— Вы едете с востока, господин полковник?

— Да, из Сталинграда, — ответил я тихо, чтобы не нарушить веселье молодых людей.

Видимо, я говорил недостаточно тихо. Разговор молодежи сразу оборвался. Все прислушались и с ожиданием посмотрели на меня. И в Германии слово «Сталинград» приобрело особое значение.

Белокурый лейтенант пехоты заметил:

— Ведь Паулюс выдающийся полководец. Он уже здорово всыпал русским. Наверно, он их последние отряды загонит в Волгу.

— А вы были ли когда-нибудь на Восточном фронте? — спросил я раздраженно.

— Нет, господин полковник, моя часть находится во Франции, — несколько смутившись, ответил он.

В коротких словах я описал им кровопролитные бои в городе на Волге. Приподнятое настроение сменилось растерянностью.

— Я действительно думал, что русским пришел конец. Об этом ведь пишут во всех газетах, кричат во всех кинохрониках и радиопередачах, — как бы извиняясь, сказал лейтенант. Другой добавил:

— Видимо, у нас совершенно ложное представление о боях на Востоке. В Берлине я говорил с одним знакомым, он совершенно так же, как вы, господин полковник, рассказывал о нашем походе на Кавказ и о Сталинграде. Я думал, он привирает, и поэтому не отнесся серьезно к его словам. Теперь я вижу, что он не преувеличивал.

Тема войны положила конец веселой болтовне. Теперь разговор свелся к воспоминаниям о тяжелых боях, о павших товарищах, друзьях и родственниках. Я был недоволен собой, что против моей воли так получилось. Поэтому я сказал:

— Ну хватит, друзья. Вернемся к более приятным темам. В конце концов, ведь и я сейчас еду в отпуск на четыре недели. Разве это не причина для того, чтобы радоваться?

Каждый, правда, старался рассеять мрачные мысли. Но все сникли. Крепко пожав друг другу руки, мы расстались на центральном вокзале во Франкфурте-на-Майне. Оттуда я должен был ехать дальше, в Кронберг в Таунусе. У меня еще было более двух часов в распоряжении. С привокзальной почты я позвонил в офицерский дом отдыха в Фалькенштейне. Приветливый голос ответил, что за мной пришлют машину в Кронберг. После этого телефонного разговора я направился к выходу с вокзала. Я с прошлых времен хорошо знал Франкфурт: и чудесную старую часть города с ратушей, известной под названием «Ремер», с домом, где родился Гете, собором святого Павла, и главную деловую улицу, и университет. Тогда в этой торговой столице жизнь кипела ключом. До поздней ночи сновали взад и вперед и толпились люди на ярко освещенной Кайзерштрассе, на улице Цейль с ее большими магазинами, отелями, ресторанами, кафе и увеселительными заведениями.

Привычная когда-то картина во многом изменилась. Исчезла пестрота людского потока, преобладал серый цвет походных мундиров. Особенно поражало меня множество безногих. Я разглядывал витрину магазина, когда мимо проковылял молодой лейтенант. Видно было; как трудно ему передвигаться. Я заговорил с ним об этом; он ответил, что только сегодня получил свой протез. Франкфурт стал центром протезной промышленности. Вот почему здесь так много инвалидов войны.

«Университет имени Гете», — прочел я на белой эмалевой вывеске. Итак, здесь находился один из университетских факультетов. Мне вспомнились мои университетские годы. Живы ли и работают ли еще профессора, у которых я в двадцатых годах слушал лекции по математике? Шенфлис — он был тогда ректором, — Эпштейн? Прошло двадцать лет. Тогда я понятия не имел о Сталинграде.

Пришло время возвращаться на вокзал. Паровоз уже стоял под парами. Я прошел через несколько вагонов, пока не нашел почти пустое купе 2-го класса. У окна сидел лишь один молодой офицер. К моему удивлению, это был мой знакомый — лейтенант с ампутированной ногой, с которым я незадолго до этого разговаривал на Кайзерштрассе. Скоро я узнал, что он служит в 39-м пехотном полку в Дюссельдорфе. Оказалось даже, что у нас был общий друг в этом полку — лейтенант Фольц, погибший во время похода на Запад.

Разумеется, я спросил, куда направляется мой попутчик.

— В Фалькенштейн, — отвечал он, — я там лечусь. Надо полагать, господин полковник, что вы едете туда же.

— Вы угадали, мой юный друг.

Лейтенант встал и отрекомендовался, я тоже назвал себя.

— Теперь я знаю, господин полковник, кто вы. Вы были преподавателем тактики. Фольц часто о вас рассказывал.

— Надеюсь, ничего плохого.

— Конечно же, нет! Он рассказывал и о вашем сыне Гейнце, который, к несчастью, тоже погиб во Франции. Я его ровесник.

Я молча взглянул на него. Он тотчас же переменил тему разговора.

— Следующая станция — Кронберг, господин полковник. Там мы и выйдем. От вокзала еще час ходу до Фалькенштейна.

— Я заказал через главного врача машину. Поедем вместе.

Шофер ждал меня на перроне. Сунув мой чемодан в багажник, мы отправились в путь. На фоне неба резко выделялись темные контуры гор Таунуса. Золотой диск солнца стоял уже довольно низко над горизонтом. Полной грудью вдыхал я ароматный горный воздух. Воздух родины. Как часто бродил я здесь раньше с веселой компанией, с полным рюкзаком за спиной… Особенно любил я дорогу по гребню гор от Наугейма к Нейвиду на Рейне вдоль Димеса, старых римских пограничных укреплений, сторожевые башни и замки которого еще всюду можно было распознать.

Мы мчались к курорту Фалькенштейн. Дом отдыха находился на окраине, у самого леса. Сквозь распахнутые ворота машина подъехала прямо к большому зданию с широким крыльцом. Здесь была контора. Слева и справа от нее стояли вновь выстроенные корпуса поменьше. Вокруг раскинулся сад, где еще сохранились в своем великолепии осенние цветы.

— Приехали, — сказал мой попутчик. — Если разрешите, я завтра вам все здесь покажу. А теперь нам надо подняться вверх, в контору. Вас ждут.

На крыльце стоял офицер, как выяснилось, полковой врач. Это был главный врач дома отдыха. Он сердечно меня приветствовал. В уютно обставленном вестибюле меня приняла изящная медицинская сестра. Врач простился со мной, сказав:

— Пройдите сначала в вашу комнату, господин полковник. Когда вы немного освежитесь, сестра проводит вас в приемный покой. Затем мы встретимся с вами в столовой за ужином. Тогда я вас и познакомлю с другими нашими гостями.

Вместе с сестрой я спустился в подвал. Перед нами открылся длинный освещенный коридор.

— Что здесь такое? — спросил я.

Девушка, улыбаясь, ответила:

— Так устроены все наши дома для отдыхающих; вы, вероятно, заметили, что по обе стороны стоят три дома, так вот, они соединены этим тоннелем с главным зданием. Здесь находятся ванны и процедурные. Утром вы можете в пижаме и купальном халате пройти прямо в ванную.

— Да, это действительно очень удобно.

— Еще несколько ступенек наверх, и мы на месте, — сказала сестра.

Вскоре я оказался в большой светлой комнате, которая была хорошо и со вкусом обставлена. Мой багаж уже принесли. Через полуоткрытую дверь я вышел на балкон.

Смеркалось. Над лесом опустилась легкая дымка. Стояла чудесная тишина. Мне трудно было освоиться с мыслью, что еще существует такая красота, когда каждую секунду в 2500 километрах к востоку отсюда калечат и кромсают сотни человеческих тел, где гром орудий и грохот разрывающихся снарядов заглушают стоны раненых и хрипение умирающих. Тихо притворив дверь, я возвратился в комнату. Сестра незаметно вышла.

Мне как раз хватило получаса для того, чтобы смыть с себя дорожную пыль и выполнить все формальности, связанные с регистрацией. А гонг уже звал к ужину. В столовой собрались все отдыхающие, когда я зашел вместе с врачом. По моей просьбе меня посадили за одним столом с дюссельдорфским лейтенантом. Другим моим соседом по столу был обер-лейтенант Якоби, молодой берлинец. Он тоже потерял ногу, но умудрился сохранить присущий ему юмор.

Вскоре я совсем акклиматизировался. Мы ежедневно совершали небольшие прогулки в лесу или сидели в парке под ласковыми лучами осеннего солнца. Дни отдыха проходили бы вполне беззаботно, не будь одной темы — темы Сталинграда.