Посреди комнаты стояла обыкновенного вида дровяная плита, и одна из женщин — а в комнате их собралась дюжина — длинною кочергой разбивала угли. По обе стороны плиты стояли столы, на столах — продукты, среди которых Святослав заметил и мясо, и картофель, и морковь, и многие иные, неизвестного предназначения. Были тут и банки, от огромных, пятилитровых, до совсем крохотных, а еще свертки и сверточки, какие-то вазочки, кувшинчики и бутылки, о содержимом которых оставалось лишь догадываться.

— Добрый день, — сказал Святослав, поклонившись. И сухую лапку ведьмы поцеловал, отметив, что пахло от руки вовсе не приправами и даже не мясом, завлекательно скворчавшим на сковороде, но травами. Притом запах был устоявшимся, крепким. — Прошу прощения, но не смог устоять перед ароматом…

— Видите, девочки, — сказанное ведьме по всей очевидности пришлось по вкусу. Во всяком случае, глянула она на Святослава насмешливо. — Именно об этом я и говорила. Ни один мужчина в здравом уме не откажется от еды. Готовка — вот настоящая магия. И нет приворотного зелья надежней, чем правильно сделанное мясное рагу…

Девочки синхронно кивнули.

А Святослав подумал, что, кажется, он попал именно туда, куда должно. Вот хмуро смотрит Эвелина. Мило улыбается Ниночка, растирая в ладонях темный порошок. Вот она подняла руки, встряхнула, и крупинки его закружились в воздухе, распространяя вокруг сладостный аромат специй.

Вот нахмурилась Виктория, заправила за ухо темный локон.

Они издеваются?

— Присаживайтесь, — пропела ведьма, указывая на стул, который тотчас подтянули к столу. — Вы ведь не откажетесь попробовать?

— Что вы…

— Простите, что опоздала… — Калерия Ивановна набросила фартук. — Вика, ты идешь?

— Я все пропустила.

— Ничего, дорогая, — ведьма очаровательно улыбнулась, продемонстрировав идеально-белые и столь же идеально-ровные — даже у ведьмы таких быть не может — зубы. — Я понимаю, что ты была занята… но рецепт чудо до чего хорош…

Мясо зашипело.

Глава 20

Дива ждала его.

Свято точно знал, что ждала, хотя, когда он вернулся, в коридоре никого-то не было. Но стоило пройти на кухню, как появилась она.

Одно нелепое мешковатое сменилось другим, еще более нелепым и мешковатым. Оно собиралось складочками, обвисало сзади, а спереди топорщилось. Из широких рукавов торчали тощие руки. А кружево на воротничке поднималось неровной волной.

— Доброго вечера, — поздоровался Свят.

Дива кивнула.

— Есть что сказать, — сказала она, покосившись на приоткрытую дверь.

На кухне пока было пусто, но из коридора доносилось пение.

— Толичка, — сказала дива, будто Святу требовались пояснения. — Выпил. Сейчас пойдет искать любви.

— Чьей?

Она пожала плечами и поправила колючий воротничок, который с одной стороны лежал, а с другой поднимался этаким кружевным ухом.

— Не знаю. Человеческой? Хотя… иногда ему все равно.

— Приходил?

Свят поскреб кулак, который сам собой сжался, и сделал вид, что это у него просто руки чешутся. Безотносительно ситуации, но сами по себе.

— Приходил, — согласилась дива. — Он ко всем приходит. Даже к Серафиме Казимировне, когда жива была.

Мысленно Свят подивился этакой то ли глупости, то ли окаянству.

— Да заткнись уже! — рявкнула Виктория и, заглянув на кухню, недовольно поинтересовалась: — Вы ужин готовите или помещение занимаете?

В черном роскошном халате, с драконом на спине, да с полотенцем, завернутым на голове этаким тюрбаном, она чем-то напомнила Святу сказочную Шахерезаду.

Однозначно, не характером.

— Мы беседуем, — примиряюще заметил Свят.

— Между прочим, согласно правилам проживающих на территории коммунальных квартир, — на редкость противным голосом произнесла Виктория, — проживающие не должны заполонять собою помещения общего пользования.

И бухнула на плиту сковородку.

Раскрыла дверцу печки, сунула пару щепок да попыталась щелкнуть зажигалкой. Но огненный камень ослаб.

— Позвольте, я помогу? — Свят улыбнулся так очаровательно, как мог. И на диву покосился, потому как вдруг да уйдет.

Уйти ей явно хотелось, но…

Нет, стоит, руки на груди сцепила и смотрит, но не понять, то ли на Свята, то ли на печку, то ли на Викторию, которой определенно под взглядом этим дивьим неуютно.

— Разрядился, — констатировал Свят, дважды щелкнувши зажигалкой. — Я…

— Боги, — Виктория закатила глаза. — Где я живу… и ведь сказано было! Пользоваться вещами общего пользования нужно лишь по прямому их предназначению. Толичка!

— Всегда рад, богиня моя, что ты вспомнила обо мне…

Толичка был пьян, но не сказать, чтобы совсем уж. На ногах он держался крепко, вот только во взгляде, да и в движениях его появилась некая лихость. Он тряхнул головой, руки раскинул, явно собираясь заключить в объятья, только не понять, Викторию, диву или самого Святослава, и запел:

— Выйду на улицу, гляну на село-о-о!

Густой сочный бас заполнил кухню.

— Девки гуля-ю-ют… а мне не дают.

— Чего не дают? — осведомилась Розочка, которой явно надоело сидеть у себя. И Свят ее понимал: на кухне всяко веселее.

— Ничего не дают, малявка, — Толичка наклонился и щелкнул Розочку по носу. — Нет счастья там, и нету здесь…

— А под кроватью смотрел?

— Думаешь, там есть? — он стоял, согнувшись, упираясь широкими ладонями в колени.

— Под кроватью все есть. Или на антресолях, — Розочка ничуть не испугалась. — А столько пить вредно.

— Да что ты в жизни понимаешь?! — притворно возмутился Толичка и, распрямившись, охнул. — Дива… мать твоя…

— Ага, — Розочка обошла нетрезвого соседа по кругу, чтобы спрятаться за упомянутой матерью. И не оттого, что Толички опасалась, отнюдь, скорее уж она, как и прочие в этом доме, играла в старую игру, правила которой пока Святу были не понятны.

— Викушка, заюшка моя…

— Денег нет.

Виктория, убедившись, что зажигалка не собирается оживать, со вздохом полезла за плиту, чтобы вытащить слегка мятую, но вполне еще годную коробку со спичками.

— А я разве просил? — притворно удивился Толичка.

— Вы хотели со мной поговорить, — Свят отряхнулся, сбрасывая паутину чужих эмоций, в которой что-то было не так, неправильно, но что именно, он понять не мог. — И если… вы не против…

Дива кивнула.

И сжала ладошку дочери.

— И часто он концерты устраивает? — поинтересовался Свят, скорее поддержания беседы ради, чем и вправду из желания вникать в подробности чужого коммунального бытия.

— Случается. Сейчас чаще. Неустроенный он. Но не злой.

— А кто злой?

Дива пожала плечами. Если и был у нее ответ, то делиться им она не собиралась.

…не трогать.

…не пугать.

…не оказывать давления.

А как ее не напугаешь, если она уже со страхом смотрит? Сама пришла, но боится. Но ведь пришла, несмотря на то, что боится. Вот у дочки и тени страха в глазах нет, одно лишь живое детское любопытство, которое, честно говоря, пугает, поскольку с детьми Свят дела не имел.

Тем более с такими.

— Прошу, — он указал на кровать, а сам отступил к окну.

Присел.

И руки сложил.

Дива… осмотрелась.

— Вы ничего не изменили, — сказала она.

— А должен?

— Не знаю. Просто… не важно. Я хочу вам помочь, — эти слова ей определенно дались не легко. И кулачки сжала. И побелела сильнее обычного.

Твою ж… если так заботятся, могли бы и паек специальный выделить, а то ведь кошки помойные и те весят больше, чем эта… Астра, мать ее… Хризантема…

Имена у них.

Дивьи.

И сами… дивы.

— Я буду рад, — он произнес это настолько спокойно, насколько сумел. И добавил. — Что взамен?

Кулачки сжались еще сильнее. Она сделала глубокий вдох, а на выдохе все-таки решилась:

— У меня не заберут дочь.

— Простите?

— Вы дадите клятву, что ни вы, ни… кто-то другой… ее не заберете. А если заберете меня, то… найдете ей семью.