По дороге меня примораживает у двери Крис. Надо как-то углы сгладить. Я обычно их только заостряю, но иногда полезно попробовать что-то новое. Стучу и с замиранием сердца жду ответ. Тишина. Еще три раза бью согнутым указательным в дверь. Реакция та же — полное ее отсутствие. Давлю на ручку — заперто.

Упустил. Нехорошо это все.

— Кристины до конца дня не будет, — слышу голос Иваныча в коридоре и оборачиваюсь, — уехала на встречу. Тебе срочно нужна?

— Да так, по мелочи, потерплю, — приваливаюсь плечом к косяку. — У нас сегодня все по плану или опять кто отменится?

— Еще двое, потом все. Со мной будешь работать, — Иваныч кивает мне и уходит, а я думаю, где так сильно прокололся, что только-только устаканивающиеся отношения с начальством опять переходят в ураганную стадию.

День проходит уныло. Делаю все на автомате, постоянно думая о Кристине. Ну вроде обижаться ей не на что. Грустно, конечно, но руководителей всегда обсуждают за спинами, криминального тут ничего нет. А она женщина сильная, уверенная и красивая, еще и так высоко по карьерной лестнице скаканула — тут все поводы для сплетен сходятся. Да и я ничего такого криминального не сказал. Толю не поддерживал, но и не затыкал, в общем, так себе защитник.

По мужскому самолюбию бьет ощутимо.

Кристина и правда не возвращается. Машины у входа нет, и я вечером ныряю в свою, доезжаю до дома через магазин и, приготовив холостяцкий ужин из сметаны с солеными огурцами на закуску, падаю в кровать до самого утра.

Сплю тоже херово, ворочаюсь постоянно. То жарко, то холодно, то Кристина снится и осуждающе смотрит. Это уже клиника. Лучше б трахались во сне, эротические сны лучше переносятся и эмоции приятнее оставляют.

Под холодным душем безуспешно пытаюсь проснуться. Яичница сгорает, а кофеварка отказывается работать.

В общем, на работу приезжаю злым, голодным и сонным. По пути правда кофе подцепил и бургер. Но заточить все добро времени может не хватить. Покурить бы еще. Замираю на ступеньках и уже достаю пачку из кармана, когда вижу Кристину.

Она паркуется и выходит из машины. В мою сторону даже не смотрит — только на часы на руке. На губах сегодня нет красной помаду, но я вижу как они кривятся.

— Доброе утро, Кристина Борисовна, — кричу ей, зажимая сигарету между зубов. Отхожу подальше от крыльца, чтобы не провоцировать лишний раз. Я вообще-то и хорошим быть могу. А вот она, кажется, в режим равнодушной стервы вошла.

Поднимается, не удостоив меня ни словом, ни взглядом.

Сигарета резко становится кислой, и я выбрасываю, не докурив. Чего вообще меня так парят эмоции Кристины? Непрофессионально обижаться на взрослых мужиков, которым в жизни не так сильно повезло и они вынуждены трудиться рядовыми врачами. Только кто ж с этой позиции посмотрит?

Стою еще пару минут. Обрабатываю новые вводные. На перемирие надо идти, причем срочно. Разберусь с завтраком и на сытый желудок пойду умасливать руководство.

Поднимаюсь через три ступеньки и сразу же проскакиваю в холл, где натыкаюсь на строгую Кристину, которая отвлекается от разговора с новым администратором и бегло меня осматривает. Снова на часы на запястье пялится, а потом наконец бросает мне пару ласковых:

— Здравствуйте, Евгений Дмитриевич.

— Ну здравствуйте, раз вам в стенах клиники больше нравится, — приподнимаю бровь, ожидая ее следующего выпада. Придумала кару для меня? Точно противозина, все ж Толян прав. Но мне отчего-то смешно становится.

— Рабочий день начинается в ровно в девять. Вы опоздали, — поднимаю голову на часы над стойкой ресепшн. Три минуты? Она серьезно? Ладно, раз уж играем в детский сад, то и я немножко поддержу. Киваю, соглашаясь. — И по правилам внутреннего распорядка все сотрудники до того, как наденут сменную обувь, должны перемещаться по клинике в бахилах, а вы пачкаете пол грязью и снегом.

Кошусь на ее ноги. И правда бахилы напялила.

— Каюсь, Кристина Борисовна, виноват.

— Через тридцать минут жду вашу объяснительную, — бросает мне и нос задирает победно. — Наташ, если придет корреспонденция, пригласи меня на ресепшн, ладно? — говорит приторно-ласково администратору, и развернувшись, уходит, снова своей упругой задницей виляя.

Значит, объяснений хочет? Будут ей объяснения.

Барабаню пальцами по столу и отсчитываю минуты. Прошло уже тридцать пять, Верховский снова опаздывает, а я опять его жду. Это невыносимо. Мало того, что этот чертов провокатор уже половину коллег против меня настроил, так еще и себя в лидеры неформальные возвел. Профсоюз ему организовать, что ли, чтобы неповадно было за спиной руководства бурную деятельность разводить.

И работой же заняться не могу. Читаю договор, а слова в единую мысль не складываются. Потому что жду! Докапываюсь до какой-то чуши, но так обидно стало, что придурка Толика не заткнул. Все знают его, как сплетника, поэтому никто особо при нем не болтает, иначе через час в курсе будут все. А Верховский сдружился и мне косточки моет. И я перед ним голая ходила. Подумать только, с каких сторон они меня обсудят.

Женя заходит, опоздав ровно на десять минут. Он уже переодет и, кажется, доволен. Выглядит как сытый кот, объевшийся сметаны. Не принял ли чего на грудь для хорошей работы? Хмурюсь, разглядывая анестезиолога, а он идет так медленно, будто себя демонстрирует. И зачем? Как дети себя ведем, задевая друг друга без конца.

— Вы опоздали, — начинаю с тяжелым вздохом, когда Верховский садится в кресло напротив. И делает это с таким видом, будто это я к нему пришла раньше назначенного времени.

— Писать еще одну объяснительную? — кладет лист на стол и толкает ко мне. Тот с шелестом скользит, упирается в папки. — Листок дадите, Кристина Борисовна?

— Нет, не нужно, — как же вынести его без криков? — Но могли бы предупредить, позвонив по внутреннему телефону.

Он усмехается, перебирает пальцами по столу и задумчиво на меня смотрит, не отрываясь. Вскипятить меня решил? Жарко от глаз голубых, по плечам моим скользящих.

— Мне показалось, вы не слишком-то хотели разговаривать. Вам же по душе переписки, — он кивает на объяснительную. — Не прочитаете? Я старался.

— Обязательно ознакомлюсь с вашим творчеством, — тянусь через стол и беру чертов листок. Почерк у Верховского красивый, тонкий и острый. Буквы, конечно, пляшут, но разобрать все очень легко. — Так, Я… опоздал по причине производственной травмы. Что?

— Вы читайте дальше, Кристина Борисовна, — улыбается гад так довольно, будто там меня ждет идеально написанное сочинение, за которое я поставлю сто баллов.

— Сегодня утром коллега Измайлова К. Б. хладнокровно разбила мое сердце, проигнорировав у входа. Чтобы залечить душевную рану, пришлось долго пялиться ей вслед и восхищаться. Затем… Это что? — тычу в Верховского листком. Придушить бы его или на мелкие кусочки раскромсать. А еще лучше уволить, чтобы не мешался у меня под ногами!

Ну какой же хам! Сердце свое склеивал, глядя на мою задницу. Обставил все так, будто это я виновата, а не он, решивший опять покурить у входа.

— Объяснительная, — поджимает губы.

— Это бред, Верховский. И вы прекрасно это знаете, — демонстративно разрываю на две части листок, складываю обрывки и рву еще раз. И еще.

— Изложил все так, как было на самом деле. Считаете, на вас нельзя засмотреться?

Козлина похотливая! Знает ведь, что можно. И я знаю, потому что ради этого в зал три раза в неделю хожу. И очень приятно, когда труды остаются замеченными. Но гадом от этого Верховский быть не перестал.

— Считаю, это не должно влиять на работу, — скрещиваю руки на груди. Вид у меня довольный, потому что победа в маленькой битве осталась за мной. — И вот, — протягиваю ему распечатанную брошюру. — Правила поведения сотрудников, вы ведь расписывались в журнале, я проверила.

Женя вертит ее в руках, даже делает вид, что изучает с серьезным видом, а затем кладет на стол. Он поднимается, и я сразу себя мелкой в сравнении с ним ощущаю. Верховский — громадина. Мы как Моська и Слон. Я лаю, а укусить не могу. А этот меня в два счета расплющить способен.