— Час который?

— Четверть первого. Розочка спит. Она хорошо спит. Крепко. А если вдруг, то Калерия поможет.

Только сейчас Святослав обратил внимание, что сама дива была одета, в это самое чересчур большое, но такое теплое с виду пальто.

Что ему еще оставалось?

Ночью трамваи ходят редко, но идти недалеко. И они шли, сквозь эту вот влажную морось, в которой таял свет фонарей. Шли молча, думая каждый о своем, и Свята подмывало заглянуть в дивьи мысли. Почему-то хотелось убедиться, что мысли эти ничем не отличаются от мыслей прочих женщин.

…там, на Севере, дивы носили тулупы и ноги обматывали тряпками, пусть и валенки им поставляли новые. Никто не решался воровать.

Там, на Севере, они ходили с непокрытой головой даже в такие морозы, когда и контингент на улицу не выгоняли, не говоря уже о собаках.

Там, на Севере, дивы смотрели сверху вниз, с насмешкой. И вряд ли предложили бы помощь. Во всяком случае, не Святу, которого они презирали. А эта вот? Узнай она, чем Святослав занимался? Тоже преисполнится презрения, не иначе.

Или станет бояться.

И, наверное, это будет даже правильно, но…

— Осторожно, — он не позволил ей шагнуть в темную воду. — Лужа тут глубокая.

И подхватил на руки, просто потому что мог. А она не стала сопротивляться, лишь поглядела с укором, мол, что ты, как с ребенком. Лужу ведь и обойти можно. Вода же хлюпнула под ногами, и на другой стороне улицы лужа закончилась.

И диву пришлось отпустить.

И вновь же, она не произнесла ни слова.

— Уже близко, — Свят показал на дом, что ничем-то не выделялся среди прочих. Каменные бока его были черны, окна за редким исключением темны. И та темнота, что сидела внутри дома, казалась густою, непроглядной.

Тяжелая дверь отворилась со скрипом. В лицо пахнуло теплом и обычными запахами жилого дома — порошком и едой, людьми, животными. Блеснули зеленые глаза, раздалось упреждающее шипение. И дива зашипела в ответ. А тьма отозвалась ей протяжным мявом.

Лампочки здесь горели, пусть и слабо, через одну, но света хватало для узкой лестницы. Правда, подымалась дива медленно, останавливаясь на каждой ступеньке, прислушиваясь к дому, к жильцам его. Она стянула нелепую шапку свою, и кончики острых ушей нервно подрагивали.

Свят тоже слушал.

Только не слышал.

Дом был новым, улучшенной планировки, с квартирами в одну и две комнаты. Поговаривали, правда, что есть и трехкомнатные, но в такую роскошь люди не верили.

Здесь же…

Первый этаж и кот на половичке. Он успокоился, но проводил, что диву, что Свята внимательным взглядом. Дернулся темный хвост, однако кот не решился последовать за гостями. Потоптался и вновь улегся, свернувшись клубком.

Второй… тесная площадка. Велосипед. И тут же огромная пальма в не менее огромном горшке. В темноте листья ее шатаются, и кажется, что там, среди них, кто-то сидит.

Кто-то опасный…

Сердце пускается вскачь, и Святу приходится делать над собой усилие. И смешно, и странно. Он столько всего повидал в этой жизни, а теперь вот стоит и трясется, будто ему снова пять и впереди темная лестница до тетушкиной квартиры.

На третьем пахло борщом и жареными котлетами. И запах этот, странное дело, успокоил, а заодно уж пробудил голод. В животе знакомо заурчало, и Свят сказал:

— Извините.

— Это регенерация, — тотчас отозвалась дива. Вот она-то в темноте чувствовала себя спокойно. Более того, дива сроднилась с этой вот тьмой, почти растворилась в ней, и, если бы не эмоции, Свят потерял бы ее. — Регенерация всегда отнимает силы. И организм ищет, где бы их пополнить.

Потом еще тише, так, что Свят едва разобрал, предложила:

— У меня кусок шоколадки есть. Хотите?

— Хочу.

При упоминании шоколадки рот наполнился слюной.

— Только она давно лежит.

— Ничего страшного.

От шоколадки осталась едва треть, к ней, бережно завернутой в фольгу, а потом и в бумагу, прилипли все-таки крошки.

— Вы тоже… берите.

— Я поела, — она покачала головой. — А это Анна Николаевна. Ей пациенты приносят. Всем приносят.

— Кроме вас?

Астра кивнула.

Все-таки до чего нелепые у них имена. Ладно Розочка, почти человеческое… а Астра? Или вот Гербера. Кто в здравом уме назовет ребенка Герберой?

— Я дива, — пояснила она то, что пояснения не требовала. — Люди… опасаются. Анна Николаевна же часто приносит. Розочке. А Розочка мне.

— А почему не сразу…

Странно стоять на лестнице в чужом доме и есть старую шоколадку. Есть аккуратно, сдерживая желание засунуть ее всю и попросить добавки.

— Я не слишком хорошо умею ладить с людьми, — призналась Астра, глядя на него сверху вниз. Правда, во взгляде ее не было обычного для дивов презрения. — Я училась. Учусь. Но не получается. Мне… сложно… просить и вообще. И остальные думают, что я просто заносчивая. Я знаю. Слышала. Я бы хотела, как они, чтобы легко и шутить тоже. А вместо этого получается… глупо. Анна Николаевна меня понимает. Она еще бабушку знала, может, поэтому… и еще есть, кто понимает. Остальные — нет.

— Я понимаю.

— Вы маг разума. Вам положено.

Свят заставил себя не облизать бумажку. Голод слегка унялся, но явно ненадолго.

— Мы почти всегда закрываемся, — зачем-то сказал он. — Это первое, чему учат. И те, у кого не получается, сходят с ума.

Вряд ли ей интересно.

Да и не тот это разговор, который хочется на лестнице продолжать. Только и замолчать не выходит.

— Когда у вас…

— В пять лет. Это рано… очень рано. И закрываться не получалось долго. Меня забрали. Специнтернат.

 У ее сочувствия запах вереска, того, который появляется на опушке леса, расцвечивая этот лес во все оттенки лилового.

— Все немного не так, — поспешил оправдаться Свят. — Это вам нельзя разлучаться с семьей. А такие как я… первое время никто не мог понять, что со мной. Я помню. Память у нас… тоже слишком хорошая. Еще один недостаток, — он коснулся пальцем головы. — Все, что происходило. Каждый день. Каждую минуту. И я помню эти голоса, которыми вдруг наполнилась моя голова. А еще чужую боль и чужую радость. Я знал, что она не моя, но радовался. Или горевал. Или плакал. Сосед вот пил, и я пьянел вместе с ним. В интернате обеспечивают тишину. Изолируют. Это нужно, чтобы прийти себя. Мама первое время оставалась со мной. На нее нацепили блокиратор, но опять же, чтобы меня ее жалостью не захлестывало. А в остальном… у нас были отличные преподаватели. А что к людям не выпускали, так правильно… родителям никто не запрещал видеться, напротив, поощряли. Тем, кто жил далеко, даже оплачивали поездки и вообще…

— Это был другой интернат, — сказала Астра странным тоном. И Свят охотно согласился, что да, тот интернат был совершенно другим.

— Для дивов тоже собирались строить особый, думаю, похожий на наш. Только… тогда еще никто не знал, что не получится.

— Они могли бы спросить, — Астра повернулась спиной и зашагала, быстро, переступая через ступеньку, словно пытаясь сбежать от него, от Свята.

Или сразу от мира?

…но рукавицы Свят ей все равно купит.

Она сама нашла нужную дверь. Пятый этаж, выше только крыша, и тогда, днем, когда Свят приходил сюда сам, он слышал, как на этой крыше воркуют голуби. Днем в квартире было жарко, душно даже, а теперь из-за темной двери тянуло холодом.

— Там, — сказала Астра, протянув руку, но так и не коснувшись ручки. — Там делали плохое.

И Свят ей поверил.

Глава 27

Астра отчаянно мерзла.

Нет, она знала, что дивы не мерзнут, что, будучи детьми природы, они с легкостью переносили и лютые морозы, и жару, не испытывая при том сколь бы то значимых неудобств. Но она, Астра, мерзла.

Особенно пальцы на ногах.

И пусть поверх чулок Астра натянула толстые носки из шерсти двуипостасного, уже почти не испытывая смущения по этому вот поводу, да и сами сапоги были толстыми, зимними, на овчине, пусть и выношенной.