Всё пошло через задницу. Я абсолютно не против людей с ограниченными возможностями, но даже предположить не мог, что мне попадётся именно такая женщина, и я потеряю счёт времени.

Мало того, столько часов без боли, это для меня удивительно.

Обычно ночью головная боль становится куда сильнее, а сегодня ничего не было.

Плевать. Всё получилось очень даже хорошо. Теперь я буду уверен в том, что ни один ублюдок не украдёт моё сокровище. Это я его нашёл, и я же буду упиваться своей властью.

Я уже давно не верю ни во что в этом мире, что не объясняется логически. Не верю в любовь, хотя вижу её. Не верю в доброту, хотя тоже вижу её. Просто ко мне никто не был добр, кроме Слэйна, да и его доброта скорее напоминает американские горки. А что до любви… я не знаю, что это такое. Слэйн узнал, а я вот до сих пор в неведении. Но мне этого и не нужно. Всё, чего я хотел, это перестать испытывать боль, и у меня получилось.

Каждую ночь я провожу в клубе, наслаждаясь различными номерами Таллии. Её молчание стало уже нормой для меня, хотя и я с ней стараюсь не разговаривать, только порой хвалю за то, что она выкладывается на сто процентов, даже когда устала. Пять дней я пребываю в раю. В грёбаном эротическом раю, представляя, как трахаю эту девчонку прямо здесь. Но она даже не соблазняет меня.

Обычно женщины пользуются различными моментами, чтобы заработать больше, но не Таллия. Она приходит, отрабатывает ровно до шести часов утра и моментально уходит, даже не кивнув мне на прощание. И она явно видела мой внушительный стояк, потому что я специально выхожу на свет и демонстрирую его через тонкую ткань моих брюк. Нет, ничего. Таллия всегда смотрит мимо меня или же в пол. Между нами нет ничего особенного. Точнее, у неё нет никакой нужной мне реакции, а я так и чувствую искры, исходящие от меня, но её они не задевают. Конечно, я не первый раз встречаюсь с отказом. Их у меня было больше, чем согласий, пока я не стал тем, кем являюсь. Мне боятся отказать, а потом женщинам становится уже всё равно, я умею доставлять им наслаждение, хотя зачастую просто лень. Это ведь секс. В нём главное — уметь использовать пальцы и член, остальное лишь опыт и антураж.

Но чем больше я давлю морально на Таллию своим возбуждённым видом, тем быстрее она убегает от меня. Видимо, я грёбаный псих и маньяк, раз не могу поверить в то, что Таллия не чувствует моей заинтересованности.

Пять дней ходить со стояком, трахать тех, кто попадается под руку, и тупо кончать в них, представляя другую женщину, то ещё удовольствие. Но я терпеливый и не принимаю отказов. У меня есть план. Хороший план, который я перенял у Слэйна. Что я должен сделать? Быть ранимым ублюдком и убедить в том, что со мной безопасно, рассказать парочку слезливых страшилок из своего детства, и всё. Энрика попалась, а Таллия чем-то напоминает её, поэтому я приведу свой план в действие на следующей неделе.

Больше не нужно будет приезжать в клуб, потому что я за эти грёбаные пять дней построил в своей квартире личный клуб только для нас. Оттуда Таллии некуда будет бежать, а также я подготовил несколько порошков, которые остались у меня после Слэйна. У него всё сработало, значит, и у меня сработает.

Мой взгляд становится резким. Я знаю это ощущение. Оно моментально обрывает моё расслабленное состояние, и я вижу, как Таллия с грохотом падает на пол.

— Таллия!

Подскочив на ноги, несусь к девушке. Она приподнимается на руки и выставляет одну вперёд. Останавливаюсь, не понимая, что случилось. Она не удержалась на шесте или запуталась в ногах?

Таллия удивительная танцовщица, она смешала несколько видов стилей танца, и все они выглядят как приглашение в постель.

Ледяное приглашение с приставленным к горлу ножом. Но я ещё не видел, чтобы кто-то падал на выступлении. Хотя слышал, что такое случалось с некоторыми танцовщицами из-за малого опыта, они ломали запястья, пальцы и получали вывихи.

Таллия хватается за шест и медленно поднимается. Она кивает мне. Хмурясь, делаю шаг назад, пока Таллия приходит в себя. Я не могу узнать, что случилось, потому что она просто не может мне это сказать. Я бы подумал о недоедании, но плачу ей достаточно, чтобы она хорошо питалась. Да и выглядит она здоровой, кроме чуть ли не посиневшей сейчас кожи, по которой скатываются капельки пота. Когда Таллия встаёт на пуанты, чтобы вернуться к танцу, её ноги начинают дрожать, и она сразу же снова падает на шест, распахивая рот, словно ей больно.

Оторвавшись от шеста на пару секунд, она показывает мне крест руками, а потом снова держится за него. Ей больно, очень больно.

Опустив голову, Таллия тяжело дышит. Я подхожу к центру и отключаю музыку. Повернувшись, я сразу же замечаю быстрое движение руки Таллии, она вытирает глаза. Она плачет из-за боли.

Чёрт.— На сегодня мы закончим, — говорю я.

Таллия несколько раз кивает мне и хватается за живот.

— Мне вызвать врача?

Она мотает головой и делает небольшой шаг. Я опускаю взгляд и вижу, что её белые пуанты испачканы в чём-то тёмном. Твою ж мать!

Таллия отталкивается от шеста и летит вперёд. В этот же момент я срываюсь на бег и ловлю её. Дрожащее и влажное от пота тело впечатывается в моё. Я крепко удерживаю Таллию, потому что она едва может двигать ногами.

— Садись. Я посмотрю, что с тобой, — мой голос хрипит, когда я помогаю ей сесть на край сцены, но она резко отодвигается от меня, мотая головой.

— Ладно. Если сможешь выйти сама отсюда, то я ничего не сделаю. Если ты хотя бы запнёшься, то я насильно заставлю тебя показать мне, что у тебя болит, — рычу я. Она вздрагивает от моего голоса, но меня бесит это упрямство. По всему видимому, что-то с ней не так, точнее, с её ногами. Вероятно, она могла подвернуть лодыжку или того хуже. Не хочу думать о худшем, но я явно улавливаю запах крови и какой-то мази.

Таллия опирается о сцену и встаёт враскорячку. Она немного шатается, а потом делает маленький шажок. Таллия кусает губу так сильно, что та белеет. Молча наблюдаю, уверенный в том, что она не сможет пройти небольшое расстояние до двери, и готовлюсь снова поймать её. Ещё один шаг, и её начинает бить сильная дрожь.

Зачем быть настолько упрямой?

К моему удивлению, Таллия сама опускается на пол и закрывает лицо руками. Я не слышу ни всхлипов, ни плача, вообще ничего. Она сдалась. Признала, что ей больно, и меня это безумно восхищает.

Подхожу к ней и опускаюсь на колени.

— Где болит? — тихо спрашиваю её. Она хлюпает носом и показывает на ноги. Как я и думал.

Обхватываю её тонкую, изящную лодыжку, дёргая за ленту, но Таллия цепляется за мою рубашку. Она не прикасается к моей коже, но пытается убрать мою руку и тянет ткань в сторону.

— Я могу сделать это силой, или ты дашь мне посмотреть добровольно, — предупреждаю её.

Пальцы Таллии разжимаются, и я замечаю, как её тело становится красным. Она смущается. Конечно, это смущение. Я давно не видел подобного. И мне это очень нравится.

Медленно снимаю пуант, и у меня желудок стискивает. Я видел достаточно трупов и крови, но то, что я вижу сейчас перед собой, ужасно больно. Пальцы Таллии все покрыты кровью. Они стёрты в мясо. Не представляю, как она, вообще, смогла танцевать. Я уверен, что здесь не только разорванные мозоли, но и вероятное заражение, потому что есть и свежие, и старые раны.

— Почему ты мне не сказала? — злобно повышаю голос, отчего Таллия вздрагивает.

— Какого хрена ты молчала? Ты стёрла всю кожу до мяса, Таллия!

Как так можно? Неужели, я выгляжу настолько жестоким?

Я понимаю, что пугаю её, но ничего не могу с собой поделать.

Мне жутко видеть и осознавать, что девушка была настолько жадной до денег, что даже не остановилась, лишь бы побольше заработать.

Да ей стоило мне просто отсосать, и я бы оплатил всё. Жадная сука.

Таллия показывает на дверь, а потом перерезает себе горло пальцем. Затем тычет в меня этим же пальцем. Блять. Она резко горбится и трясётся, сдерживая рыдания.