Но сейчас я смотрел на это лицо в утреннем свете и хотел видеть ее, но в то же время не желал, чтобы она разрушила наш договор о браке. Почему я послал ей своего грифона в шаре? За это время я почти забыл об этом, но мое прерванное путешествие к Ривалу заставило вспомнить. Что же побудило меня послать ей такой подарок, хотя в этом не было никакой необходимости? Я попытался нарисовать его в своем мозгу — шар, в нем грифон, одна лапа поднята в предупреждении… Но… Я уже не мог смотреть на долину перед собой. Я увидел… ее! Она была передо мной, я мог бы коснуться рукой ее плаща. Ее прекрасные волосы были беспорядочно распущены по плечам и под ними угадывался блеск кольчуги. На ее груди висел грифон на цепочке и испускал свет Лицо Джойсан было исцарапано и в глазах стоял страх. На ее колене лежала голова молодого мужчины. Глаза его были закрыты, а изо рта пузырилась кровь, что означало наличие раны, которую невозможно вылечить. Рука ее нежно касалась его лба и она с таким вниманием смотрела на него, что мне стало ясно — ей совсем не безразлично, умрет ли он или нет. Возможно, это было ясновидение, но этот дар или проклятие до этого являлся ко мне только раз. Я видел, что лицо умирающего не мое, и значит ее горе направлено не на меня. Может быть, здесь находился ответ на мои вопросы. Но я не мог ни в чем ее обвинить — мы ничего не знали друг о друге, кроме наших имен.

Я даже не выслал ей своего портрета, хотя она просила меня об этом.

Свечение грифона удивило меня, но уже потом я справился с собой и примирился с увиденным. Как будто в этот шар вдохнули жизнь. И теперь мне стало ясно, почему что-то заставило меня послать ей в подарок шар с грифоном, хотя я чрезвычайно дорожил им. Он был предназначен не мне и его место было у той, на чьей груди он сейчас покоился. Однако эта смерть говорила о том, что сейчас мне не найти в Икринте пристанища. Одеть кольчугу для наших девушек было не самым обычным делом, но и жили мы в необычное время. Она была в кольчуге, а ее компаньон умирал — этому могло быть только одно объяснение: Икринт осажден или уже пал. Но то, что я узнал, не привело меня в смятение, напротив, это вдохнуло в меня новые силы — у меня был долг и перед Джойсан, независимо от того, рада ли она меня видеть или нет. Если она в опасности, я должен идти спасать ее.

Ульмдейл, когда-то принадлежавший отцу, а теперь находящийся в руках тех, кто замыслил недоброе, Икринт, возможно занятый врагами — я шел от одной опасности к другой. Смерть буквально гналась за мной по пятам, готовая вонзить свои когти мне в спину. Но это была моя дорога и я не мог идти по другой. Видение исчезло и я почувствовал слабость и головокружение, преодолеть которые я не смог. Весь день я проспал в своем убежище, и когда проснулся, наступили уже сумерки. Лошадь стояла надо мной, как будто меня охраняла. На небе собирались зловещие тучи. Я редко видел такие тяжелые черные тучи, которые совершенно скрыли из виду Кулак Великана. Когда я поднялся на ноги, лошадь прижалась ко мне. Запах ее пота ударил мне в ноздри. Она положила голову мне на плечо и попыталась облизать мне лицо. Я успокаивающе погладил ее по шее. Это был страх, настоящий страх. Он передался от лошади ко мне. Иссушающее душу ожидание чего-то страшного, как будто собирались сверхъестественные силы, враждебные всему человечеству, которые могли сдуть человека, как пылинку в пустыне. Я прижался спиной к каменной стене, руки мои удерживали лошадь. Мы чего-то ждали… Не знаю почему, но я боялся, боялся так, как не боялся никогда в жизни. Не было ни ветерка, ни звука. Это жуткое спокойствие увеличивало мой страх. Долина, горы, весь мир, — все съежилось и ждало… И на востоке вспыхнула молния. Не обычная молния, а как будто ослепительно яркая трещина, разверзшаяся в небесах. На востоке… над морем. Ветер и волны, о которых говорили они… Выходит, они все же решились? Что же случилось в порту? Лошадь издала странный, почти человеческий звук. Еще никогда я не слышал подобных звуков от животных. Давление воздуха все повышалось. Казалось, он выдавливается из легких и дышать стало невыносимо трудно. Молния вновь рассекла небо. И вот послышался гул, как будто одновременно забили тысячи боевых барабанов. Из-за туч ночь стала такой черной, что я видел не больше слепого. Там, где моя кожа не была прикрыта одеждой, ее жгло и щипало, как будто воздух был отравлен. Затем появился свет, но не в небе — сами камни стали излучать сияние и превратились в бледные фонарики. И в третий раз молния вспыхнула на востоке, а затем раздался гром. Тут же поднялся ветер… Ветер, какого, я могу поклясться, наши долины никогда еще не знали. Я упал между камнями, спрятал свое лицо в лошадиную гриву и вновь мои ноздри почувствовали резкий запах пота. Дикий вой ветра оглушил меня и не было защиты ни от этого воя, ни от самого ветра. Я боялся, что он вырвет нас из нашего жалкого убежища, потащит по камням и разобьет насмерть. Я вонзил копыта в землю, изо всех сил прижался к камням спиной и боком и замер. Лошадь сделала то же самое. Если она и ржала от страха, то я не слышал ее, так как был полностью оглушен. Бой барабанов превратился в сплошной грохот, которому не было видно конца. Я не мог размышлять, я лишь съеживался, вжимался в камни, надеясь, что нам удастся избежать ярости этой дикой бури. Но она все продолжалась и постепенно я стал привыкать к ней, как привыкает каждый к постоянной опасности. Я уже понял, что ветер дует с востока на запад, и вся его энергия направлена с моря на порт. Я даже не мог себе представить, что такая буря может сотворить с побережьем. Оно наверняка будет полностью опустошено могучими волнами. Если вражеский флот находился в это время возле побережья, от него ничего не останется, но вместе с врагами пострадают и невинные жители. Что будет с портом и теми, кто там живет? Если эта буря вызвана теми, кто сидит в Ульме, значит, они потеряли контроль над могущественными силами. Буря оказалась гораздо более грозной, чем они предполагали. Сколько же времени продлится это безумие? Этот кромешный мрак, грохот и страх, вызванный не природой, а чем-то сверхъестественным? Что с крепостью? Мне казалось, буря может свернуть даже громадные камни, из которых сложена крепость, и развалить ее на части. Эта буря не стихала постепенно, как бывает обычно. Только что стоял грохот и свист — и вдруг тишина, полная, мертвая, не менее оглушающая, чем неимоверный шум. Затем я услышал мягкое ржание лошади. Она оттолкнулась от меня и попятилась на открытое пространство. Черные тучи в небе, разорванные в клочья, как знамя моего отца, превращались в ничто. Снова наступил рассвет. Сколько же времени длился этот ужас? Спотыкаясь, я побрел за лошадью. Воздух уже не был наполнен жгучей кислотой, которая раздирала легкие, он стал свежим и холодным. Я должен был посмотреть, что случилось внизу. Ведя за поводья Хику вдоль горного хребта на краю долины, я направлялся к Кулаку Великана. Обширные пространства были опустошены — деревья и кусты были вырваны с корнем. Там, где они росли, остались лишь глубокие шрамы на теле земли. Так очевидны были эти следы разрушений, что я частично приготовился к тому, что предстояло мне увидеть в самой долине, но все обстояло гораздо хуже. Часть крепости еще стояла, но это было уже не целое строение. Ее окружала вода — море воды, на поверхности которой плавали какие-то обломки, то ли остатки кораблей, то ли домов. И эта вода пришла с востока — море поглотило большую часть Ульмдейла. Спасся ли кто-нибудь? Я не видел никаких признаков жизни. Вся деревня находилась под водой, виднелось только несколько крыш. Значит, те, что так безрассудно обратились к могущественным силам, просчитались. Может, они тоже погибли во время этой ужасной бури? Я надеялся на это. Но то, что Ульмдейл перестал существовать, для меня было ясно. Ни один человек не сможет тут жить в дальнейшем. Я был уверен, что море не вернет того, что захватило. Если пришельцы надеялись использовать Ульмдейл в качестве плацдарма, то они просчитались. Я отвернулся от того, что некогда было крепостью. Мне еще предстояло узнать, что случилось с Джойсан, и помочь ей. А затем… затем меня ждали бои на юге. И я направился прочь от Кулака Великана, не желая больше смотреть на уничтоженную долину. Сердце у меня щемило, но не из-за того, что я что-то потерял. Нет! Я никогда не ощущал себя владельцем Ульмдейла, но это была земля моего отца, которую он любил и за которую те пожалел бы жизни. Я шел и проклинал про себя тех, кто сделал это.