— А где? — удивилась Виктория.

— В научной библиотеке. Вы бы поразились тому, сколь удивительная в Ленинграде библиотека… Московская, конечно, тоже хороша, но Ленинград… — он зажмурился, правда, не переставая жевать, но гению оно простительно. — Ленинград в моей душе навсегда… я бы хотел показать вам город…

Виктория подперла щеку рукой, порадовавшись, что ныне она на кухне одна. Эвелинка и та до театру отбыла. Отчего ж не послушать про Ленинград.

— …он стал еще краше, пусть даже перенесенные испытания оставили на нем неизгладимый след…

…и на Ленинград она бы посмотрела.

Намекнуть?

А может, он про то и заговорил, что сам намекает на скорые перемены? И сердечко в груди затрепыхалось.

— Я бы показал вам Адмиралтейство и, конечно, мосты… там чудеснейшие мосты, каждый со своей историей. А дворцы? Теперь они принадлежат народу. Удивительный образец нечеловеческой архитектуры. Как и сам город. Он не всех принимает. Некоторые даже говорят, что в нем жива душа дракона, но это, право слово, суеверия. Вы ведь не суеверная?

— Ничуть, — Виктория почти не покривила душой. Суеверности за собой она не замечала, а счастливый пятак, который она носила с собой, особенно если собиралась на важную встречу, так это не суеверие.

Примета.

Верная, между прочим.

— Вот… вам бы понравилось. Мне так думается. И кажется отчего-то, что город бы вас принял.

— Я… никогда там не была, — сказала она робко и потупилась. — Но… да… работать в научной библиотеке… это невероятные возможности… работа в библиотеке вообще открывает невероятные возможности, ведь книги…

…про книги он и слушал, правда, осторожно оглядываясь, хотя смотреть на кухне было совершенно не на что. И ведь не собиралась Виктория его домой вести.

Получилось так.

Говоря по правде, она и сама не понимает, как оно получилось так, но главное, что в комнату его пускать нельзя. Владка утром, собираясь, снова свои вещи разбросала, будто у Виктории дел других нет, как уборкой заниматься.

У нее вон свидание… должно было быть.

А он позвонил.

Пришел.

Принес не цветы, но завернутый в газету томик стихов. Есенин… мол, вам понравится. И Виктория согласилась, что Есенин порядочной девушке не может не понравиться. А поскольку держать на пороге Чуднова с Есениным вместе было неудобно, то и пригласила на чай.

Чай, правда, затягивался.

Дважды чайник греть пришлось. И один раз провожать до туалету, благо, вчера очередь Калерии дежурить была, и стало быть, туалет радовал чистотой. Ну, настолько, насколько это вообще в коммуналке возможно.

— Знаете… я… не слишком умею… не способен с женщинами… то есть, не в том смысле, что совсем не способен, но просто… робею, — признался Илья. — Но мне кажется, что именно в вас я нашел родственную душу… и не хотелось бы спешить, однако… вы… не откажетесь поехать со мной?

— Куда?

— В Ленинград… я бы вас познакомил с матушкой…

Вот без знакомства с матушкой Виктория обошлась бы. Опыт подсказывал, что подобные знакомства лучше устраивать, когда на пальце поселится кольцо. Но она сказала:

— Буду рада!

— Чудесно, — Чуднов расплылся в улыбке и явно хотел что-то сказать, но тут громко хлопнула входная дверь и раздался Ниночкин тонкий голосок:

— Есть кто дома?

Виктория побледнела.

Вот сейчас она войдет. Увидит… и ладно был она, но ведь Чуднов тоже увидит Ниночку. И в глазах его появится именно то, что появлялось в глазах любого нормального мужчины при виде Ниночки — восхищение. Он тотчас забудет про Викторию, станет говорить Ниночке комплименты и всякие глупости, неумно шутить, а то и вовсе позабудет про приличествующую статусу солидность. И ведь Ниночка не уйдет.

Она любопытная.

Да и… никогда-то своего интереса к мужчинам не скрывала. И плевать ей, что Чуднов уже почти, считай, Виктории предложение сделал.

— Привет, — сказала Ниночка, убирая со лба тонкие светлые пряди. — А меня пораньше отпустили. Дали проект и отпустили. Лаборатория же только вечером откроется.

Чтоб ей провалиться с этой вот лабораторией вместе.

— Доброго дня, — Чуднов поднялся и изобразил церемонный поклон. — А вы… учитесь?

— Учусь, — согласилась Ниночка, разглядывая гостя. И взгляд у нее был весьма характерным, оценивающим. Вот так не смотрят на людей посторонних, но скорее уж на тех, к кому имеется определенного рода интерес. — На ведьму…

— Фармацевтика или чары? — уточнил Илья, а Ниночка, подхвативши бублик, хотя никто-то ей не предлагал угощаться, ответила:

— Фармацевтика.

— Очень перспективное направление. Я вижу, что в этой квартире собрались просто-таки удивительные женщины…

— Не представляете, насколько, — пропела Ниночка, присаживаясь. — А вы…

— Чуднов Илья, — представился Чуднов, изобразив поклон. — Друг Виктории… мне повезло встретить ее… вот так бывает, что живешь-живешь и думаешь, будто ничего-то с тобой и не произойдет, что все-то уже известно и очевидно, а потом раз, и оказывается, что жизнь куда как удивительна. И вот она сталкивает тебя с женщиной, о которой ты, можно сказать, мечтал…

И ручку Виктории он взял.

К губам поднес.

А Ниночка только и смогла выдавить:

— Ага…

Глава 33

Как ни удивительно, дива не возражать стала. Напротив, выслушав Святослава, сказала:

— Так и вправду будет лучше.

Но не уточнила, для кого.

А вот заявление на отпуск ей подписали сразу, пусть и пришел с ним хмурый мужчина в белом халате. Был он немолод, высок и всецело сед, отчего седина эта не воспринималась сединою, но просто казалось, что длинные не по обычаю волосы его имеют какой-то странный окрас. И окрас этот вполне себе гармонирует и с цветом халата, и с обликом.

— Надеюсь, вы понимаете, что делаете? — произнес он, разглядывая Святослава, но почудилось, что за показною грозностью его скрывается… беспокойство?

Нет, не за него, Святослава.

Он, Святослав, — человек в госпитале случайный, а вот дива…

— Я сделаю все, что от меня зависит, чтобы они не пострадали. Да и вообще… — Святослав мог бы использовать силу. Проклятье, он мог бы внушить и этому вот мужчине, скорее похожему на лесоруба, чем на врача, и всем-то, кто заглядывал в сестринскую, любовь к себе и полное доверие к своей особе, но… не стал.

Почему?

— И вообще, стало быть, — мужчина потер гладко выбритый подбородок. — Если вообще, может, поинтересуетесь у начальства, почему ее учиться не пускают?

Это было произнесено с раздражением.

И Святослав признал, что раздражение это весьма даже заслужено.

— Ей незачем. А вот что разрешение на практику не выправили, это просто чья-то начальственная дурь. Уже разбираются.

— А разберутся?

— Теперь да.

— Хорошо… — он не подобрел и доверия не прибавилось, да и сомнений меньше не стало, но что-то все же изменилось. — Значит, у нас появится новый врач… хорошо… просто отлично.

К счастью, спрашивать, когда разрешение будет получено, он не стал, но руку протянул и ладонь Святослава сжал крепко, сам же испытующе заглянул в глаза. Но Святослав выдержал и взгляд, и рукопожатие.

— Вам ведь ее ведьма оставила? — уточнил он.

— Она самая… страшная была женщина, — Алексей Львович поежился. — Но справедливая. Она тут еще до меня работать начала. Мой предшественник очень ее уважал. Да и остальные.

Старую ведьму не уважать сложно.

Да и для здоровья вредно.

— Курите? — Алексей Львович хлопнул себя по карману.

— Нет.

— А я вот… привычка… еще со фронта… все хотел избавиться, да не выходит как-то.

— Могу помочь.

Помощь, к слову, Святослав предложил без всякого иного умысла, но Алексей Львович мотнул головой, и седая грива его колыхнулась.

— Спасибо, но… я как-нибудь сам.

— Влезть в голову человеку не так и просто, — произнес Святослав во поддержание беседы. — А курить лучше на улице.