— Тогда пусть Шмидт даст приказ об обратном вылете.

— Поэтому я к нему сразу и обратился. Но Шмидт отказал. Я считаю, что это неправильно.

— Сегодня выступила деблокирующая армия Гота. Подождем, пока она с нами установит связь, тогда мы передадим всех троих обратно в резерв командования группы армий. Пусть они до того находятся в распоряжении штаба VIII армейского корпуса.

Так была решена участь этих пожилых офицеров. Они бесполезно торчали в штабе VIII корпуса и в конце концов вместе с тысячами людей погибли в котле.

Если не считать неприятных впечатлений в связи с прискорбным эпизодом из деятельности военной бюрократии, я радовался, что снова оказался вместе с Паулюсом. Он принял меня чрезвычайно сердечно. Уже при первом внимательном взгляде я мог заметить, как его измучило катастрофическое положение армии. Нервное подергивание лица, казалось, почти не прекращается. Он сгорбился еще больше. В его речах слышалось горькое разочарование. Он был недоволен собой и своими действиями. Только что вернувшись после поездки на западный участок котла, где шли особенно тяжелые бои, усталый и измученный, он только спросил меня, где я поселился. Когда я ему сказал, что до сих пор еще не получил никаких указаний от начальника штаба, он предложил мне сначала оглядеться и явиться к нему снова к 16 часам. Он добавил, что в ближайшие дни у меня будет много работы. За последние три недели не были подготовлены ни представления к наградам, ни приказы о повышении в чинах. Поэтому он меня и вызвал.

Я снова вышел на воздух. Немногие убежища штаба армии были расположены в открытой степи, наполовину над землей, наполовину под землей. Ни одного дерева, ни одного куста, которые служили бы прикрытием. Стоянка всех машин находилась на расстоянии нескольких сот метров. Обер-лейтенант Циммерман рассказал мне, что здесь раньше был командный пункт 295-й пехотной дивизии. Вокруг были расположены другие бункера, вдоль и поперек соединенные дорогами для транспорта и тропинками. Найду ли я дорогу в этом лабиринте?

Сначала я должен был явиться к генерал-майору Шмидту. Его убежище было расположено рядом с бункером командующего.

— Разрешите спросить, господин генерал, где размещен мой отдел?

— Здесь у нас не было места для вас. Ваши писари находятся примерно в километре отсюда. Обер-лейтенант Шатц вас туда проводит.

Вместе с ординарцем Шмидта я с трудом шел по глубокому снегу — 10 минут, 15 минут. Наконец мы оказались перед входом в землянку. Дым валил из полуоткрытой двери.

Войдя, я сначала вообще ничего не увидел. В убежище не было окон. Маленькая времянка дымила изо всех своих щелей. Только постепенно я разглядел фигуры обер-фельдфебеля Кюппера и обер-ефрейтора Аша. Оба обрадовались, увидев меня. Я задыхался от дыма, слезы текли из глаз, я закашлялся. Я не мог больше дышать и был вынужден вместе с обоими сотрудниками выйти на воздух.

— Здесь вы никак не сможете жить, господин полковник. Мы вдвоем с трудом помещаемся в норе размером в три квадратных метра. На маленьких столиках нельзя даже поставить пишущую машинку. Не может быть и речи о настоящей работе. Мы вынуждены открывать дверь, иначе ничего не видно, но тогда от холода коченеют и совсем не сгибаются пальцы.

— Ну-ну, — возразил я, — не надо сразу падать духом. Как-нибудь мы все это наладим.

Дым немного рассеялся, так что я мог внимательнее разглядеть убежище. Вдоль длинной стены были установлены деревянные нары, одна над другой, на них лежало несколько одеял. Еще одну кровать здесь нельзя было поставить. Земляной пол промерз. Когда я зажег сигарету, при свете спички засверкали на стенах кристаллики льда.

Нет, в этой норе действительно не могли поселиться три человека. Нам нужно было другое убежище. С этим согласился и генерал Шмидт, когда я ему все наглядно описал. Я должен был временно поселиться в бункере генерала Паулюса; для моих сотрудников освободили небольшое помещение в убежище оперативного отдела.

Между тем шел четвертый час дня, пора было идти к Паулюсу. Хотя за последние три-четыре дня я уже узнал от генерала фон Габленца и полковника Баадера кое-что о положении в котле, меня волновала уйма еще неясных вопросов. Но сначала задавал вопросы Паулюс. Его интересовало в первую очередь положение вне котла.

— Как же обстоит дело на нижнем Чире и севернее Морозовска? Какая задача была поставлена перед вашей боевой группой, Адам?

Я подробно рассказал о развитии событий с 22 ноября по 10 декабря и закончил следующим образом:

— Группа армий требовала от меня, чтобы я при всех обстоятельствах удержал плацдарм восточнее Верхне-Чирской, чтобы облегчить отход 6-й армии на запад или соответственно на юго-восток. Солдаты и офицеры боевой группы были весьма разочарованы, когда узнали, что армия заняла круговую оборону и не предприняла никаких мер для того, чтобы разорвать кольцо окружения. И я ежедневно ждал, что армия станет пробиваться на юго-запад. Последние дни солдаты часто спрашивали меня, зачем они здесь проливают потоки крови, если армия не прорывается из окружения.

Когда я заканчивал мой доклад, вошел начальник оперативного отдела. Полковник Эльхлепп крепко пожал мне руку.

— Счастье, что вы наконец здесь. Последние три недели я по необходимости занимался и вашими делами, но, признаться, с грехом пополам.

Паулюс прервал его:

— Адам, я еще не ответил на ваши вопросы. Попытаюсь последовательно изложить катастрофический ход событий после 22 ноября, тогда вам многое будет яснее.

После краткой паузы Паулюс продолжал:

— Вы знаете, что еще 21 ноября я предложил отвести армию за Дон. Прилетев в котел, я созвал совещание командиров корпусов. В полном согласии с ними я 22 ноября и в последующие дни повторил свое обращение в Главное командование сухопутных сил с предложением прорываться из котла.[57] 24 ноября должен был последовать приказ о прорыве. Но из этого ничего не получилось. На совещании у Гитлера Геринг заявил, что он в состоянии снабжать 6-ю армию воздушным путем. После этого фюрер решил отклонить мое предложение. Вместо приказа о прорыве я получил вот такую радиограмму.

Командующий протянул мне лист бумаги. Я внимательно прочел следующий текст:

Не говоря ни слова, я возвратил бумагу.

— Вы видите, Адам, я не мог поступить иначе. После получения радиограммы я снова собрал всех командиров корпусов, в том числе и командиров XI армейского и XIV танковых корпусов, которые тем временем уже переправились годного берега Дона на другой и частью своих соединений заняли западный участок обороны. Каждый более или менее решительно выразил сомнения в возможности снабжать армию по воздуху. В конечном счете, однако, все согласились с моим предложением: при создавшихся условиях воздержаться от прорыва из окружения.[59] Только один человек настойчиво защищал противоположную точку зрения — генерал Зейдлиц.

— Я понимаю, что значит приказ Гитлера, господин генерал. Но я знаю, что и полковник Баадер, и высшие офицеры военно-воздушных сил с самого начала высказывали мнение, что снабжать армию в 330 тысяч человек по воздуху невозможно.

— Зейдлиц требовал, чтобы я действовал вопреки приказу фюрера. Для этого у меня не было никаких оснований. Зейдлиц сам дал нам наглядный пример того, что получается, когда командиры действуют на свой страх и риск. Он без нашего ведома отвел назад 94-ю пехотную дивизию на северо-восточном участке котла. Противник разгадал маневр и тотчас же ударил по отходящим частям. Дивизия была полностью разгромлена, так что мы были вынуждены ее расформировать. Штабу дивизии я приказал вылететь за пределы котла. Наши действия только тогда могут увенчаться успехом, когда они согласуются с намерениями верховного командования.