Этот вопрос оставался открытым. Прошли еще месяцы, прежде чем я окончательно выяснил этот вопрос.

Однажды — это было в июне 1943 года — полковник Новиков сообщил мне через переводчика, что фельдмаршала хочет посетить какой-то немец. Едва я успел предупредить об этом Паулюса, начальник лагеря и переводчик уже поднялись по лестнице в нашу комнату. С ними был пожилой человек с белыми, как снег, волосами.

Со словами: «Это господин Вильгельм Пик, он хочет поговорить с вами, господин фельдмаршал», — полковник представил посетителя. Вильгельм Пик добавил, что он является депутатом германского рейхстага и хотел бы побеседовать с фельдмаршалом о судьбах немецкого народа. Когда я хотел попрощаться, он сказал улыбаясь:

— Оставайтесь. То, что я хочу сказать, вы можете спокойно слушать, это относится в такой же степени и к вам.

С некоторой сдержанностью Паулюс предложил гостю сесть у стола перед окном. Я сел сбоку, около Новикова и переводчика.

Значит, это и был коммунист Вильгельм Пик. До сих пор я ни разу его не видел. Лишь смутно я припомнил его имя из периода до 1933 года. У него достойный вид, думал я, наблюдая за ним теперь. В его глазах светилась доброта и понимание. Чего же хотел он от Паулюса? Фельдмаршал молча смотрел на него. Очевидно, он не хотел облегчать посетителю начало разговора, а был намерен выждать. Тогда разговор начал Вильгельм Пик.

— Я хотел узнать о вашем самочувствии, господин фельдмаршал. Вероятно, вы удивлены, что я, коммунист, который вынужден был эмигрировать, пришел к вам. Однако мне действительно хочется поговорить с вами.

Это звучало так естественно, так сердечно, что и голос Паулюса стал теплее.

— Благодарю вас за участие, господин Пик. Как вы видите, я хорошо устроен. Состояние моего здоровья в течение последних недель значительно улучшилось. Полковник Новиков заботится о нас. У нас есть немецкие и русские врачи. Питание хорошее и достаточное. Как военнопленный, я не могу ожидать большего.

— Вы, господин фельдмаршал, и многие другие немцы избежали бы плена, если бы не следовали за неким Гитлером, — ответил Пик.

— Вы забываете, господин Пик, что я солдат. Как солдат, я обязан выполнять приказы вышестоящих начальников. Политикой я никогда не занимался.

— Господин фельдмаршал, вы умный и образованный офицер. Вы должны были понять, что Гитлер ввел в заблуждение и обманул наш народ. Или вы действительно считали, что Советский Союз намеревался напасть на Германию?

Паулюс явно пришел в волнение.

— Я не мог себе представить, господин Пик, что глава государства обманывает свой народ и свою армию. Как и миллионы людей, я верил словам Гитлера. Я верил в них, когда генеральный штаб получил задание разработать план нападения на Советский Союз; я питал доверие к верховному командованию даже тогда, когда сталинградская катастрофа уже началась.

Это признание в обманутом доверии далось Паулюсу нелегко, Я видел по его лицу, какая борьба происходила у него в душе. Вильгельм Пик тоже оживился.

— Вы были командующим армией, господин фельдмаршал. Ваша военная карьера и положение позволяли вам глубоко заглянуть в ход войны, в методы руководства и военные цели Гитлера. Это должно было послужить для вас основой духовной независимости и понимания своей ответственности. Именно вы должны были более критически смотреть на развитие событий. Вам были доверены жизни сотен тысяч немецких солдат. Почему вы так долго сражались на Волге в безвыходном положении? Почему вы больше верили лживым обещаниям Гитлера, чем своей совести и пониманию? Почему вы отклонили почетные условия капитуляции, предложенные Красной Армией? Гитлер — это преступник, который никогда не представлял интересы нашего народа. Мы, коммунисты, с самого начала поняли это и сказали народу. Вы и ваши генералы должны были понять это самое позднее в сталинградском котле и действовать в соответствии с этим, господин фельдмаршал.

— Я уже сказал, что мы, солдаты, никогда не занимались политикой, да и не должны были заниматься, — уклончиво ответил Паулюс. — Наш принцип таков: немецкий солдат должен быть аполитичным. Я остался верен этому девизу. Гитлер был для нас не только главой государства, он являлся также верховным главнокомандующим вооруженными силами, приказам которого мы обязаны были беспрекословно подчиняться. Я не знал ни положения за пределами котла, ни планов и возможностей главного командования сухопутных войск. Поэтому я не мог просто положить всему конец.

Разговор приобрел драматическую остроту. У стола сидели два человека с диаметрально противоположным мировоззрением. Здесь фельдмаршал, аполитичный, «только солдат», для которого слепое повиновение приказу начальника являлось нравственным законом. Там — коммунистический вождь рабочего движения, действия которого определялись духовным суверенитетом и высшей ответственностью по отношению к народу.

— Почти все офицеры утверждают так же, как и вы, господин фельдмаршал, — возразил Вильгельм Пик, — что они были аполитичными и хотели бы такими оставаться. Однако что значит аполитичный? Неужели вы не понимаете, что вы играли немалую роль в политике? К сожалению, это была отрицательная роль. Вы были послушным инструментом в руках губителей нашего народа, цели которых не были ни национальными, ни социалистическими. Их целью была захватническая война, грабительская война! И именно вы, генералы и офицеры вермахта, послушно служили их преступной политике.

Ясно, никого не щадя, председатель КПГ доказывал, что мы служили неправому делу, губительному для нашего народа. В конце концов, мы содействовали Гитлеру и являлись совиновниками всего того бесправия, ущерба и страданий, которые в результате гитлеровской войны выпали на долю других народов.

— Как в период 1914–1918 годов, — продолжал он с сожалением, — так и в этой войне расплачиваться должен наш одаренный, трудолюбивый немецкий народ, наши трудящиеся, прежде всего рабочие и крестьяне. Вдумайтесь совершенно спокойно, в чьих интересах ведется эта война! Подумайте о катастрофе 6-й армии! Вам придется заглянуть далеко в историю, чтобы найти пример таких же страданий и горя нашего народа. Поверьте мне, вся эта развязанная Германией война является преступлением. Она служит на пользу горстке немецких монополистов и милитаристов, которые из крови и костей немецких солдат, из бедствий народов, подвергшихся нападению, извлекают гигантские прибыли. И если несколько марок достанется населению и солдатам, они являются частицей награбленного, платой за соучастие. Моя партия предупреждала еще перед 1933 годом: «Гитлер — это война». К сожалению, мы не смогли помешать приходу фашистов к власти и тем несчастьям, которые они принесли. Однако мы можем и должны помешать тому, чтобы Гитлер вверг немецкий народ в национальную катастрофу. Мы, коммунисты, боремся за это вместе со всеми, кто ненавидит фашистских преступников и любит немецкий народ.

Затем Вильгельм Пик выразил желание поговорить с фельдмаршалом наедине. Позже я узнал от Паулюса, что председатель КПГ изложил планы создания Национального немецкого комитета, который должен был самым широким образом организовывать и направлять борьбу против гитлеровского режима и за скорейшее окончание войны. Предполагалось, что в национальном комитете эмигрировавшие вожди рабочего движения и писатели будут тесно сотрудничать с пленными офицерами и солдатами. Ради германской нации все различия во взглядах должны отойти на второй план. Перед лицом созданной Гитлером чудовищной угрозы существованию немецкого народа на первом месте стоят не разделяющие, а объединяющие моменты. Они оба, коммунист и фельдмаршал, являются немцами. Их глубоко волнуют судьбы родины. Они должны вместе пресечь пагубные действия Гитлера. Пик призвал Паулюса открыто выступить против Гитлера и принять участие в работе будущего комитета.

Фельдмаршала ужаснули такие предложения точно так же, как и меня, когда я услыхал о них. В то время предложение Пика казалось нам столь неслыханным, что мы старались отмахнуться от него. С другой стороны, мы были вынуждены в значительной степени согласиться с этим коммунистом в его оценке обстановки и характера войны. Прежде всего на нас произвела впечатление личность Пика, простота и убедительность его речи, его горячий патриотизм. Он не принадлежал к «безродной братии», как говорили нацисты и как это представлялось в нашем сознании.