— Я не знаю, вот в чём дело. Я не знаю этих вкусов, — в её голосе появляются панические нотки. Губы начинают дрожать, а глаза блестят от стыда.

— Это как?

— Сложно объяснить.

— А ты попробуй это сделать. Я пойму тебя, — мягко убеждаю её.

Она прикидывает в голове можно ли мне довериться в таком щепетильном, по её мнению, деле, а затем в её взгляд становится уставшим и потерянным.

— Я занималась балетом с раннего возраста. После того как от нас ушёл папа, мне тогда был год, мама открыла свою балетную студию, и я стала её рекламой. Моя мама в прошлом балерина, но она закончила карьеру, потому что вышла замуж и забеременела.

А потом семейные дела, ещё один ребёнок, и она потеряла форму.

Но мама решила исполнить свою мечту, использовав мою жизнь.

Она всегда держала меня на строгой диете, но мой брат тайно подкармливал меня. Он спасал меня и имел влияние на маму. Она прислушивалась к нему. Брат был старше меня на десять лет и заменил мне отца. Он заботился обо мне, помогал, отводил меня в школу и делал со мной уроки. Мама была занята учениками. Потом брат поступил в университет и уехал в Дублин. Мама сильно переживала за него, осталась только я, и она думала, что показывает свою любовь ко мне диетами и постоянными тренировками.

А потом… потом… нам позвонили и сказали, что моего брата убили.

На него напали на улице, когда он шёл с работы, и обокрали. Он дрался с ними, — голос Таллии ломается, и по её щеке скатывается слеза. Я приобнимаю её за плечо, и она позволяет мне притянуть её ближе.

— После смерти брата мама сошла с ума. Она никуда не выпускала меня и даже повесила замки на все шкафы и холодильник. Она выдавала мне еду, и это были овсянка, иногда яблоко, курица, капуста. Всё. Других продуктов дома не было.

Однажды я купила на свои деньги мороженое, мне так хотелось его, а мама узнала, потому что меня сильно тошнило. Она избила меня и перевела на дистанционное обучение, чтобы я больше не могла поесть. Я ненавидела балет, но мне приходилось выступать и танцевать. Мама гордилась мной и собой. Она ещё больше начала ограничивать меня в еде, Ал… иногда передавал мне еду. Яблоки. Я люблю яблоки. У нас была удочка. Я спускала её вниз, а он клал в пакет яблоки с записками. Так мы общались. Потом я передавала ему огрызки. Когда мне исполнилось шестнадцать, я начала думать о побеге и рассказала об этом Алу. Он поддержал меня, и мы стали обдумывать разные варианты. Все деньги, которые я выигрывала или получала за работу своими танцами, мама забирала себе.

И однажды к нам в дом приехала девушка. Как оказалось, она была невестой моего брата. Мама её выгнала, но девушка часто приходила. И тогда я показала ей свой способ общения, — Таллия хлюпает носом, и я быстро передаю ей салфетку.

— Она сняла квартиру недалеко от нас и приходила ко мне, когда мамы не было дома. Мама запирала меня. Я узнала о том, что мой брат хотел, чтобы я перестала насиловать себя диетами и начала по-настоящему жить. Он копил деньги, как и его невеста. Они планировали пожениться и забрать меня к себе, дать мне то образование, которое выберу я сама, а не моя мама. Но брата убили, и я лишилась самого любимого человека на свете. Эта девушка передала мне кольцо, которое купил мой брат на заработанные деньги и стипендию. А также она сообщила мне номер счёта, откуда я могу снять деньги и сбежать. Мой план стал наваждением. Я всё рассказала Алу. Мы решили сбежать сразу же после выпускного, на котором я должна была танцевать. Мы всё подготовили. Невеста моего брата ждала нас, чтобы увезти в Дублин. У нас всё получилось, но я уверена в том, что когда-нибудь мама найдёт меня и попытается вернуть обратно в ад, в котором всё было запрещено. Но пока её нет, я стараюсь скорее получить ту профессию, которую хочу.

Поэтому я и не ем. Не могу себе позволить этого, ведь тогда я стану толстой, и у меня разовьётся язва. Мне нельзя много есть, а на многие продукты у меня аллергия. Я не употребляю молочную продукцию. Нельзя сладкое и шоколад. Ничего нельзя, кроме курицы, воды и иногда яблок. Другое я не могу есть. У меня на всё аллергия. Буквально на всё, — горечь сквозит в её словах, когда она смотрит на стол, забитый едой.

— Ты не представляешь, как я хочу узнать, а какой вкус у винограда или у бананов. И на самом ли деле клубника кислая или она такая же сладкая, как моё молочко для тела? А кофе? Все так любят его. Почему они его любят? Даже хлеб. Боже мой, он так вкусно пахнет, а если с сыром и маслом? А если с мёдом? Я ничего не знаю об этом, могу только прочесть о вкусах, но не попробовать самой. Так что, зря ты меня пригласил, я никогда не смогу оценить вкус этой пищи.

Она поднимает на меня свой чистый и полный боли взгляд.

Внутри меня появляется желание уничтожить эту суку, которая лишила мою девочку такой малости, как пища.

— Таллия. — Кладу ладонь на её щёку и пользуюсь ситуаций. Она сейчас так ранима, что особо не понимает, насколько я ничтожен перед своими желаниями.

— Ты сдавала расширенный анализ на выявление аллергической реакции? — интересуюсь я.

— Нет… нет, это так дорого. Я узнавала о стоимости этой процедуры, но пока не могу сдать анализ. Надеюсь, что, когда я буду учиться, у меня будет скидка для посещения госпиталя или что-нибудь в этом духе. Я бы хотела узнать, какие именно продукты вызывают у меня аллергию, и тогда без страха попробовать те, что разрешены мне. Я это сделаю, только чуть позже.

— Ты сделаешь это сейчас, — я сильнее обхватываю пальцами её лицо. — Мы прямо сейчас поедем в клинику, в которой ты сдашь анализ.

— Но… нет, Каван, нет. Это так дорого. Я не могу…

— Я могу. Если это сделает тебя счастливой или вызовет на твоём лице улыбку, я это сделаю. И я буду там с тобой. Поехали. — Быстро перехватываю её руку и тащу за собой.

— Каван… ты ведь не поел. А еда? Всё пропадёт. И это безумие.

Каван, — Таллия пытается упираться, но я куда сильнее её. Я рывком заваливаю её себе на плечо. Она издаёт сдавленный писк, а затем замолкает, пока я несу её. Чувствую себя грёбаным Гераклом.

— Каван, тебе следует отпустить меня, — сдержанно произносит она.

Усмехаюсь, и меня умиляет то, что она старается быть вежливой.

— Вряд ли мне это следует сделать. Наоборот, мне следует тебя привязать к себе и кормить. Кормить часто и долго, — отвечаю я и подхожу к машине. Дёргаю головой, показывая своим людям, чтобы они разобрались с едой в ресторане. У парней сегодня будет вкусный поздний ужин.

Я аккуратно сажаю Таллию в машину и наклоняюсь к ней.

— Не бойся, я буду рядом. Мы всё решим сегодня, — целую её в лоб и закрываю дверь.

Чёрт, мне так хочется целовать её часто. Постоянно целовать, не выпуская из рук. Убедить, что я её семья. Только я. И нет больше той суки, которая сотворила это с ней. И я уверен, что она лгала Таллии. Она врала обо всём, потому что её мать нашла игрушку, куколку, которую будет причёсывать и одевать, не слыша ничего.

Мать Таллии психопатка, и я избавлю мою девочку от проблем. У неё больше никого нет в этой жизни. Только я.

Таллия

Каван оказался очень странным мужчиной. Он всё делает чётко и резко. Его взгляд всегда цепляется за нюансы. Каван управляет людьми одним взглядом, и они боятся его. Когда он идёт, то люди расступаются перед ним. Когда он говорит, то тишина стоит невероятная. Когда он держит меня за руку, то я дрожу перед его мощью и восхищаюсь его силой. Каван очень сильный человек.

Внутри сильный и стойкий. Он защитник, это и странно. Я ведь думала о нём очень плохие вещи, а Каван опровергает чуть ли не все слова, которые были мне сказаны.

Каван договаривается о сдаче анализов и оформляет мои документы. Я даже не удивляюсь тому, что он всё обо мне знает.

Но в какой-то момент страх охватывает меня, и Каван это чувствует.

— Всё в порядке? — спрашивая, он отрывает свой взгляд от бланка и смотрит на меня.