Ее перекосило.

— …вы бы о ней и не вспомнили. Вот и замечательно. Вы просто забудете о ней, ясно…

Ненависть.

Какая чистая, незамутненная, пусть и недолгая. Она понимает, что ничего-то ему, Святославу, не сделает, и это незнакомое ей доселе чувство собственной беспомощности пугает ее до одури.

— А если кто-то вдруг попытается расспрашивать вас о девочке, скажете правду. Что знать ее не желаете. И не знаете. И не хотите иметь с ней ничего-то общего. Понятно?

Она кивнула.

— Вот так… идите… закрывайте глаза и…

Святослав развернул ее к двери и подтолкнул.

— Идите… вы просто проходили мимо и решили заглянуть, но поняли, что зря. Ясно?

На улице шел дождь, мелкий и затяжной. И этот дождь осел россыпью капель на седых волосах.

— Идите. И не стоит возвращаться, — тихо добавил Свят, добавляя к словам еще каплю силы, закрепляя этот ее панический страх. — Вы же не хотите встретиться со мной вновь?

Она не хотела.

И когда дверь закрылась за ее спиной, Святослав ощутил изрядную волну облегчения.

Надо будет Астру предупредить и успокоить заодно. Или… нет, быть того не может, чтобы эту глупость в работу приняли. Скорее всего, речь идет об инициативе одного чересчур рьяного партийного работника. Вот только стоило признать, что выглядела эта инициатива весьма привлекательной.

— Доброго дня, — Святослав толкнул дверь, и к запахам каши и мяса добавился еще один, сладко-шоколадный. Так пахнет какао, то самое, сладкое до слипшихся зубов, с пенкою на стакане, которая жуть до чего противная, и потому пьешь с краешку, осторожно, чтобы не проглотить ее ненароком.

Женщина в белом халате никуда не исчезла.

Она смотрела на Святослава мрачно и руки на массивной груди скрестила.

— Дети спят, — сказала она. — У нас тихий час.

— Еще ведь рановато…

Она ничего не ответила, только губу выдвинула. А из соседней комнатушки донесся тихий смех, который сменился визгом, а затем и плачем.

— Идите, — разрешил Святослав.

Она вздохнула.

— Неугомонные, — прозвучало это устало. — Глаз да глаз за ними… но ребенка все равно не отдам. Не положено.

— Раз не положено, то и не надо.

Святослав улыбнулся и, заглянув в глаза, пусть и не такие красивые, какие-то грязновато-бурые, в мелких зеленых крапинах, велел:

— Отдохните.

— Я…

— Отдохните, — сейчас он старался действовать мягко, аккуратно. — Вам нужно отдохнуть. Всем нужно отдыхать… спите.

Святослав подхватил это неудобное чересчур тяжелое тело и усадил на пол.

— А что вы делаете? — поинтересовался кто-то. Из двери торчала лысая голова с оттопыренными ушами. — А она потом ругаться будет?

— Всенепременно.

Рядом с этой головой возникла другая, тоже лысая. И третья. И… кажется, зря Святослав обвинял почтенную женщину в предвзятости. Профилактикой педикулеза она охватила не только Розочку, но и всю группу.

— Она всегда ругается, — веско заметил мальчишка в растянутом свитере, надетом поверх старой рубашки. И вытер рукавом нос. Шмыгнул. — И есть заставляет. Все. А я не хочу все. Не лезет.

Он хлопнул ладонями по тощему животу.

— Есть нужно, — Святослав прижал пальцы к толстой шее. — А Розочка где?

Дети зашумели, кто-то кого-то толкнул, кто-то пискнул, но стоило Святославу сделать шаг, как все они разом смолкли, уставились круглыми глазенками, в которых было равно опасения и любопытства.

— А Наталья Питиримовна велела говорить, что ее нету.

— Совсем нету? — Святослав наклонился, но мальчишку это не испугало.

— Совсем, — бодро соврал он.

— И даже в кладовке?

Из-за мальчишкиного плеча выглянула еще одна голова, тоже лысая, пусть и с легким полупрозрачным пухом отрастающих волос.

— В кладовке есть! — радостно сказала девочка.

Во всяком случае, Святославу подумалось, что это именно девочка. А вот парень не обрадовался.

— Дура!

— Сам дурак! — девочка пихнула локтем, но получила по носу.

— Тише, — Святослав удержал парня. Однако тот отступать не собирался, попытался пнуть вражиню, которая, правда, от пинка увернулась весьма ловко.

— Ябеда!

— Сам такой!

И язык показала.

— Веди уже, — попросил Святослав. И добавил. — Девчонки порой вредные…

В кладовке обнаружились двое, Розочка и еще одна девочка, хрупкая, какая-то полупрозрачная. Она сидела, забившись в угол, втиснувшись между какими-то пыльными ящиками и тряпками, и держала Розочку за руку. И дрожала.

И страх окутывал ее плотной пеленой.

— Тише, — Святослав присел.

Девочка задрожала еще сильнее.

— Это Машка. Она боится. Всегда, — сказала Розочка и погладила подружкину руку. Рука была тонкой, покрытой красными пятнами и полосами расчесов. — И нет у нее никакого лишая. И вшей нет.

— Нет, — согласился Святослав, окружая чужой страх, растворяя его. — Она просто боится.

— Ага…

— Потому что не понимает, что происходит, так?

В огромных полупрозрачных глазах Машки читался уже не страх, а ужас.

— Слышишь их, да? — Святослав протянул руку, и тончайшие пальцы после минутного колебания легли на ладонь. — Людей? Их так много, и они разные?

Девочка посмотрела на Розочку, но потом кивнула.

— Это называется эмпатия. Редкий дар. Сейчас я немного его приглушу, но мне нужно будет поговорить с твоей мамой.

Машка судорожно вздохнула.

— Нет у нее мамки, — ответила за подругу Розочка. — И тятьки нет. И не было никогда. А бабка говорит, что мамка Машкина шалава. И Машка тоже. Кто такая шалава?

Святослав даже несколько растерялся, не зная, как ответить на подобный вопрос.

— Бабка Машку молиться заставляет. И на горохе стоять. Говорит, что мамашка ее свихнулась, и Машка дура.

— Не дура, просто маг, у которого дар проснулся. Ясно… тогда, дорогие мои, придется вам пойти со мной.

Святослав почесал ухо.

Вот и как быть?

Оставить их здесь, понадеявшись, что стойкости Натальи Питиримовны, тихо посапывавшей в углу, хватит, чтобы не отдать Розочку внезапно объявившемуся отцу? А с этой вот, Машкой, что вцепилась в палец и дышать-то старалась через раз? Ее тоже оставить?

Девочка на грани.

А блок, Святославом поставленный, долго не продержится. Силы у нее хватает.

Повезло, нечего сказать.

— Закрой глаза, — попросил он. И девочка послушно исполнила просьбу. — И представь, что между тобой и остальными стена.

— Кирпичная? — деловито уточнила Машка.

— Кирпичная. Высокая-высокая. И все за стеной, а ты внутри. И когда вдруг станет плохо, то прячься за эту стену.

Вряд ли она поняла, но кивнула.

А Святослав осознал: не оставит. И пусть он понятия не имеет, что с детьми делать, но как-нибудь да сладит. Он ведь взрослый человек. Взрослый серьезный человек, который выполнял смертельно опасные задания. Задания не пугали, в отличие от двух пятилеток, что смотрели на Свята, явно чего-то ожидая.

Чего?

— Скажи… — у него возникла внезапная мысль. — А ты в этом садике давно?

— Со мной пришла, — вновь ответила Розочка. — Когда нас из прошлого выгнали.

— И из того, что был раньше, тоже?

— Ага…

Святослав повернул на свет ручку.

— И чешется она от нервов… и не только она, так?

Розочка важно кивнула.

Что ж… помимо эмпатии можно было определенно говорить о неплохом потенциале воздействия.

— Пойдем вашу Наталью Питиримовну будить…

Глава 31

Папенька пробрался в театр.

Именно, что пробрался. Парфеновна в жизни не пропустила бы личность столь сомнительного облика, не говоря уже о поведении. От папеньки разило перегаром. Он был мят, нехорош собой, неопрятен. И все-таки Эвелина сразу его узнала.

Надо же, не видела сколько… да лет десять, если не больше, а вот узнала сразу.

Папенька сидел в ее гримерной.

Кто подсказал?

Явно кто-то из своих, из театральных, решивши, что этаким незамысловатым способом гадость сделает. И надо признать, прав оказался.