А я не настроена на грубость, хоть и позволяю Верховскому оторвать себя от пола. Мы движемся к кровати. Я обхватываю Женю ногами. Не хочу, чтобы он отстранялся, мне нравится наша иррациональная близость. Мы, словно голодные, набрасываемся друг на друга, стоит моей спине коснуться прохладной простыни. Я жадничаю. Мне нужно больше, и я ерзаю, намекая на продолжение.

— Хочешь сверху? — хмурится Женя, отвлекаясь от моей груди, и я с рыком толкаю его на кровать, тут же седлая. Не знаю, чего хочу. Его, наверное. Невозможно сильно.

Мы слишком долго растягивали прелюдию, теперь — только действия и чистый кайф, который утягивает меня уже в тот момент, когда член Верховского упирается между половых губ.

Хмыкнув, Женя сдвигает в сторону мои трусики и ведет пальцами, надавливая на клитор и спускаясь ниже. Почувствовав, какая я влажная, качает головой и усмехается, а затем резко входит. Мычу от удовольствия. Верховский толкается резко и глубоко. Стоны застревают в горле вместе с рваными вздохами. Я упираюсь в его грудь ладонями и плавно двигаю бедрами вперед и назад.

Мне нереально круто. Глаза закатываются, и я запрокидываю голову. Женя сжимает грудь, выкручивает пальцами соски и продолжает грубо вбиваться в меня. Я пропадаю с пятым толчком. Не знаю, зачем их считаю, но только это и остается, чтобы не потерять связь с реальностью, которая стремительно тает. Остается только Верховский, за которого я цепляюсь сильнее, когда он замедляется, позволяя мне руководить.

Боже, это кайф.

Я двигаюсь медленно. Поднимаюсь и опускаюсь. Дохожу до исступления, глажу грудь Жени, наблюдаю за его реакцией. Он жрет меня взглядом, ладони его по бедрам моим скользят и сжимаются всякий раз, как только я оказываюсь внизу. Он напрягается, чувствую, как становится тверже внутри. Сжимаю сильнее, Верховский рычит. Обхватывает талию и помогает мне двигаться так, как надо нам обоим. Быстрее, резче — до дрожи во всем теле и ярких всполохов перед глазами. Он толкается еще несколько раз, а затем выходит и кончает себе на живот, помогая рукой.

— Это охренительно, — в неповторимом стиле сообщает Верховский, ошалело улыбаясь.

— Да, охренительно, — соглашаюсь, потому что описать произошедшее иначе не получается.

Обессиленно падаю рядом, пытаясь отдышаться. Тело не слушается, и я расслабляюсь, прикрывая глаза. Верховский ложится на бок и целует меня снова, окончательно убеждая, что я поступила правильно, раз пришла сюда.

Обнимаю его. Женя устраивает нас удобнее. Тянется за салфетками на тумбочке и вытирает себя. Я за всем лениво наблюдаю. Верховский теперь расслаблен. Нет суровости и напряжения. С таким, кажется, будет проще вести разговор. Ложусь на его грудь, веду пальцами по плечу. Хорошо. Спокойно. Мы будто всю борьбу оставили в сексе, а теперь полностью открыты друг для друга. Верховский крепче обнимает меня, целует в макушку и переплетает пальцы свободной руки с моими.

— А теперь, Крис, рассказывай, — тон обманчиво мягкий. Я ведь знаю, что ничего хорошего за этим не скрывается. Напрягаюсь, даже дергаюсь в попытке встать, но рука не дает, превращая объятия в капкан. Попалась. Глупо попалась. И теперь придется сдаваться.

— Что рассказывать? — хмурюсь, зачем-то делая вид, что не понимаю, чего он хочет.

— Всё рассказывай, — хмыкает. — Что тебя с мужем связывает, когда разводиться с ним планируешь, зачем сюда уехала, почему трубку не брала, когда я звонил?

Женя все перечисляет, а я думаю, с чего начать. Совершенно точно без истории Верховский меня не отпустит. Слишком долго он добивался от меня ответов, теперь точно не выпустит, пока я не сознаюсь.

Запрокидываю голову, смотрю на Женю. Он спокоен как удав, даже не скажешь, что между нами только что была близость.

Его спокойствие заразительно, и я принимаю решение. В конце концов, это он за мной бегает, а значит, должен знать всю картину происходящего, а не шагать по минному полю. Поэтому я рассказываю Верховскому обо всем: о муже, о клинике, о разводе, о доле и даже о договоре, который мы заключили с Эдиком. Двадцать пять процентов, за которые муж выкупил меня на целую неделю.

Женя ни разу не морщится и не перебивает. Только в какие-то момент обнимает крепче и целует в макушку и висок. Млею от нежного внимания, никогда бы не подумала, что Верховский может быть таким.

— Так что еще на четыре дня я счастливая жена, — заканчиваю пламенную речь.

— Ну, это мы еще посмотрим, — серьезно заявляет Женя, и я резко подскакиваю, кутаясь в одеяло. Это он сейчас о чем? Смотрю испуганно, дышу часто, а вот Верховский по-прежнему спокоен, что даже удивительно. Мы как-то быстро поменялись ролями.

— Нет, мы никуда не будем смотреть, — качаю головой, прижимаю руки к груди. Женя приподнимается на локте, тянется ко мне, но я отстраняюсь. Как-то слишком я размякла от близости, потеряла бдительность, и теперь все катится в пропасть со скоростью света. — Я тебе рассказала не для того, чтобы ты вмешивался в мои дела, а как раз для того, чтобы не мешал.

— Я не собираюсь мешать, — цыкает Верховский и встает с кровати. Он подходит к тележке, на которой остывает наш ужин, открывает бутылку шампанского, остывающего в ведерке со льдом, и разливает по бокалам. Протягивает один мне. — Выпей и расслабься уже.

Смотрю на танец пузырьков за стеклом. Они безнадежны: стремятся вверх, не понимая, что там их ждет погибель. Устраиваю водоворот, убивая тех, что прячутся внизу. Шампанское шипит, прислушиваюсь к звуку и вдыхаю приятный фруктовый аромат. Верховский из меня веревки вьет, и надо это прекращать. Я упускаю контроль, это неправильно, а в моей ситуации вообще способно разрушить жизнь до основания.

— Спасибо, — соглашаюсь.

Женя выходит на балкон курить. Он не приглашает меня с собой — чиркает зажигалкой и затягивается. До меня доносится слабый запах табака, который на удивление вселяет спокойствие. Стаскиваю с подноса виноградину и, сделав большой глоток, заедаю ею шампанское, от которого немного жжет в горле.

В груди тянет неприятно. Я будто что-то неправильное делаю, оставаясь на месте, пока жизнь вокруг стремительно проносится, и упускаю что-то очень важное. Надо сдаться. Принять сторону окончательно и бороться с последствиями выбора. Глубоко вздыхаю, задумавшись. Как выйти из битвы с минимальными потерями?

Отставляю бокал и, поддавшись порыву, выхожу к Верховскому. Обнимаю его со спины, устраивая ладони на животе. Целую между лопаток. Вот так хорошо. Рядом с ним спокойнее в разы. Но я не могу перевесить на его плечи свои проблемы. Мы меньше месяца друг друга знаем, Женя мне не должен ничего, равно как и я ему, и будет очень нечестно награждать его своими заботами, с которыми под силу справиться далеко не каждому.

«А к Покровскому побежала», — подсознание с сучьей сущностью меня не оставляет. Врывается в самые неподходящие моменты и напоминает о промахах.

Женя накрывает ладонью сцепленные на его животе пальцы. От него горячо становится, но я не решаюсь разорвать наш контакт. Сполна вбираю в себя все, что Верховский дает, напитываясь силой. Она мне понадобится, это точно.

— Жень, — веду носом вверх по позвонкам. Он поворачивает голову в сторону, но полностью возвращаться ко мне не спешит. Надо сказать — одно предложение всего, одна просьба. Но она комом в горле застывает, потому что для этого снова придется оттолкнуть Верховского. Оторваться от него и оставить на неопределенное время. А после того, как прекрасно нам обоим было друг с другом, это почти невозможно.

— Почему ты не сказала с самого начала? — отчаяние в голосе врезается в грудь болезненно. Сглатываю вязкую слюну. Да, сейчас бы пара глотков шампанского не повредили.

В комнате пиликает сообщением телефон. Оборачиваюсь, надеясь увидеть хоть что-то. Сердце быстрее стучать начинает. Я волнуюсь. Вдруг Эдик узнал, что я не в спа? Ему отыскать меня труда не составит. Он каждую горничную поднимет, чтобы те каждый номер обошли и его нерадивую жену нашли.