутимый толчок от движения вверх, заставляет нас вцепиться друг в друга. Мне хочется думать, что это был он.

– Я тебя сейчас поцелую, – зло усмехается Кир, помогая мне обхватить ослабшими ногами свои бёдра. И тянусь ведь, сама тянусь ему навстречу! Содрогаюсь от ненависти, потому что чувство донимает такое, будто он загнал мне под кожу полчища термитов. И явно понимает, как сильно те жалят в ожидании контакта.

Внутренности обдаёт огнём, когда Кир несдержанно размыкает мои губы. Проникает языком так нагло и требовательно. Толчками – жадными мучительными – медленно перехватывает дыхание, отбирает весь воздух и безжалостно вталкивает его в вены. Туда, где уже кипит кровь... туда, где вместе с пульсом бьётся хрупкий как хрусталь восторг.

– Твои сейчас дома? – Кир глухо стонет, спуская поцелуи к шее.

– Да, – шепчу, не осознавая толком вопроса. Все мысли следуют за натиском его пальцев, впивающихся в кожу всё ближе к груди.

Господи, в какой момент я позволила ему забраться под свитшот?

– Паскудство. И мой старик с утра прикатил... – бормочет он, переводя абсолютно дикий взгляд на мой рот. – Как всё не вовремя... Всё. К чёрту. Иди уже, не провоцируй. Приехали.

Ноги будто не мои. Шагаю, но не чувствую, только мысль какая-то неясная навязчивая, холодом царапается изнутри.