…наверняка знала. Только к чему это знание Антонине?

— В войну мы… уехали… и переезжали из города в город. Потом она умерла, и я вот одна осталась… не только я одна осталась, но…

…какое Антонине дело до других? А себя было жаль, и она слишком взрослая, чтобы не отдавать себе отчет в том, сколь сильно эта жалость жизнь портит.

— …устроилась вот, — она обняла себя, искоса поглядев на Лешку, который слушал превнимательно. — Жила… и жила… работа и дом. На танцы пару раз сходила, конечно, только… куда мне. Я и танцевать толком не умею. Простояла у стеночки и никому… и обидно так стало. А Ниночка… вот она красивая, яркая. И всегда дразнится. Сказала как-то, что я мышь серая и старой девой помру. Мне же так обидно сделалось, что я и придумала, будто у меня жених есть. Вот.

— Придумала…

— Придумала, — подтвердила Тонечка. — А потом как-то вот… неудобно было… они ведь и вправду решили, что есть. Поздравлять стали. Я потом себе колечко купила…

…благо, у Антонины было к кому обратиться, чтобы рыжьем да не по государственному курсу.

— И цветы стала приносить, говорить, что меня встречает, провожает. И все вдруг переменилось. Разговаривать и то иначе стали. И на работе тоже… вроде как если у меня жених, то и на постоянные замены меня ставить нельзя. А раньше не откажешь даже. Вот…

— То есть его нет?

Экий непонятливый.

— Нет, — Тонечка потупилась. — Я… всем врала, что он очень занятой. Что в чинах. И свадьбу будем в следующем году делать. Подготовиться надо же.

— А в следующем году что сказала бы?

— Не знаю.

…в следующем году была, да и будет, новая маска, новая жизнь, новые люди. И жених новый. Смех сказать, но ведь правда к женщине, у которой жених имеется, относятся иначе.

Серьезнее, что ли?

— Извини, — Тонечка прикрыла щеки ладонями. — Я не хотела врать, но…

— Значит, в лицо твоего жениха никто не знает?

— Нет.

— И карточку его ты тоже не показывала?

Тонечка покачала головой. Она хоть и дурочка прелестная, но не до такой же степени. Карточку покажешь чью-нибудь, так ведь потом и окажется, что человек на ней кому-то да знаком.

Что он женат.

И с детьми.

Или еще чего.

— Это отлично, — Лешка расплылся в радостной улыбке. — Это… просто замечательно.

А потом подхватил Тонечку и закружил, привлекая всеобщее внимание.

— Я ведь думал… у тебя жених и серьезно… и как мне быть было? Я ж с первого взгляда, считай, влюбился… а у тебя жених. И не хотел мешать. Согласился быть рядом.

Поцеловал даже.

Целовалась Тонечка неумело, и для того Антонине пришлось изрядно постараться. Хотя… у нее и самой опыта было немного.

— Ты выйдешь за меня замуж?

— За тебя? — Тонечка, отчаянно красная и столь же отчаянно счастливая, — порой маски берут на себя больше, чем следует, — растерянно хлопала ресницами.

— За меня! — он встал на одно колено. — Кольцо купим новое! Мое! И выйдешь за меня?! Пожалуйста… я обещаю, что сделаю все, чтобы ты счастлива была!

И вот что Тонечке оставалось.

— А твоим соседям мы не скажем. Представишь меня как своего жениха, — получив согласие, Лешка переменился, сделавшись серьезен. — Познакомиться с ними надо. Все ж таки близкие люди…

Тонечка кивнула.

Представит.

Конечно, представит. Что ей еще остается?

Глава 36

В одинаковых платьицах, в одинаковых колготках какого-то чересчур насыщенного яркого розового цвета девочки казались близняшками. На лысые головы их нашлись платочки, тоже с розовым узором, от которого обе пришли в одинаковый восторг.

А от восторга Святослав поморщился, но гасить не стал. Эмоции… не все во вред.

И ботиночки нашлись, тоже одинаковые, лакированные, с розовыми вновь же шнурочками и вышитыми блестящей нитью бантами.

— Ужас какая прелесть! — воскликнула Розочка, крутясь перед зеркалом. А потом повернулась к Матвею Илларионовичу и добавила. — Спасибо. А то мама никогда бы сюда не дошла.

— Почему?

Генерал тоже выглядел… пожалуй, что счастливым.

— Потому что всего боится.

Дива слегка нахмурилась. Боялась она, конечно, но совсем даже не всего подряд. Избранно, так сказать.

— Особенно людей. Злые они, — Розочка поставила ножку на носок, потом на пятку. Выпятила губу. Замерла. Вздохнула. И развернувшись к продавщице, что стояла рядом, схватила ее за руку. — То, что ты сделала, плохо очень. Но я помогу. Только больше так не делай, иначе точно деток никогда не будет.

Маргарита только и пискнула.

— Роза!

— Мама, ты сама говорила, что людям надо помогать. А я помогла… тут малость подправить. И она не станет жаловаться.

Ставшие зелеными глаза вперились в Маргариту, которая только и смогла, что сглотнуть.

— Потом, как в животе ребеночек заведется, ты маму мою найди. На всякий случай.

— Х-хорошо…

Розочка кивнула и руку выпустила, вновь крутанулась, уже на носочках.

— И все-таки жуть какая красота!

— Она… всегда такая? — тихо поинтересовался Матвей Илларионович, благодаря которому эта вот «жуть какая красота», собственно, и появилась на люди.

— Она просто еще маленькая, — дива дернула ухом и посмотрела на Святослава. А тот кивнул, соглашаясь, что именно в этом и дело.

Дети на то и дети, чтобы позволено было им немного больше, чем взрослым.

— А шептаться за спиной невежливо, — Розочка уперла руки в бока, сделавшись чем-то неуловимо похожей на Калерию. — И вообще… вам тоже маме показаться надо. Только без всего этого…

Она махнула рукой.

— А то глаза туманит. И всем туманит. И вам тоже. А случится чего, так и не поймете. Будете затуманенным ходить, пока не помрете.

— Роза! — оказывается, дива тоже умела говорить громко.

— Что? Я же правду говорю! Он странный, — она ткнула пальцем в генерала. — Неправильный. Не пойму, чего не так.

Взгляд дивы обратился к человеку, которого этакое признание смутило. А Машка снова испугалась, правда, на сей раз как-то вяло, скорее, просто по привычке. И сама же со страхом справилась. И шагнувши бочком, встала перед зеркалом, погляделась да вздохнула тихонько, неспособная иначе выразить всю глубину счастья.

— Возможно, вам и вправду следует обратиться к целителю, — дива отступила, явно пытаясь спрятаться за спиной Святослава, но после передумала. — Роза… маленькая, конечно, но видит больше моего. И если говорит что-то, то так оно и есть.

— В таком случае, могу ли я рассчитывать… на ваш взгляд?

Просить Матвею Илларионовичу определенно было неловко. Да и чувствовалась теперь в нем некоторая, несвойственная этому человеку прежде растерянность.

— Конечно, — дива кивнула. — Только… не откладывайте.

Почему-то эта идея Святославу категорически не понравилась. Но… кто его спрашивать станет?

Из магазина шли пешком.

Нет, любезный — чересчур уж любезный — Матвей Илларионович, конечно, предложил подвезти, но настаивать не стал.

— Понимаю. Дела, — сказал он, глядя отчего-то на Святослава, и теперь во взгляде этом появилось что-то неправильное, раздражающее. Будто примеривались к нему.

Приценивались.

— Если вдруг помощь понадобится, — он протянул невзрачного вида пуговицу на суровой нитке, выглядевшую так, будто оторвали ее. — Разломите. Маячок. Услышу.

— Спасибо, — а дива не стала отказываться, хотя видно было, что ей в присутствии этого малознакомого человека неуютно.

И вообще неуютно.

Не привыкла она к магазинам. И к обновкам. И пусть даже приняла, что ботинки, что пальто, но проворчала что-то там про долг и вообще… странная женщина. Прежние знакомые Святослава никогда-то не отказывались заглянуть в специальный отдел и там тоже стеснения не испытывали.

А эта…

Одним словом, дива. Что с нее взять?

Взять было нечего.

Кроме самой дивы. И… может, сказать ей про браслеты? Может, оставили их Святославу исключительно, чтобы проверить его? С ведьмами подобное бывает. Да и к чему ему подобное украшение? Он, если и вправду соберется жениться, купит колечко, может, не такое роскошное, как то, которое Эвелине поднесли, но всяко золотое.