Я встала и повернулась к Кильдас и Сольфине.

— Мы должны идти?

— Здесь нам нечего больше делать, — согласилась Кильдас. — Посмотрим, что это за счастье, за которое мы только что пили, ожидает нас.

Мы вышли наружу и стали спускаться вниз по тропе в волнующееся облако тумана, скрывающее все, что находилось внизу. Но дорога не была ни крута, ни тяжела. Остальные девушки следовали за нами, их шуршащие подолы платьев не касались земли, а фата невесты скрывала их лица. Ни одна из них не задержалась и не повернулась назад, никто из них не выказывал никакого страха, и мы молча продолжали свой путь.

Рог прозвучал три раза. В первый раз, когда мы отправились в путь, во второй раз, когда мы миновали перевал, и теперь вот в третий раз. После третьего сигнала рога туман перед нами расступился, словно разведенный в стороны чьей-то гигантской рукой, и мы вышли на площадку, где была не зима, а весна. Короткая трава здесь была сочной и мягкой. Ворота из кустов образовали входную арку, и на этих кустах висели маленькие белые и желтые цветочки, напоминающие колокольчики, и от них исходил сладкий запах, как от венков невест.

Не было видно ни одного человека, вместо этого мы увидели тут и там лежащие на траве накидки-плащи и некоторые из них были словно нарочно отброшены в сторону. И эти накидки были сделаны из тончайшей ткани, украшены тончайшей вышивкой и покрыты драгоценными камнями, каких никто из нас никогда не видел. И каждая из этих накидок отличалась от другой, хотя и едва заметно, потому что на всех них было столько узоров, что разбегались глаза.

Мы молча стояли и смотрели. Но чем дольше я глядела на то, что было передо мной, тем большее смущение охватывало меня, потому что мне казалось, что я вижу вторую картину, которая была словно скрыта первой. Когда я концентрировала свое внимание на какой-нибудь части этого зеленого лужка, на цветущих кустах или даже на какой-нибудь накидке, радостное великолепие красок меркло и я видела нечто совсем другое, что выступало наружу из-под всего этого.

Тут не было больше зеленой травы, а только коричневая зимняя земля и пепельно-серая поросль, такая же, как и на равнине, по которой мы ехали день назад. Не было никаких цветущих кустов, а только голые колючие безлистные ветки. И накидки — красота вышивки и драгоценных камней как сияние покрывала темные краски, которые образовывали узоры, напоминающие ряды каких-то странных рун, которые не имели для меня никакого значения, и все эти накидки были такого же серо-коричневого цвета, как и земля, на которой они лежали.

Чем дольше я на них глядела, сосредотачивая свою волю, тем сильнее бледнело все это колдовство. Взглянув на своих спутниц, я заметила, что они видели только то, что выло на поверхности, и не видели того, что было под всем этим. И лица их были открыты. Они выглядели такими счастливыми, и я поняла, никакое мое предупреждение не сможет сломать их убежденность, да я и не хотела делать этого.

Они оставили меня, сначала Кильдас, а потом Сольфина и другие. Они пробежали мимо меня на этот заколдованный луг, и каждая подобрала одну из накидок, привлекающих их своим великолепием, которое, однако, было только видимостью.

Кильдас нагнулась и, подобрав одну из накидок, накинула ее себе на грудь; на этой светящейся голубым накидке драгоценными камнями было вышито сказочное животное — двойное зрение пришло ко мне и ушло, и я теперь только изредка могла видеть те вещи, которые были скрыты колдовством от глаз других. Девушки прижимали к себе накидки как бесценные сокровища, а потом они пошли дальше, словно увидели свою цель и теперь старались как можно быстрее достичь ее. Они подошли к кустам, прошли через арку и исчезли в облаке тумана, висевшем по другую сторону этой арки.

Сольфина тоже сделала свой выбор и исчезла. Эдит и остальные последовали за ней, и я с испугом поняла, что осталась одна. Мое двойное зрение нагнало на меня страх, но дальнейшие колебания могли быть опасными. Но я все еще смотрела на оставшиеся накидки, их осталось тут еще несколько, и их иллюзорная красота постепенно исчезала и все они стали казаться мне одинаковыми. Нет, не совсем одинаковыми, решила я, рассмотрев их повнимательнее, потому что ряды рун на них были различной длины и ширины.

Одна из накидок лежала несколько в стороне от остальных, в углу, почти на самом краю площадки. Руны на ней не образовывали единого узора, а были разрозненными. Некоторое время я старалась воспринять их колдовство, разглядеть в них что-нибудь зелено-голубое, крылатую фигуру, сотканную из драгоценных кристаллов. Но это видение было настолько беглым, что в следующее мгновение я уже не знала, на самом ли деле я видела все это. Однако я чувствовала, что эта накидка притягивает меня, но крайней мере, она притягивала мой взгляд сильнее, чем другие. И чтобы не вызвать подозрений, я должна была сделать свой выбор немедленно. Но почему я так подумала, не знаю.

Я пересекла мертвую землю, подняла накидку и прижала ее к себе, потом прошла через голые кусты в холодный туман, оставив позади себя на земле лежать десять накидок, их колдовство и краски на них исчезли.

В тумане я слышала голоса и радостный смех, но никого не видела и, когда я пыталась определить направление этих звуков, не смогла понять, с какой стороны они доносятся. Мне было неприятно, я была в тумане одна. И накидка в моих руках, отделанная серебристо-серым мехом, становилась все тяжелее. Одетая в свое подвенечное платье, я начала мерзнуть, потому что оно почти не защищало меня от промозглого тумана.

В тумане появилась темная тень: ко мне приближалась какая-то фигура. Я почувствовала себя пойманной, у меня не о шансов на бегство. Человек или зверь — или и то и другое? Темная тень передвигалась на двух ногах, как человек. Но того, что встретили в тумане мои спутницы, они не испугались, потому что я слышала в тумане их счастливые голоса, только не могла разобрать слов.

Человек. Да, голова у него была человеческой. А я смотрела на него двойным зрением, которым я разглядывала серо-коричневые накидки.

Наконец, чужак вышел из тумана, и я смотрела, как он, принадлежащий к чужой расе, приближается ко мне, чтобы взять меня. Он был высок, хотя и не так высок, как горец-воин, и он был строен, как юноша, который впервые вышел на бой. Лицо его тоже было гладким, как у юноши, и только его зеленые глаза под раскосыми бровями были не глазами юноши, а усталыми, старыми и какими-то лишенными возраста.

Каждая из его раскосых бровей так круто поднималась вверх, что глаза его, казалось, образовывали на лице прямой угол, вершиной которого был острый, выступающий вперед подбородок и под таким же углом были подстрижены его густые черные волосы, спадающие на лоб. По человеческим меркам он был ни красивым, ни безобразным, а каким-то совсем другим.

На голове его не было ни шлема, ни чего-нибудь еще, но он был одет в кольчугу, которая, казалось, очень сильно стесняла его движения. Она спускалась до середины его бедер, под ней были надеты плотно облегающие тело короткие брюки из гладкого серебристого меха, такого же короткого, как и тот, который мне так понравился там, в палатке; этот мех был почти таким же. На его ногах были меховые сапоги несколько более темного цвета, чем брюки… Его гибкую талию охватывал пояс из мягкого материала, застёгивающийся на огромную пряжку, к которой был прикреплен странный молочно-белого цвета камень.

Так я впервые увидела Херрела, Всадника-Оборотня, чью накидку я подобрала, ничуть не прельщенная ее колдовством.

— Мой… мой Лорд? — наконец вежливо спросила я, так как он, очевидно, не хотел нарушать молчание, повисшее между нами.

Он улыбнулся почти насмешливо.

— Моя Леди, — ответил он мне, и в его голосе снова прозвучала легкая насмешка, но я чувствовала, что она относилась не ко мне. — Кажется, мне удалось устроить все гораздо лучше, чем я надеялся, и ты подобрала мою накидку.

Он протянул руку и взял у меня накидку.

— Я Херрел, — сказал он.